Кровь, или Жила-была Ася

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2022:

 

На чтение потребуется 5 часов 40 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Когда вернулась, точней, когда привезли, было дом не узнать. На зеркале чёрное, на телевизоре. По стенам – ряды стульев. Откуда? Сроду-веку не было стульев. На кухне – табуретки. У телевизора два кресла, его и её. Не она хозяйничала – другие. Командовала соседка Рима (настаивала: с одним «м», с одним) с крошечным подбородком, с огромной родинкой, которую хотела давно извести, с тяжёлым американским акцентом.

Хлопнула дверь – начали громко шептаться. Легла на плечо рука. Кармит: «Телевидение. Просят его фотографию и твоё интервью». Вздрогнула, представив, как в него, её мальчика, будут вглядываться чужие глаза равнодушные, как начнут сновать по квартире чужие, ставя камеры, свет. Вздрогнула, и Железная леди, пожав руку Кармит, отрезала однозначно: «Никому. Ничего».

Ещё несколько раз хлопала дверь, вновь раздавался громкий назойливый шёпот и однозначный, отрезающий все иные пути голос Кармит: «Нет. Никому. Ничего».

Кармит, высокая с оливковой кожей весёлая, любящая петь и танцевать, но не могущая это делать при мужчинах, публично. А какие песни-танцы без них? Восемь детей: мал мала меньше, один краше другого. Старшие девочки – замуж вот-вот. А она тонка и стремительна. Когда устаёт, оседает, замедляя движение. Откуда время и силы других обихаживать?

В квартире тётка из армии, из формы которой во все стороны всё выпирает. В квартире, в которой с каждой минутой тесней, ей трудней и трудней пробираться. Но, видно, много забот, и протискивалась через народ охотником в джунглях осторожно, уверенно.

Её усадили за маленький столик в углу. Подумалось: чтобы никому не мешать. Ни ей, ни её мальчику в этом доме не было места. И хоть двери в её и его комнаты были закрыты стеснительно, подозревала, что и там заботливо побывали, подобно сказочной лисе, изгнавшей из норы, кажется, зайца. Или не зайца? Разве зайцы в норах живут? Где зайцы живут? Не на улице же, возле помоек. Там – коты.

 

Пропиты и пропеты

Так-сяк, туды-сюды,

Бродячие сюжеты,

Бродячие коты.

 

Тыкала вилкой туды-сюды. Кармит приставлена к ней – накормить. Рядом со столиком – это их столик журнальный – горы еды на магазинных лотках: бурекасы, питы, печенье. Упаковки с водой, колой, чем-то ещё. Внимательно осмотрела. Где куриные ноги, в крайности гамбургеры? Отложила вилку, как можно есть, если он, мальчик её, не накормлен.

Прыгнуло, звякнуло. Кармит наклонилась, собирая осколки. Расколотила стакан. «Раззява Аннушка», – из открытой балконной двери. Их дразнилка, когда разбивалось.

Поднялась, перехватив руку Кармит, мол, не надо, сама уберу. Та по-своему поняла, под руки подхватила, направляя к дивану, с которого убрали подушки, застеленному покрывалом с его кровати. Вместе их покупали. Себе выбрала светлое, тёмное – он. Тёмное постелили. Было неприятно садиться на его покрывало, но объяснять, что взять лучше другое, не было сил. Подчинилась. Села. На коленях руки сложила. Полуулыбку наклеила, словно знак подала.

Перед диваном бесшумно несколько стульев возникло – не тащили по полу, бережно перенесли. Первыми села троица, Рима, Кармит и армейская, они всё устроили. Говорили по очереди, не перебивая друг друга. Молчала, кивая. Слова были внятны и не понятны. Смотрела на три пары глаз, с заботой и сочувствием устремлённые на неё.

Золотисто-карие, весёлые глаза Кармит в оливковом обрамлении напоминали топазы, глубинной радостью светящиеся изнутри. Вспыхивали и гасли. Вспархивали и оседали. «Глаза твои – голуби», о таких глазах «Песнь песней» сказала. Кармит – маленький виноградник, глаза – виноградины, поспевшие, тугие, блестящие.

Был в возрасте, когда хотелось врезаться в голубиную стаю. Площадь Святого Марка. Голуби лениво взлетали, отрабатывая свой хлеб, он улыбался смущённо, осознавая и извиняясь за ребячество ни к месту и ни ко времени.

Римины глаза разглядеть нелегко. То и дело моргает, как бы страшась того, что она видит. Искорки взлетали и гасли, словно в светлеющей синеве звёзды печально, нехотя дотлевали.

У армейской глаза крошечные (что умудряется видеть?), блёкло-синие, выцветшая бирюза, перекочевавшая под лоб из ушей.

Встали. Рима и армейская руку пожали. Кармит руку погладила.

Тут же, не давая вздохнуть, новая троица. Рима, склонившись над плечом, театрально-суфлёрским голосом имена прошептала. Две траченные временем тётки – дама просто приятная и приятная во всех отношениях, и огромный мужик, вылитый Собакевич, увеличенная копия отца её мальчика, сгинувшего в погоне за деньгами-счастьем в джунглях России, которому выражение на рынке нравилось страшно, не в смысле покупать капусту, а в том, что он, бизнесмен, на рынке столько-то лет. Прям-таки Форд. Улетел, исчез, растворился 14 декабря.

 

От Синода к Сенату,

Как четыре строки.

 

Что происходит здесь – иногда понимала, иногда – отказывалась. Что происходит там, понять не пыталась, было ощущение: каждый норовит кусок жизни урвать и шасть в нору – прожевать. Прошли годы с тех пор, как покинула страну, которую, любя, презирала, и в ней проснулась не ностальгия и не тоска, не любовь даже, но чувство, которое испытывают к добрым, несчастным детям увечным.

Показывал телевизор: там шёл снег, недолгий, непрочный. Здесь шёл дождь, настойчивый, бесконечный. Там мокрые зимы, дожди зимние здесь. Плохо было и там, и здесь. Нет гармонии, нет совершенства. Может, разве что в детстве, в раю, на даче, казавшейся скучной невыносимо. Всё укладывалось в мандельштамовскую формулу:

 

Там – я любить не мог,

Здесь – я любить боюсь...

 

Садясь на стул, посередине, мужик, на её Второго похожий, тёток вытеснил на обочину. Тем пришлось даже стулья несколько сдвинуть. Если такое в ванну залезет – потопу быть непременно. Мужик говорил вкрадчиво, убедительно, долго, она рассматривала тёток, сперва ту, что постарше, крашеную блондинку возраста, когда уже не стареют. В ушах и на шее славные янтарные украшения из прежней жизни: Рижское взморье, Юрмала-Калгари, ресторан Юрас перле, жемчужина моря, в худсалоне янтарь – бешеные деньжища по тем временам. Вторая моложе, толще, крашенная до жгучести вороньих крыл, с бриллиантиками в ушах, очень немаленькими.

– Заработаю много денег и куплю тебе, Ася, бриллианты. – Его дежурная реплика, когда случалось мимо ювелирного проходить.

– Немало же тебе придётся пахать. Камешки растут в цене постоянно. Кто быстрее – ты или они?

Тут он взвизгивал, подпрыгивая, изображал стремительный бег на месте, таща её за руку, весельем увлекая и заражая.

Сменяясь, знакомые и незнакомые проходили, пожимали руку, говорили, некоторые, не удерживаясь, плакали, а она ждала, когда это кончится, и она приготовит мальчику его любимые куриные ноги, которые сама есть не может, и возьмёт что-нибудь себе поклевать. Сядут, тихо переговариваясь, и в промежутках он будет по-детски сопеть, шмыгая носом.

Народ не убывал. Напротив, прибывал и прибывал, отделяя от него, её мальчика. Поставили бы перед ней ещё пару стульев, было б быстрей. Народ сепарировался по речевому признаку. Из одного угла по-английски:

– Разве могу я завидовать? Меня Бог наградил талантом, а его – служебным стулом под задницу.

Из другого по-русски:

– С чего начинается «Повесть о жизни»? С описания смерти отца, умирающего на глазах семнадцатилетнего сына-гимназиста от рака гортани.

Из третьего на иврите:

– Поэты умирают прежде, чем успевают состариться. Так промолчал Заратуштра.

Что-то неразборчивое картавило по-французски, в ритме танго мурлыкало по-испански. Ноев ковчег знал своё дело. Ноев ковчег, на волнах качаясь, обсуждал всё на свете.

Первые звуки грома звучали, когда возвращались. Но то ли гром отступил, решив переждать, то ли не слышала, что за окном, но теперь гремел оглушительно. Грохот разрываемого полотна сменился обвалом камней о железо. Идущая, как всем известно, с запада, с моря, гроза, освещая себе дорогу зегзицами молний, перевалила Иудейские горы и сверкала, бешено топоча, как слон, вынимая из тела душу, страх на это место вставляя.

Пролежала, просыпаясь, проваливаясь в сон, вставая с трудом, сутки, может, и больше. Армейская, честно положенное время отбыв, исчезла, пропала. Рядом с ней Кармит и Рима остались. Сменяя друг друга, уговаривали поесть-попить или просто сидели, молча держа её за руку. На входной двери приклеили объявление: сегодня просят не беспокоить.

Больница устраивала на Пурим для детей сотрудников карнавалы. Кармит, недавно родившая, Белоснежкою нарядилась. Для самого маленького костюма не сочинили. В отличие от своих семерых сестёр-братьев, он был не укладывающимся в сказочную схему восьмым гномом не запланированным. Всё в жизни, от детей до инъекций, у Кармит получалось безукоризненно. Переведя взгляд с гномов на Белоснежку, не удержалась от глупости: «Как тебе...» Засмеялась: «Молитва». «Видно у тебя особая, кратчайший путь...» Как и многие, откровенно завидовала Кармит, успешности, весёлости и покою. Вера её казалась игрушечной, детской, ненастоящей. Ведь истинная всегда балансирует над бездной неверия. А здесь – уверенность и покой. Или на поверхности только?

Если Кармит высока, смугла, весела, тонка, набожна и практична, то Рима – полная противоположность: миниатюрна, бела, вечно печальна, в молодости – совершеннейшая Дюймовочка, безбожна и безалаберна. Доработавшись до пенсии, они с мужем – так решено было давно – оставили работу, Америку, поселившись в доме, как высокопарно она выражалась, с видом на вечность. «Приобщаются вечности», – иронизировала, глядя, как каждое утро, взявшись за руки, Рима с мужем куда-то неторопливо спешили. В их семье здоровым был муж, Рима – больной. Болела она, умер он. Теперь каждое утро она выходила одна, руку ему подавая. Рима знала, в супер нужно ходить со списком, который тщательно продумывала. На то причины были особые. Прожив жизнь, Рима и её муж не усвоили постулат о наказуемости добра. За несколько лет до смерти мужа они приютили молодого одинокого парня, которого преследовали неудачи. Прошлое гналось за ним изменами и долгами. С изменами они были бессильны помочь, но с долгами... Помогли, как могли, переведя долги на себя. То ли в шутку, то ли всерьёз вместе их называл – никогда порознь – папа-мама. Было худо с одеждой-обувью. Поехали в большой магазин, где за один присест можно прилично одеться-обуться. В магазине, встретив знакомого, так и представил: «Папа-мама». С тех пор они, теперь одна Рима, расплачивались за доверчивость: получив, молодой человек ушёл – не вернулся. Отключив телефон – исчез навсегда.

Как-то её со своим приёмышем познакомили. Похоже, парень обладал чудодейственным даром: за полчаса очаровал и её. Если она, Железная леди, гордившаяся даром распознавать скверных людей, обманулась, чего ожидать от них, шестидесятников, битломанов, поэтов. Смутило только стремление парня к украшениям-цацкам: на пальце – кольцо, в ухе – серьга, бритва – на шее. Красивый, обаятельный, на её вкус, чуточку сладковатый, он не производил впечатления пустельги, ленивца и прожигателя жизни за чужой, разумеется, счёт. Через пять минут после знакомства ошарашил идеей. Рисуясь, назвал её сумасшедшей, но – кто не знает, что лучшие идеи сначала производят впечатление сумасшедших. Говорил, что учился компьютерному дизайну, и, стремясь знания применить, искал компаньона, с которым хотел открыть фирму под названием, скажем, «Вечный покой». Идея: увековечить память о близком, родном человеке. Надеясь на будущие достижения науки, некоторые фирмы замораживают тела. Дождутся ли их, то есть тел, обладатели научно-технологического воскресения из мёртвых или, как всем смертным, им придётся дожидаться всеобщего, обещанного пророками, кто знает. На их виртуальном кладбище будут персональные страницы: фотографии, тексты, музыка, свечи, всё, как на кладбище настоящем, на которое прийти порой трудно, иногда – невозможно. А на виртуальное доступ открыт всем и всегда, в любое время года и суток. Кроме того, могила, то есть сайт, может и обновляться. Хотите добавить – пожалуйста. Несложно. Инструкция и коды доступа прилагаются. Не умеете, не хотите сами – пожалуйста. По карману любому. Хотите один из десятка типовых дизайнов – окей, без проблем. Желаете нечто особое – к вашим услугам. Сервис качественный, не дорогой.

– Такая идея. Не хотите стать компаньоном?

– Нет, спасибо. Я теперь по делу другому.

– Можно спросить по какому?

– Можно. Оттягиваю момент обращения к вам, как можно дальше.

– Вы врач?

– Медсестра.

Промолчал, хотя медсестра его удивила. К тому же, похоже, немного отказом расстроился. Может, Рима с мужем ему советовали с ней поговорить, надежду вселив?

Зайдя в супер, Рима начинала список искать – куда положила? Не найдя, плюнув, тележку по наитию загружала. Приехав домой, обнаруживала: половину необходимого забыла купить, расстроенная к ней заходила – читала стихи, и свои, и покойного мужа. Забыв строчку, бежала домой, приносила книжку, которую оставляла на память.

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2022:

 

 

 

	Поделиться:

Обсудить