HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Михаил Ковсан

Кровь, или Жила-была Ася

Обсудить

Роман

 

Новая редакция

 

  Поделиться:     
 

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2022:
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2022 года

 

На чтение потребуется 5 часов 40 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 6.09.2022
Оглавление

1. Часть 1
2. Часть 2
3. Часть 3

Часть 2


 

 

 

Зима! Снега? Холода? Пустое. Блёклое небо. Редкое солнце. Выцветание. Бунинская деревня: угасание, чистая линия умирания. И вдруг, накопившись и прорываясь: грохочущая колесница, пророк Илия скачет на огненной колеснице от Мёртвого моря до моря Великого, так в древности Средиземное именовали. Страшно и весело! Блок, услышавший музыку, уже больной, сумасшедший.

Из дождя, со двора, снизу – детский голос, считалка глупая, удода, который духифат на иврите, кебенимат посылающая, что вовсе не далеко, к чёрту, пожалуй, подальше, в отличие от оригинала.

Под утро уснула. Во сне слышала голоса, первый, похоже, Кармит: «Ты должна научиться по-новому жить: между есть и нет. То, что есть, и то, что будет, никогда не будет равно тому, чего нет». Второй – Римы: «Самый совершеннейший из людей не вполне достоин Божьего дара – жизни». У Кармит в глазах вековая, словно не тающие льды, тайная грусть. У Римы – безуминка.

После этого пронзительный, как ребёночий долгий крик в пустыне собора, голос тонкой тишины и – видение.

Жрецы обмазывают священной краской, на голову надевают колпак, ведут сквозь строй песнопений назначенного на заклание на самую вершину самой высокой на земле пирамиды. Четверо, поддерживая под руки, ведут к алтарю, застывают, за руки, за ноги держат его. Жрец медленно приближается. В руке каменный нож. Застывает на долгое, бесконечное, как вечность, мгновение. Так же медленно направляет и, взрезая грудь, раздвигая рукою рёбра, вырывает пульсирующую красную плоть. Медленно, словно бьющую крыльями красную птицу, передает сердце другому. Тот подносит к статуе бога, брызжет кровавая пена, словно не охлаждённая кола из вскрытой наспех бутылки. Статуя окрасилась красным. Если в этот момент сердце биться переставало, считалось: душа отлетела, боги не приняли жертву. Труп без сердца сбрасывали, он скатывался по ступеням, с поднебесья на землю, оставляя кровавый след и доставляя радость богам, кровь возлюбившим.

Ничего не знала – предчувствовала. Слишком долго было всё хорошо. Слишком долго и хорошо слишком, опасно. Чем дольше было всё хорошо, тем сильнее тревога: в одно страшное мгновение переломится. Предчувствовала, и предчувствие не обмануло. Страшное наступило. Да и могло ль быть иначе, ведь сумасшедшая судьба с бритвой в руке за ними гналась упорно, настойчиво, непреклонно.

Кровь поднималась, и брезгливый, не выносящий вида и запаха крови мальчик всё поднимался вначале по ступеням, затем – на крышу, и, наконец, не стерпев, розовощекий и пухлогубый, отпрянул и оторвался, воспарив над землёй с невыносимою лёгкостью бытия расставаясь.

Он поднимался, она вспоминала, как брали анализ крови. Отвернулся, но неосторожная медсестра – корила себя, что не предупредила – пронесла, не скрывая, тёмно-красную пластмассовую пробирку. Увидел. Ватки, смоченной в нашатыре, было достаточно: он, пятилетний, очнулся. Очнулся и посмотрел на неё с укоризной, на медсестру – презрительно и брезгливо. С тех пор навсегда запомнилась брезгливая полуулыбка: слегка опущенные краешки губ. С этого времени наотрез отказывался сдавать кровь на анализ. На призывном пункте отвертеться было совсем невозможно. Как там прошло, никогда не узнала. Он не рассказывал. Она не спрашивала. Можно было узнать стороной. Но к чему?

Он был – боялась, надеясь. Боялась несчастья, надеялась – пронесёт. Не стало надежды – не стало и страха. Время остановилось: день приходил-уходил, ничего не меняя, не оставляя следа. Зрение, слух – все чувства ей изменили. Всё, что видела, слышала, с нею связано не было. Видела-слышала не она, но другая, о которой хотя много знала, но та оставалась чужой. А чужая душа, известно, потёмки, куда, лучше не пытаться заглядывать.

По укоренившейся привычке всё уловлять в паутину определений долго и бесполезно пыталась найти нужное слово. Не находилось, не получалось, не складывалось. Слова приходили, и, не задевая, легко отлетали. Сплетала вязи, причудливо сталкивая русский с ивритом, нанизывая на библейские, латинские афоризмы. Не получалось. Вычурность, искусственность, глупость. Всё просто должно быть, как дважды два, как жизнь, в которой мать теряет ребёнка.

Кто мог о ней, ни о ком не молившейся, помолиться? Иногда мимо больничной синагоги, оглядываясь, проходила. В неурочный час там было несколько человек, листающих непонятные книги. Женщин не было, зайти неудобно. Иди знай, как отреагируют на белые брюки. В таких ходила половина больницы, другая предпочитала длинные белые юбки. Годы уходили, чтоб идеологические знаки постичь и построить с носителем соответствующие отношения, что поначалу дико её раздражало. Со временем, однако, осозналась полезность: никто в калашный ряд со свиным рылом не лез. Умные соблюдали дистанцию. А с дураков какой спрос?

Долго и безуспешно искала определение своего состояния. Пока не наткнулась у вдовы Мандельштама: посмертное существование. Надежда Яковлевна знала об этом решительно всё. Оксюморон был удивительно точен: не жила – существовала в безглагольном пространстве. Действовать не могла, ведь действовать – ради чего-то. Вместе с глаголами покинули и междометия; языковая модальность по-английски, не прощаясь, с нею рассталась.

Один раз зазвали на встречу родителей, потерявших детей. Обсуждали: нужно поставить особый памятник, книгу издать, провести вечер, позвать певцов и, что особенно умилило, комиков пригласить – в зале будут солдаты, пусть мальчики-девочки посмеются. Она ничего не имела против: пусть посмеются. Посидела, и, не сказав ни слова, ушла.

Когда он, её мальчик, был и смеялся, у неё ночами случались припадки страха – необъяснимые, беспричинные. Это тогда думала – беспричинные. Теперь знала: предчувствие. Судьба пыталась её разбудить, среди ночи расталкивая. Зачем? Что могла сделать? Что могла изменить? Среди ночи гигантская волна накрывала, не давая дышать, заставляя думать лишь об одном – глотке воздуха. С каждым новым приступом выныривать становилось трудней: волна вырастала, становилась твёрже, превращаясь из солёной в пресный колющий лед.

Теперь его не было, он не смеялся, ночные страхи прошли: чего больше бояться? Просиживала до утра, дыша легко, бессонно и безмятежно, пока пустая явь сменялась снами, тяжёлыми и выматывающими.

Во сне она обстоятельства побеждала. Спасала мысль о самоубийстве: никто над её жизнью не властен. После того, как спасительная мысль появлялась, тяжёлый, выматывающий сон исчезал, и она проваливалась в спасительную пустоту без мук, без сновидений.

Как всё поколение, она была зачата, рождена и в страхе росла. Такой состав крови. Он, её мальчик, рождён был свободным.

После купания она вытирала его полотенцем, любимым с парусниками на синем фоне неба и моря. Вытирала, с головы начиная, с уморительной пипетки капля свисала, размышлявшая упасть ей и слиться с тысячью капель других или навсегда остаться в положении неудобном, однако приметном. Размышляла до тех пор, пока не смахивал её случившийся парусник.

Вольно и правильно он нужные слова сочинял, не смущаясь, что их нет в языке. Нет – будут. Они ему ведь нужны.

С ранних лет надо было выплеснуть переполнявший избыток фантазии. Однажды в городе задержались, дома обеда не было, решила сводить в ресторан. Подали горячие – не дотронуться, раздувшиеся питы. Не утерпел – вилкой свою проколол, и та задышала, горячий пар выпуская. Тотчас загудел паровозным гудком, которого ни разу в жизни не слышал. Да и книг о паровозах она вроде бы ему не читала. Откуда, осколком каким явились гудок с паровозом?

Вот и память её, что там память, вся жизнь, рассыпалась на осколки. Может, память есть жизнь? В осколках. Другая бывает?

Чёрным укрытые зеркало и телевизор. Запах разора и муки, звуки чужие, не здешние.

Чтобы перебороть тоску, которая, закручиваясь в узлы и спирали, жила теперь в доме, зашла в интернет. На одном форуме повесили фотографию мальчишки пятнадцати лет, которого одноклассники, объединившись, дружно травили. Мальчишка боролся, как мог, и, не выдержав издевательств, у себя в комнате на крюке от люстры повесился. Родители, вернувшиеся с вечеринки, нашли его утром, когда на настойчивый стук – в школу будили, он не откликнулся. Вздохнув, зашла на другой. Там страсти кипели вокруг форшмака. Северо-западные евреи Российско-советской империи дружно твердили: в форшмак добавляют сметану. Юго-восточные утверждали: вопиющее извращение. Вымочить селёдочку в молоке – замечательно. Но сметана?! Нонсенс! Позор!

Балкон – самое замечательное место в квартире. Место отдыха от всего, даже от него – страшно подумать. Жили в относительно новом, но уже успевшем пообвыкнуться или поизноситься, как посмотреть, близком к центру районе. Самые богатые отсюда стремились убраться, особенно из кварталов, подступающих к арабской деревне с муэдзином, будящим ни свет, ни заря, стрельбой на свадьбах, соблазном дешёвого шопинга – иди знай, что там купишь, а купив, вернёшься ль домой. Дома добротны, квартиры растут в цене год от года. Район не бедный. В большинстве семей дети повырастали: детские обращены в кабинеты, в которых необходимости нет, особенно там, где муж – рожа-пузо, обросший жиром, волосами и скверными подробностями бытия. В каждой второй семье – собаки, умные, раскормленные, стерилизованные.

Часто вспоминала тамошне-тогдашнего приятеля: «Вы, евреи, как соль. Жизнь без вас не вкусна. Не важно присутствуете физически или вас клянут виртуально. Однако не мните. Если еда пересолена, есть невозможно».

Сидя на балконе, блаженствуя, думает: правильно поступила. Разве можно жить на втором этаже? Наглые таксисты, нет, чтобы спокойно стоять-поджидать, только подъехав, гудят нетерпеливо, настойчиво, с каждой минутой длиннее и громче. Но те хоть появляются ненадолго. Старьёвщики, орущие на идиш алте захен, старые вещи, сгинувшие, ушедшие в небытие вместе с детскими страхами (там ими пугали детей), вернулись издевательской пародией – арабским промыслом. Подваливает драндулет, кто помоложе обходит дома, скрипучим голосом возглашая, ему откликается эхо, а затем её детская улица, подтверждая: всё в мире едино, времена и страны, ничто не ново под солнцем и под луной.

Лежала и думала: как хорошо лежать, не думая ни о чём. Многократно на разные лады прокручивала заклинание, опасаясь, если уйдёт оно, место займут слова настоящие, назойливые и тревожные, коих не счесть.

Лежала в шезлонге с каталогом мелкой хрустальной пластики, вопящий младенец снизу мешал сосредоточиться. Ему вторил нервный пинчер из соседнего дома, с Риминой Текилой не ладивший. Уж на что та дружелюбна – только играть, с кем всё равно, и то, завидев пинчера, настораживалась, прижималась к ногам, иногда рвалась с поводка домой, чего в иных случаях не бывало.

Правильно поступила. Через несколько месяцев переселятся в купленную дёшево квартиру на восьмом этаже, где никакие младенцы и пинчеры не помешают вглядываться в изящные искусно подсвеченные фигурки. Продумать, как расставить коллекцию на новом месте. Может, лучше всего подсветка снизу и сбоку? На солнечное освещение можно внимания не обращать. Они и сами днём бывают в доме не часто, тем более гости.

Младенец и пинчер отвлекли от каталога, который высылался постоянным клиентам раз в год. Сам каталог – произведение искусства, и стоит немало. Так что, вычти его из цены статуэтки, положенную скидку добавь, цена станет посильной, не слишком тяжёлой цифрой в графу «подарки» укладываясь.

Положив каталог на стол, зажмурилась и в радужных бликах попыталась представить не балкон – целое поле. Те, у кого покупали, не удосужились ничего сделать, чтобы огромный балкон обустроить. Несколько кадок с цветами. Она поступит иначе. Ничего на потом. Потом суп с котом. Медлить, когда всё решено, просто глупо. Хорошо, что между покупкой и вселением восемь месяцев. Есть время хорошенько продумать и кухню, и ванную, и балкон. При покупке срок казался слишком большим, среди аргументов против назойливо пребывая. Теперь, пожалуй, следует перенести в другую графу.

Новое жильё давало прекрасную пищу для размышлений. Их было много. Сперва решить, что делать с кухней. Случай решил. На роскошные кухни, вызывавшие сомненья ценой – фирма оснащала ими супердорогие дома-башни – была объявлена скидка; заказ за полгода вперёд. Это решило. Нынешние хозяева, уезжавшие на неделю, оставили ей ключи, и она провела целый вечер с дизайнерами, предложившими роскошный светло-бежевый вариант, из элегантности которого проступили скатерти и салфетки, фартучки в тон, слегка ярче, чтобы с мебелью не сливались. Не человек для мебели, а мебель для человека.

Приоткрыв глаза – радуга исчезла – отпила глоток тёплого грейпфрутового сока (немало времени провела на балконе) и решительно встала. Пора на кухню, не светло-бежевую, но это уже ненадолго. Солянка готова, осталось сделать салат из креветок. Размороженные, они поражали величиной. Каковы будут на вкус? Такие купила впервые. Попробуем.

Всё в жизни надо попробовать. Как тогда, в немыслимую жару. Оставив на стоянке машину, пошла к крохотному участку земли, среди гула и гама площадью притворявшемуся. Там назначена встреча, о которой загодя протрубили на сайтах. Не знала, что это их совместный выход последний. Пока добрались, муж, огромный, неповоротливый, взмок, тяжело дышал, поглаживая редкие волосы и поднявшееся давление. Для неё, хрупкой, даже по жаре такая прогулка была совершеннейшим пустяком. За смену приходилось выбегать гораздо больше. Мальчика с ними не было: входил в возраст отчуждения от родителей. Его ещё звали с собой, но уже не настаивали.

На улице, неподалёку от входа в банк примостилась грязная пьяная баба. Завернув юбку, являя кровавые раны, коробкой с монетами призывно звеня, звуки неясные изрыгая, не просила – требовала подаяния. Не только бесстыдно вывернула пороки свои напоказ, но и глумливо объявила пороки достоинствами.

Сползающими штанами и развязанными шнурками впадающее во взрослую жизнь поколение демонстрировало самобытность, не подозревая, что, слегка повзрослев, будут всю жизнь постигать неотличимость от других поколений.

Акция, на которую зазвал интернет, называлась Всемирным днём пускания пузырей. По дороге от автостоянки в магазине игрушек купили маленькие пластмассовые пробирки, из которых вывинчивались пробки с кольцом: дунешь – мыльный пузырь вылетает. Умельцы умудрялись выдуть целую серию – пузыри летели, подхваченные ветром, искрясь радужно и неприкаянно. Подождали, потренировались, стараясь попусту не расходовать содержимое. Но вот тётка с многоцветной метёлочкой – такими со столов крошки сметают – её взметнула над головой, выдула огромный пузырь – прохожие взглядом долго его провожали – и процессия медленно двинулась к переходу. Перейдя улицу, бросились выдувать и тихо, никому не мешая, впадая в детство, двинулись вниз к пешеходной улице, а затем вниз, к другому небольшому пространству, притворяющемуся площадью.

В этом городе всё притворялось: узкие промежутки между домами – улицами, пальмы, у которых сохранялась зелёной только верхушка, – деревьями. И сам он неуклюже, как ребёнок, изображающий взрослого, притворялся городом, в котором просто живут, ездят на работу и мучаются в пробках.

Они шли, пузыри выдувая, шли вдоль магазинных витрин, ресторанов, кафе, пиццерий, и можно было подумать, что в этом притворяющемся обычным городе только покупали и ели, ели и покупали. Шли, и разноцветные пузыри разлетались по сторонам и лопались счастливо, весело. Самые удачливые, долгожители, подхваченные ветром, взмывая, неслись, пропадая, растворяясь в полуденном мареве, в вечной небесной голубизне.

Выдувая, шли молча, зрители, останавливаясь перед странной процессией, вглядывались лениво. И впрямь, чем можно удивить в этом городе, где даже грозовая туча, идущая, как всегда, с запада, с моря, никого удивить своими последствиями не может.

Шли, и в дверях магазинов вырастали владельцы – старые, торговавшие с сотворения мира.

Шли, и официанты меняли позы: с ожидающих чаевых – на позу хозяев, нанимающих официантов.

Шла, пузыри выдувая, «Повесть о жизни» Паустовского вспоминала, несколько раз перечитывала для себя, не для дела. Вспомнила: умирающая просит главного героя, самого Паустовского, налить блюдечко воды, взмылить её глицериновым мылом, достать соломинку из сухого букета. Выполнил – умирающая начала выдувать пузыри, любуясь их разноцветьем. Пузыри летали по комнате, мерцавшей красочным блеском. Но грохнула парадная дверь – пузыри разом лопнули. Подумалось: краски, блеск, и –единое мгновение, грохнет и лопнет.

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2022:
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 

Оглавление

1. Часть 1
2. Часть 2
3. Часть 3
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!