Кровь, или Жила-была Ася

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2022:

 

На чтение потребуется 5 часов 40 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Вспоминала звуки, запахи, краски осеннего тёплого вечера: жаркие дни позади, череда дождей впереди, а пока земля устлана жёлтыми, оранжевыми с коричневыми червоточинами листьями, среди них зелёные каштаны колючие, немногие от падения раскололись, обнажив коричневую глянцевитую поверхность: заходящее солнце, блеснув на мгновенье, угаснет. В безветренную погоду мирно зеленели на коричневых ветках, но ветер – один за другим падали, раскалываясь, рождая иногда целую россыпь крошечных малышей. В детстве не было забавы веселей, интересней, чем наблюдать за рождением каштанов-детёнышей, которые собирались, складывались в коробки. Самых удачливых ожидала иная судьба: зелёных, их до бархатистости об асфальт натирали, чтобы спрятать в укромное место, и когда поблизости никого – вытаскивать и разговаривать.

Бело-розовая, цветуще-каштановая весна. В её прошлом, как остроконечные колючие айсберги, торчали занозы, которые время, может, и сглаживало, притупляя боль, но вытащить не могло. Никогда не понимала людей, с трудом расстававшихся с прошлым. Цепляться за то, что ушло? Не удержать, не вернуть. В молодости бравировала расставаясь. До свидания? Нет, лучше прощай. Будет день – будет пища. Новые впечатления. Новые лица.

С прошлым рассталась легко, ностальгией она не страдала. Разве что иногда снился сладкий удушающий вечер, пропитанный запахом маттиол. Любила его и боялась: как бы не удушил. Во сне удивлялась, что запах не связывался с закатом, только тогда настоящие маттиолы, целый день отдыхавшие, начинали издавать аромат чарующий и опасный.

Извне изгибы судьбы казались абсурдом. Для самой были естественны и логичны. Расставшись с мужем, за которого в юности вышла, недолго прожив с отцом мальчика своего, который при живой матери привязался к ней так, как редко родные. Так, он, её мальчик, стал её главным мужчиной. Так получилось, в чём не видела никакого абсурда.

Почему так случилось? Что хотела судьба этим изгибом сказать? Может, дело в том, что никогда никому из мужей не завидовала: нечему было. Поняла это давно, прочитав у Катаева: «Взаимная зависть крепче, чем любовь». Своему мальчику завидовала. Хотя бы молодости, разве этого недостаточно?

Отдел, в котором служила, а до того несколько лет числилась аспиранткой, был призван исследовать советскую литературу. Её, напротив, тянуло в век девятнадцатый, к осторожно не совсем запрещённому Достоевскому. Выбирать, однако, не приходилось. То, что попала сюда, было чудом, плюс кое-какие связи тогдашнего мужа. И, конечно, главную роль во всём этом сыграл выкрест и ёрник дед, через которого унаследовала хорошую национальность, плюс исправленную и дополненную, как сам выражался, фамилию. Всё равно чудо: отделы кадров вынюхивали любой подозрительный след в биографии. Так судьба вынесла на столбовую дорогу, не паровозом, конечно, так, дальним прицепчиком. В глазах знакомых это была неслыханная, фантастическая удача, которая отвлекла от копошений там, на обочине с трезубцем или шестиконечной звездой.

Из всевозможных зол, открестившись от тем заведомо христопродавских, выбрала со скрипом утверждённую южнорусскую школу, кое-как приспособив её к требуемым для легитимации гнусным стандартам. Было не просто. Метафора была божеством южнорусским. Словно сачком бабочку, уловляли метафорой мир, которым были ошарашены в нежные годы: немилосердным солнцем, пробивающимся сквозь штормовые волны светом дальнего маяка, грубой нежностью южной речи. Не писатели, не творцы – метафор ловцы, знали они: мир – рынок безжалостно милосердный. Всё поняли рано и научились продавать свой товар новой власти. Ну, а кто не... Как сказал о Мандельштаме один из знакомцев: «О. М. правильно сделал, что сразу умер», имея в виду, что закончил поэт свои дни ещё в пересылке.

С каждым днём ошарашивающе счастливым жребием, чудом выпавшая служба всё больше её тяготила. Взрослела, но нетерпимость росла. На глазах всё мерзело. В присутственные дни, гадливо озираясь, заходила в огромный вестибюль роскошного здания, построенного пленными немцами напротив милого, уютного стадиона, инкрустированного архитектором в череду знаменитых, воспетых поэтами и описанных прозаиками парков. С каждым годом всё не безопасней и противней было в них, превращавшихся в прибежище отребья, входить. Поднимаясь лифтом, благодарила Бога, что, с коллегами не попав, минуту могла представить: её здесь не стояло. Покрутившись среди досужих разговоров, улучшив минутку, исчезала в библиотеку, в буфет. К этому все привыкли. Была необходимость, Танечку посылали – симпатичную блатную девочку-лаборантку, высиживающую ставку младшего научного, однако, сотрудника. Танечка с мелкими, но живыми чертами лица нисколько не тяготилась положением прислуги за всё. Она была так далека от вечных изнуряющих мелких интриг, что не слишком расстроилась (по крайней мере, не подала виду), когда на полагавшуюся ей вакансию взяли другую, блатную более, чем она. Нет, так нет. Что поделаешь? Завотделом разводил руками, показывая, что он человек подневольный, и невозможно требовать от него конфронтации с людьми оттуда – палец в поднебесье для убедительности.

В отделе все старались держаться в тени. Не высовывались. Этот стиль, поначалу казавшийся диким, восприняла решительно и без колебаний. С детства помнила фразу из своего детского Юрия Германа: «Ничто так не объединяет сволочь, как появление истинного таланта». Истинного таланта у неё не было, так что высовываться и подавно не было смысла. Как миф, как легенду рассказывали об одном парне – она его не застала – который опубликовал в Москве книгу, небольшую, однако замеченную (в те времена что-либо мало-мальски живое и прорвавшееся было обречено на внимание). Его заметили – там. В связи с чем – здесь, не подавившись, сожрали.

В отделе было несколько полукровок. Но она такая одна: по паспорту – нет, по морде – конечно. Разумеется, кому надо, всё знал. А надо, как обнаружилось, было всем. Здесь все всё знали о каждом: кто с кем, где и когда. Полукровки вычислялись на раз. Мужики-полукровки пили больше других и первыми вбрасывали идею. Полукровки-бабы больше других матерились. Темы и тех и других выдавали: откровенно, вызывающе христопродавские. Один из них гордо именовал себя без тени иронии ведущим специалистом по Первому съезду писателей. Услышав такое, про себя через запятую добавила: учредителей социалистического онанизма. И те и другие, выдавая себя, святее Римского папы держались.

В последнее время стала немного забывчивой. И что? В конце концов, пора признать, что не девушка. Анализы, давление в норме. Разве что со сном непорядки. Бывали ночи, когда удавалось заснуть только под утро. Лёгкое снотворное, и всё будет окей. Но о снотворном не хотела и слышать, словно подозревала, что именно в тот бессонный участок ночи произойдёт то, чего ждала, опасаясь. Произойдёт – и проспит. Даже себе не могла объяснить, чего опасалась проспать. Боялась – и всё.

Ночью в пустой квартире, крадучись – мелькнуло: как тать в ночи – пробравшись к компьютеру, наткнулась на стену: нужен пароль. Он, её мальчик, хотел сделать свою жизнь ей не доступной? Или мальчишеские казаки-разбойники, ведь при жизни и в голову не пришло бы в его компьютер залезть. Заходила – экран не закрывал, а она не присматривалась. Переносил фотографии, звал посмотреть, вместе всматривались и смеялись. А теперь не у кого спросить, не у кого попросить разрешения. Пароль, словно могильный камень, отделял от него. Ни на что не надеясь, подбирала слова – что только в голову не приходило, но, запечатанный одним неизвестным, комп не открывался. Вводила названия городов, в которых бывали. Возвращаясь из путешествий, начисто забывала даты и имена, прочно храня впечатления: какую-то скалу, где было тепло и смешно, где пахло водорослями, ещё не успевшими высохнуть. Вводила даты его рождения и номер сотового. Отчаявшись, решила бесполезное занятие прекратить. Может быть, можно взломать? Надо найти человека, понимающего больше её. Как позовёшь? Чужому как объяснишь? И себя вполне не могла убедить, что поступает достойно, пытаясь в жизнь своего мальчика вторгнуться. Решив безуспешные попытки оставить, словно прощаясь, ввела своё имя. Увидев Асю, компьютер открылся. Бесконечно зелёное поле, голубое бесконечное небо и белые облака. Вечное лето. За облако краем цепляясь, примостилась иконка – огромное, нагло юное Я.

Тупо пытаясь угадать пароль, немало времени просидела у компа. Вот невозможное – и застыла, невольно отпрянув, наткнувшись на неумолимое Я.

Первым делом открыла «Из синего угла», странный файл. Несколько заметок, вероятно, из писем.

Ты пишешь: персонифицированный иудаизм. Так это ж и есть христианство!

Детектив – слабительное для мозгов.

Действительность и искусство соотносятся между собой, как гранат и гранатовый сок. Объём косточек в гранате больше, чем сока. Но, если не прожуёшь, сока не будет.

Забыл, с чего началось наше знакомство? С того, что на юридическом языке называется чрезмерный зрительный контакт, который может быть классифицирован как форма сексуального домогательства. Признаю: домогался глазами! А ты? Взгляд не отвёл!

Всё это сплошная запутанная тайна, прям-таки ватиканские коридоры.

Ты зря! Хороший детектив усталые мозги прочищает!

Извлекал из небытия сомыслия, созвучия.

Оскверняя правдой легенду.

Трагедия нашего времени: без гения, без героя. Не на кого смотреть снизу вверх. В рот заглядывать некому.

Когда-то писателей преследовали и даже сажали в тюрьму за оскорбление общественной морали. Теперь этого нет: ни преследований, ни морали.

По-моему, ты ждёшь от меня невозможного. Во всяком случае, я не хочу быть, как говаривал Достоевский, хозяином разговора.

Что за угол? Почему – синий? Ничего не поняв, открыла файл «Ася. Кровь». Открыла – и пожалела. Но дочитала до конца. Оказывается, собирал свидетельства о крови. Разрозненны, то ли собирался привести заметки в порядок, то ли… Думать можно разное, знать наверняка нельзя ничего.

Способ приворожить мужчину: подмешать в красное менструальной крови хотя бы каплю.

Чтобы месячные дочери длились не более трёх дней, мать, выстирав окровавленное бельё, выплёскивала воду на нижние брёвна избы. Чем меньше венцов оказывалось мокрыми, тем меньше дней менструация будет длиться.

Девушки старались сохранить в тайне месячные, особенно первые. Причина – суеверие: несмотря на точные расчёты, придут преждевременные месячные, и придётся венчание отложить, в таком состоянии посещение церкви строжайше запрещено.

Во время месячных воспрещалось ходить на кладбище и даже прощаться с покойником, потому что тот может взять от женщины часть нечистоты и потерять возможность попасть в царство небесное.

В период месячных возбранялось зажигать лампаду или свечку перед иконами, есть просфору и пить воду святую.

В период месячных не разрешалось участвовать в севе и пахоте: забирает силу у земли и растений. Нельзя печь пироги, квасить капусту и резать хлеб: тесто прокиснет, капуста сгниёт, хлеб перевернётся (что предвещает покойника).

С помощью менструальной крови навести можно порчу. Для этого собирали кровь и незаметно выливали её на дорогу, чтобы объект порчи наступил на неё.

Если ежедневно пить кровь младенца, будешь всегда выглядеть молодым.

Пили кровь сильных воинов, убитых в бою. Выпивший на некоторое время становился сильней. Магия ни при чём. Большую роль состав крови играет.

Зелье для воскрешения на менструальной крови девственниц основывается.

Евреи считают, что кровь – субстанция души. Пьёшь кровь другого – берёшь часть души, следовательно, похожим становишься.

Пью свою капиллярную кровь. Прокусываю губы и пью. Привычка вредная, но очень расслабляет и успокаивает

Пить человеческую кровь – один из смертных грехов.

Употребление крови позволяет исключить один из этапов переработки пищи: переваривание и разложение белка на составные части, и практически сразу же получить необходимые элементы. Примерно на том же основан каннибализм. Когда в организм человеческий белок попадает, на его встраивание в ткани собственного организма нужно затратить намного меньше энергии, чем в случае с животным белком.

Один из основных обрядов современной христианской церкви – причастие, во время которого дают испить крови Христовой и отведать тела Христова.

Легенда гласит, испивший из священного Грааля обретает бессмертие. Священный Грааль – чаша с кровью Иисуса Христа.

На самом деле кровь не совсем пьянит, но вводит в состояние эйфории из-за сильного притока энергии.

Говорящие, что с кровью в организм попадает часть души организма другого, в некотором смысле и правы. От этого попадания начинает быстро разрушаться собственный генетический код – возрастает частота появления в собственных ДНК искажений, вызванных присутствием чужой информации.

Каждый писатель – вампир.

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2022:

 

 

 

	Поделиться:

Обсудить