И вернутся к людям их имена

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за январь 2023:

 

На чтение потребуется 6 часов 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

На ярмарку в Киев, которая проходила в новом Контрактовом доме, что на Подоле, папенька его не взял, обещая в следующий раз – непременно. Возвратился в наилучшем настроении, глаза искрились, будто только что поцеловал ручку. Привез горы подарков и сквозь усы мурлыкал:

 

Давно об ней воспоминанье

Ношу в сердечной глубине,

Ее минутное внимание

Отрадой долго было мне...^[20]

 

Наслушавшись цыганских хоров, папенька напевал:

 

Мне моркотно, молоденьке;

Нигде места не найду!

 

На вопрос, что такое «моркотно», отвечал обстоятельно и каждый раз по-новому.

По возвращении он не уставал повторять полюбившиеся названия: Печерск, Подол, Берестово, Зверинец, Липки. Произнося, энергично чесал нос, что было признаком доброго настроения и некоторого возбуждения. Он говорил: «Шелковичная улица», и рот словно наполнялся сладкими тающими плодами. «Садовая», «Парковая» – казалось, он вновь и вновь возвращается на полюбившиеся улицы. Произносил: «Липская», и душистый запах цветущих лип комнату наполнял. Впрочем, последнее название почему-то возникало чаще других, при этом иногда оно произносилось по-немецки: Unter den Linden^[21].

В любви папеньки к городу, в котором, к великому сожалению, по недостатку средств он не мог жить постоянно, чудилось предательство по отношению к строгому величественному мужественному Петербургу, где он прожил почти всю свою жизнь, к Москве (там он встретил маменьку) – разлапистой бабе, которая вылезала за свои пределы, как тесто из квашни, и даже предательство к памяти маменьки, которая осталась там, в прежней дождливой и снежной жизни.

Побывал папенька в доме героя Отечественной войны генерала Николая Раевского. Дом этот ранее принадлежал коменданту Арсенала, усадьбу которого город приобрел для генерала. Правда, самого генерала и никого из семейства дома не было – сказывали, путешествуют, так что непонятно, кто папеньку принимал. Приживалки, что ли?

Но об этом папенька не распространялся, намекнул и заторопился к следующему рассказу – о недавно умершем в Киеве Константине Ипсиланти, господаре Молдовы и Валахии, который участвовал в заговоре с целью освобождения Греции от османов. Но замыслы были раскрыты, Ипсиланти бежал в Россию. Он пытался, хоть без успеха, склонить государя Александра встать на сторону восставших. Но Тильзит положил конец всем его надеждам.

Среди прочего привез папенька из Киева две вещи. Во-первых, сатирическую басню «Орлица, Турухтан и Тетерев». Начиналась она стихами: «Орлица царица над стаей птиц была». Славилась эта орлица-царица умом и щедростью, но, когда умерла, птицы, найдя, что она была слишком добра, выбрали в цари злого и бестолкового Турухтана (морской петушок, большой драчун). Он в короткое время измучил птиц, и они «убили Турухтана, избавились тирана». Тогда птицы выбрали глухого Тетерева (государь Александр был туговат на ухо), который

 

Не царствует, корпит над скопленной добычей,

Любимцы ж царство разоряют,

Невинность гнут в дугу, срамцов обогащают...

И сущий стал разврат во всем зверином царстве.

Чего ж и ожидать от птицы столь безумной?

Ваш выбор безрассудный

Вам, птицы, дал урок таков,

Не выбирать ни злых, ни глупых петухов.

 

Басня декламировалась избранным гостям. А вот рецептом малороссийской вишневки папенька делился со всеми интересующимися. Для ее приготовления надо было взять самые зрелые вишни, которых в любом малороссийском поместье в урожайный год было немеряно, положить вишни на доски дырочками вверх, чтобы не вытекал из них сок, всунуть доски в печь, чтобы вишни только свяли и немного поморщились, а никак не высохли, потом остудить их и наполнить ими приготовленный бочонок или бутыль. Когда бочонок будет совсем полон, налить на ягоды самой лучшей очищенной водки, дать простоять в холодном погребе дней десять. После этого всю жидкость слить в отдельную бутыль, ягоды же налить водкой во второй раз, оставить простоять две недели, слить жидкость, налить ягоды в третий раз водкой и дать простоять семь недель, тогда все эти три наливки смешать вместе, подсластить по вкусу, закупорить, засмолить и держать в погребе.

Вначале юный барин печалился, когда папенька уезжал, не взяв его с собой. Но потом начал находить в этом отраду. И не только подаркам был рад, но и тому, что изучение «науки страсти нежной, которую воспел Назон» в отсутствие папеньки переходило в исключительно практическую стадию, и, надо заметить, весьма плодотворную. Всем было хорошо: папенька приятно проводил время, заводя знакомства и слушая известных музыкантов, выступавших на втором этаже Контрактового дома, а сын, заводя отношения с местными красотками.

И хоть не все, к кому обращался, были к нему благосклонны, но, когда он, пользуясь уроками гувернера, намекал, что готов за серебряный полтинник удовольствоваться французской любовью, девки, кто хихикая, кто хохоча в полный голос, нежно целовали барчонка и долго ласкали его, так что иногда до французской любви дело не доходило. Зато все они с интересом разглядывали павловские полтинники, а одна из них по слогам читала: «Не нам, не нам, но имени твоему».

Папенька был воистину человек, смиреной прозой говоря, несчастной судьбы. К чему был хоть как-то причастен, само собой в прах обращалось. Так было и с Сулимовкой. Казалось, здесь все было хорошо, но после внезапной смерти Янкеля он поначалу долго искал нового управляющего, а, в конце концов, пригласив занять эту должность очень ясновельможного и очень бедного пана, вскорости обнаружил, что на имении изрядные долги, которые вот-вот приведут к краху. Папенька встрепенулся, обеды были забыты, вдовы-барышни позаброшены. Но было поздно. Имение продали за долги. И папеньке ничего не оставалось, как искать себе место. Поначалу была надежда найти в Киеве, но вскоре она растаяла. И ничего не оставалось иного, как принять место не слишком видное, но – говорили ему, переходя на шепот, хлебное, в Новороссии. Там постоянно нужны были чиновники. Но кому охота отправляться на край света? В Екатеринослав, Одессу, или вовсе – не приведи Господь, в Мариуполь.

Расставшись с Сулимовкой, они на последние деньги отправились на почтовых в Новороссию, где папенька, едва вступив в должность, почувствовал свою неспособность к этому поприщу – пошлому тунеядству, называемому почему-то гражданской службой. То ли годы были не те, то ли способности надо смолоду развивать, но, каждый раз получая незаслуженное жалованье, папенька приходил домой опечаленный. Вскоре и сын получил возможность сдать экзамен на первый классный чин. Сдал успешно и получил скромную должность помощника столоначальника Департамента внутренних дел.

Вскоре после этого папенька заболел, и, пролежав несколько дней в жару, ex abrupto^[22] скончался, и был погребен на кладбище, где его могила была из первых. День похорон выдался серым, бесцветным, вымученным: ни солнца, ни дождя.

Так наш герой, в юные лета оставшись сиротой, вступил во взрослую жизнь, напутствуемый начальником Департамента, по которому служил его отец: «Uomo non educate dal dolore riman sempre bambino!»^[23]

О прошлой петербургской жизни папеньки он, в сущности, знал немного: большие или малые тайны папенька, умерев, унес в могилу. Сын догадывался, что до переезда в Сулимовку папенька был масоном. Об этом свидетельствовали тут и там молоток, треугольник и всевидящее око. Впрочем, он никогда папеньку не спрашивал, а тот никогда не заговаривал о своей принадлежности к вольным каменщикам. Среди прочего, папенька любил повторять распеваемую на масонских собраниях державинскую «Песнь Петру Великому»:

 

‎О россы, славой лучезарны!

О род героев и собор!

Петру вы будьте благодарны,

Да ввек Петру гремит наш хор!

 

‎Неси на небо гласы, ветр:

Бессмертен ты, Великий Петр!

 

Как-то в Сулимовке он среди маменькиных вещей, привезенных из Петербурга, нашел веер с портретом. Долго не решался и, наконец, спросил у папеньки, кто это. В ответ получил занимательный рассказ о жизни Джузеппе Калиостро, известном и под многими другими именами.

– Когда французский король изгнал его из Франции, тот уехал в Лондон, откуда предсказал штурм Бастилии и трагическую гибель королевской семьи на гильотине. Бывал граф и в России, рассказывают, – тут папенька понизил голос до шепота, – что его тень и сегодня время от времени появляется в зеркалах Елагина дворца с молотком и треугольником в руках. Кому удается с ним встретиться глазами, тот видит, как Калиостро поднимает руки к небу, на миг застывает, затем поворачивается и медленно исчезает. Свою жизнь Калиостро закончил в застенках инквизиции, после восьми лет заточения в тюрьме задушенный палачами.

Вскоре после смерти папеньки он – очевидно, в знак заслуг покойного, получил скромное повышение в должности и прибавку к жалованью, и надо сказать, должность исправлял с усердием, отнюдь не свойственным покойнику-отцу.

 

 

 

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: