И вернутся к людям их имена

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за январь 2023:

 

На чтение потребуется 6 часов 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Двадцатого сивана был пост в память евреев – жертв Хмеля-злодея и его подручных с гнусными прозвищами Ганжа, Кривонос, Кривошапка, Морозенко, да сотрутся их имена. Взрослые постились, и Авраам, хоть еще не был обязан, тоже решил поститься: от восхода солнца и до захода не есть, не пить.

Утро было солнечным. Редкие облака на бирюзовом небе. Но после обеда стало хмуриться, потемнело, и к вечеру было ясно, что разразится буря.

– Рассказывают, что отец Хмельницкого – крещеный еврей из местечка Хмельник, но это неправда, – говорил человек, которого все называли Немировский, поскольку его предки жили в местечке Немирове, где бандиты Хмельницкого вырезали большинство еврейских жителей. Немировский купил у отца рыбный товар, собираясь через день-два отправиться с обозом чумаков. А пока гостил у них в доме и сегодня вместе со всеми постился.

– Это, наверное, поляки распускают такие слухи. От того, что они ненавидят Хмельницкого, они евреев не полюбили. Правда, говорят, что среди бандитов были показачившиеся евреи. – добавил отец.

– Таких было немало. Но это в основном после Хмельницкого. Случалось, что запорожцы уводили еврейских мальчиков на Сечь, и они становились джурами – слугами казаков. У них и особые прозвища были, указывающие, что они перешли в христианство: Перехрыст, Крыжановский. На польском «крыж» означает «крест». Один из таких Яков Крыжановский, придя на Сечь, крестился, выучил церковнославянский язык и стал служить при сечевой церкви.

– Говорят, сохранились документы Сечи, написанные на украинском языке еврейскими буквами.

– Да. Много чего рассказывают. Многое врут. Но многое правда. Рассказывают о человеке по имени Иван Ковалевский, который пришел на Сечь уже крещеным. Дослужился до полкового старшины, а потом принял сан священника и умер протоиереем.

– Не было в истории зверей, подобных казакам. Хмель не был первым, кто поднялся против власти польского короля. До него были взбунтовавшиеся холопы Наливайко и Павлюк, да сотрутся их имена. Павлюка наказали примерно, чтобы другим неповадно было. Его посадили на железный трон, палач надел на голову железную корону и всунул в руку железный скипетр. Все это было добела раскалено, а под ним были горячие угли, и палач раздувал их мехом до тех пор, пока Павлюк не умер.

– Но и это бандита Хмеля не предостерегло.

– Бандиты вытаскивали свитки Торы из синагог, разворачивали их, как ковры на земле. Казаки плясали на них, пили горилку, а потом швыряли на них евреев и резали их, как скот. Они швыряли младенцев в колодцы. Да отомстит Господь за невинно пролитую кровь.

– Некоторые спасались тем, что будто бы переходили в православную веру.

– К тем, кто отказывался, они относились еще более жестоко.

Помолчали, словно пытаясь осмыслить сказанное, которое понять было невозможно. Первым прервал молчание Немировский:

– В Каневе с евреев содрали кожу живьем. А в Немирове поляки купили себе жизнь жизнью евреев. Они согнали их на крепостной вал, и казаки кололи гвоздями, жгли, рубили, били дубьем.

– Особую ненависть бандитов вызывали кроме евреев католические священники и монахи...

– Рассказывают об одной красивой девушке из почтенной, богатой семьи, которая была пленена казаком и взята им в жены. Схитрив, она сказала, что знает заклинание, предохраняющее от всякого оружия. «Возьми ружье и выстрели в меня, ничего мне не будет». Поверив, выстрелил казак и убил жену. И другая еврейская девушка освятила Господне имя. Она попросила, чтобы казак обвенчался с ней в церкви, стоящей на другой стороне реки. Тот выполнил просьбу, и когда ее повели на венчальный обряд в великолепном одеянии под звуки музыки, она, взойдя на мост, прыгнула в воду.

После этого Немировский с отцом долго молчали, а когда отец принес книгу, вслух прочитал:

«...Погибли смертью мучеников от различнейших жесточайших и тяжких способов убиения: у некоторых сдирали кожу заживо, а тело бросали собакам, а некоторых – после того, как у них отрубали руки и ноги, бросали на дорогу и проезжали по ним на телегах и топтали лошадьми, а некоторых, подвергнув многим пыткам, недостаточным для того, чтобы убить сразу, бросали, чтобы они долго мучились в смертных муках, до того как испустят дух; многих закапывали живьем, младенцев резали в лоне их матерей, многих детей рубили на куски, как рыбу; у беременных женщин вспарывали живот и плод швыряли им в лицо, а иным в распоротый живот зашивали живую кошку и отрубали им руки, чтобы они не могли извлечь кошку; некоторых детей вешали на грудь матерей; а других, насадив на вертел, жарили на огне и принуждали матерей есть это мясо; а иногда из еврейских детей сооружали мост и проезжали по нему. Не существует на свете способа мучительного убийства, которого они бы не применили; использовали все четыре вида казни: побивание камнями; сжигание; убиение и удушение».

Тягостный, выматывающий душу ветер выл по-волчьи, ревел волом, пронзительно скулил по-шакальи. Гудел, рычал, свистел, врывался сквозь окна и двери. Все, что можно, затащили в дом. Ставни закрыли и закрепили. И вскоре сквозь щели – сверкание молний, раскаты грома, сперва мелкий, редкий дождь, сменившийся ливнем, потопом, всё утонуло в громе, порывах ветра.

Всю ночь, то стихая, то вновь набирая силу, бушевала буря. Всю ночь он не мог уснуть, слушая завывание ветра, вглядываясь в щели – за ставнями бушевала гроза, росчерками молний проникая в дом, и свеча, которую не гасили, в ответ на порывы ветра, металась, и вместе с пламенем бесились по стенам тени. Они выли по-волчьи, ревели волами, шакалами завывали. Вместе с тенями металось пламя в печи. В одном месте заслонка приставала неплотно, и красные линии очерчивали страшную морду с отверстою пастью. Чудовище вот-вот вырвется на волю, бросится на него. Он укрывается с головой, но не выдерживает – смотрит чудовищу в глаза, а оно стремительно летит на него. Огромный конь тяжело гремит подковами по земле, сухой, растрескавшейся, звенящей. Конь сгрыз стальную узду. Из пасти – пламя, испепеляющий жар. Но страшнее коня всадник на нем, с пикой в одной руке, с саблей – в другой. Рот всадника перекошен. Кричит, воет, ревет, завывает. Изо рта – пламя, страшнее, чем пламя из пасти коня.

Всадник откидывается назад в седле и – пика летит, в огненных брызгах, словно вода превратилась в огонь, капли – в языки пламени. Пика летит, а в руке всадника новая. И вот уже лес огненных пик летит в него. Не спрятаться, не укрыться. Он прячется за скалой, но пики летят, и, скалу огибая, устремляются все ближе и ближе. А всадник летит за ними, заносит над головой острую саблю, с которой стекает кровь.

Он бежит, но натыкается на камень, на забор, на что-то еще, и пики несутся за ним, и сабля свистит, и ветер, не унимаясь, поднимает его и несет. Вместе с ним летят в воздухе сотни людей. Но всадников еще больше. Они несутся за ними. Пики летят. Свистят сабли. И вокруг него, словно лес, редеет. Вместо животов – кровавые раны. В них, как черви, тянутся красные нити, на концах которых – глаза с ресницами. Моргают, ресницами прикрываясь, и снова дергаются, перекатываясь на красных резинках, на таких, на которых нанизаны куклы.

Пики вонзаются, сабли звенят, огонь из пасти коня и рта всадника – из распоротых животов выползают мертвые дети. Без рук, без ног – во все тело глаза. Мертвые, видят все, все запоминают. Хотят спрятаться, но – некуда убежать. Все воет, рычит, скулит.

И уже не одна лошадь, но две, три. Все больше и больше. Сомкнутым строем несутся на жмущихся друг к другу людей. Матери прижимают к груди младенцев. Отцы выступают вперед – первыми принять удар. Строй лошадей, всадников, сабель и пик несется на беззащитных.

Гром. Молния. Языки пламени. Град и смола. И тихое, мир пронзающее от земли – до неба:

– Шма, Исраэль...

Пламя охватывает его. Он шепчет:

– Шма, Исраэль...

Он горит, не сгорая. Как огненный куст в пустыне. Он задыхается.

– Пить! Пить! Пить!

Вода течет по подбородку. Он понимает, почему не сгорает: вода. Дождь потушил пламя. Поднимается. Сбрасывает одеяло. Он знает, как остановить строй взбесившихся лошадей с озверевшими всадниками. Он бросается наперерез и тихо шепчет:

– Шма, Исраэль...

Лошади исчезают, растворяясь в дожде, орошающем каменистую голую степь.

Мать опускает его голову на подушку, и через минуту он, успокоенный, засыпает. Ему ничего больше не снится, и утром, когда буря утихнет, он не вспомнит ничего из того, что приснилось.

Но – странное дело, через несколько лет он вспомнит свой сон, и больше его никогда не забудет.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: