Метель

 

Памяти Дмитрия Кавсана

 

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за апрель 2024:

 

На чтение потребуется два с половиной часа | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Нет в мире глумливей метели-насмешницы. Поманит наглая, улыбнётся, заведёт куда Макар телят не гонял и, вздувшись, швырнёт мордой в дерьмо. В простоте лукавая слова не скажет, всё загадками, прибаутками, экивоками. Любит баба мерзкая тешиться, любит гадкая потешаться.

Но талантлива, порой гениальна. Чудищ лепит, зверей фантастических, не мыслимых человеком, мыслимых самою метелью, чудовищ, которых сквозь снежную муть подглядела. Из себя лепит, из ветра и снега, из собственной плоти. Вот где искусство реально, а реальность искусна. Крохотны творенья её и огромны, в любых средах способны они обитать.

Лепит метель и лепечет, словно судьбу чудищам наговаривает. Недолговечны они, и – слава Богу. Иначе давно бы людей с планеты изгнали чудища метельнорождённые.

Хорошо бы придумать, как метельные произведения уловить – остановить мгновение, чтобы длилось, глаз радуя и чувства добрые или какие собой пробуждая. В наш бесчувственный век не только добрые чувства важны, даже иные.

Талантлива старая потаскуха, талантлива, чёрт возьми. И начитана. Высуньте на мгновение ухо наружу – только не отморозьте, чем-нибудь предварительно смажьте, высуньте и послушайте: она вся из слов, сквозь рулады и завывания что вы услышали? Узнали? Нагорная проповедь. Сонеты Шекспира. А это? Только подумайте! В псалом Давида звучанье снежинок сложилось.

 

Внемли словам моим, Господи,

думу мою пойми.

 

Вопль услышь,

мой Царь и мой Боже,

Тебе буду молиться.

 

Господь, утром мой голос услышь,

утром буду молиться Тебе, ожидая.

 

Не желаешь злодейства,

злу с Тобой не ужиться.

 

Не утвердятся беспутные перед глазами Твоими,

всех творящих беззаконие ненавидишь.

 

Губишь лживое говорящих,

Господь кровожадным и коварным гнушается.

 

А я по великой верности Твоей в дом Твой приду,

перед Храмом святым в страхе я распрострусь.

 

Господь, в праведности Твоей веди меня против врагов,

выпрями путь Твой передо мною.

 

Нет в устах его истины,

беды – нутро их,

могила открытая – глотки,

скользки, льстивы их языки.

 

Покарай их, Боже,

за умыслы свои упадут,

за многие злодеянья отвергни:

против Тебя восставали.

 

Веселясь, все полагающиеся на Тебя

ликовать будут вечно,

укрой их,

радоваться будут

любящие имя Твоё.

 

Ибо Ты праведника благословляешь,

словно щит, благоволенье Господа его окружает.

 

Слова метель любит, слова. А зло, злодеянья, лживое говорящие, скользкие, льстивые языки – ей без интереса. Кто праведник, кто злодей – не отличает, это ей ни к чему. Все люди – праведники и злодеи, кто больше, кто меньше – какая ей, снежной и ветреной, разница?

 

В самые малые щели, свечи гася, метель задувала, под пологи проникала, над каждой снежинкой, как скупой рыцарь над золотом, тряслась и шипела змеино, подобно керосинкам в коммунальных квартирах, где единственные весёлые существа – тараканы лапками шур-шур-шур, от карающего тапка скрывались в угрюмые щели, в которые благородным крысам никак не пробраться, и они о сырных корках, некогда ими в изобилии поедаемых, угнетённо мечтали, кляня нерасторопность автора и героев его, не умеющих разбогатеть: врождённая мятельность, видите ли, о богатстве думать не позволяет. Как без сырной корки им короткий крысиный век вековать: ни жениться, ни замуж, ни радости малой, ни света в окошке – метель застит, гулом полнит нору, гложет холодом, ууу – задувает.

А что же те наши герои? Шли-шли – разошлись? Если бы! Интрига! Фабула! Нить сюжета сама бы собой в дальние дали, глубинные глуби, выси высокие потянулась. И не думали расходиться. Да и как разойтись, если они не сходились?

Причиной тому – коварство метели, не позволяющей автору их свести элегантно. Ревнива метель, очень ревнива, ведь это она – непревзойдённая мастерица, героев сводящая. Обожает сводница всякие каверзы: ложные ходы, обманные западни, провисание времени, прогибанье пространства, прозябание смыслов, сюжетные петли, захлёстывающие шеи наивных читателей и прочие сюжетные хитрости.

Бог метели судья, её замыслы редко чисты, но нельзя не признать, многое ей удаётся.

Метель непомерно горда и безмерно чванлива. Высокомерна. С нездешним апломбом. Записная гордячка. Марина Мнишек – мнит о себе и мечтает о времени, когда лишь от слухов о её появлении град и мир в ужасе затрепещут. Близких на дух не переносит. Вьюга? Ветрена, малоснежна, слишком легка на подъём и, даже обессилев, крутит хвостом, не может остановиться. Пурга? Вообще! Особенно после того, как её стали нести. Буран? Нечто мужичье, грубое и сивухой разит, несёт что попало: землю, сор всякий, короче, о чём вы? Метелица – и вовсе игрушечная, из детских книжечек-раскладушек: мука на мельнице мелется, мелется, а в чистом поле пляшет метелица. Да, вот ещё, помните?

 

Вдоль по улице метелица метёт;

За метелицей мой миленький идёт.

 

Если бы речь шла о настоящей метели, какой идиот за ней бы попёрся?

Всё это не то, не из её метельного ряда. Амикошонства не терпит. Родственников бедных на порог не пускает. Те, впрочем, давно и сами носа не кажут, хотя родословные – куда этой выскочке.

Вот так. Ни друзей, ни врагов. Впрочем, если нет друзей, о каких врагах речь? Такая жизнь. Такая судьба.

 

Мороз реку сковал.

Кузнец сковал цепь нелепых случайностей.

Страх сковал душу.

Пытаясь от не-встречи с ещё не-героем душевное равновесие обрести, автор стал, хоть не видел ни разу, того чёрными красками себе рисовать, убедиться пытаясь: чем такой, лучше уж никакого. То ли метель воображение воспалила, то ли долгий опыт отношений с героями, часто печальный, то ли ещё какая досада, но – редко, но с ним такое бывало – всё вокруг покачнулось, даже метель на время исчезла, и пошло-поехало, покатилось-помчалось, птицей-тройкой разнузданно понеслось. Пока кувшин проливался, успел всю жизнь героя во всех мелочах сочинить, и до того гнусным, презренным не явившийся герой выходил, что одно оставалось – дуэль. Стал искать – кто его вызовет, и, не найдя, совсем осатанев, забыв, что он автор, значит, негоже, сам его вызвал. Сам вызвал – сам дуэль сочинил.

Метель намела – не пройти, не пробраться. Но – делать нечего. Снег расчистили. Барьер обозначили шпагами. Пистолеты заряжены. Сходятся. Выстрел. Дымок. Кто-то падает окровавленный в снег. Кто – непонятно. То ли автор, то ли герой.

Ухнуло. Грохнуло. Метель с крыши что-то сорвала. Очнувшись, глянул автор в окно: ни зги – ни лошади, ни ямщика, ни героя. Похоже, он, автор, выжил. Коль так, значит…

– Ничего это не значит. Мало ли какая блажь на ум мятельный взбредёт.

– А если всё это правда?

– Что правда? С героем дуэль?

– Ну, да, конечно, странно звучит.

– На нет и суда нет.

– Ну, да, ну, да.

– А мы тут судим, рядим.

– Ну, да, ну, да. Конечно, нелепость.

– В метельную ночь всего лучше лечь спать и с утренним солнышком ясным проснуться.

– Ну, да, только не спится, всё в окно тянет смотреть.

– У бездны мрачной на краю… Постойте, насмотритесь – рюмочку коньяку, и в постель.

– Ну, да, ну, да, это конечно.

Диалог этот подслушав и в чёрные мысли автора заглянув, прокрастинацию с трудом одолев – постарел, обрюзг, обленился – несмотря на многочисленные в прошлом попытки, к его позору закончившиеся ничем, дьявол решил тряхнуть стариной и к давнему клиенту наведаться, тем более что метель – распрекрасное обстоятельство для сатанинского схождения в мир. Конечно, думал он про себя, метель – это прекрасно, покружишься немного, со снежинками поиграешь, пока долетишь, только больно уж холодно, к тому же всегдашний вопросов вопрос: кем предстать, в кого обратиться, в какое земное существо сатане, от долгой дьявольской жизни вконец изнемогшему, в кого же соткаться? И так, чтоб не банально, и так, чтобы по-новому, современно, и так, чтобы, как модно ныне, немножко цитатно, обязательство источник цитаты указывать на себя не возлагая. Кто узнает – узнает, а кто нет – тому и не надо.

За поиском формы дьявол о цели визита как бы и позабыл, что было неправдой. Никогда перед визитом никакой цели не ставил. Высоко ценил себя, полагая: цель визита – визит, всё прочее, ха-ха-ха, от лукавого. И то сказать, если клиент к визиту готов, то появление дьявола процесс может только ускорить, подтолкнуть, активизировать, но никак не начать. Его дело – явиться, выбрав время-место, обстоятельства и – главное: образ. Такой, чтобы самые скверные мысли клиентовы возбудить: пусть дружок милый помучается.

Прекрасно знал опытный дьявол, много чего повидавший: с этим клиентом ухо держать надо востро, знал: никакого пакта о ненападении с ним заключить невозможно, знал: каши с этим даже перловой не сваришь, о гурьевской нет речи вовсе.

Несмотря на возраст, креативную форму дьявол не потерял, решив превратиться в обычную муху. Только – какая муха зимой, какая муха – в метель? В этом вся соль. Зимой мухи все белые, какие ещё, когда белые снеги и́дут-иду́т.

И – проникнув через часть химеры живую, фон – узорочье ледяное, он чёрной точкой жужжащей соткался. Летает дьявольски нагло, жужжит, внимание обескураженного автора, мыслями о герое затурканного, привлекает. Что, брат, думает дьявол, не полагаешь ли ты, что свихнулся? С писателями это часто бывает. Даже с великими. С ними чаще всего. Так что решай: свихнёшься – шанс в великие угодить в десять, нет, даже в сто раз увеличится. Не тороплю. Подумай. С близкими посоветуйся, с женой… Извини, старость не радость, забыл. Стало дьяволу от собственной нетактичности не по себе. Хотя, сказать правду, по себе ему вообще редко бывает: на то он и дьявол, а муха или там президент, не очень существенно.

К этому клиенту давнишнюю слабость питал. Хотел даже предостеречь: не вешайте ружьё на стену, хотя никакого предчувствия не было. Но как, будучи мухой, заговорить?

Вот, пожалуй, и всё, подумалось дьяволу, пора закругляться. Из приличия ещё с полчасика, сводя парня с ума, пожужжу-покружу, и – домой, восвояси. Вернусь – расскажу. Кем только не оборачивались собратья по цеху, но я – первая муха всей дьявольской логике вопреки, согласно которой, если уж в кого оборачиваться, то в значительное, даже могучее. Незыблемая традиция. Дьявол ведь абсолютно логичен, в отличие от языка, в котором случаются удивительные алогичности.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в апреле 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: