Исповедник

На чтение потребуется 25 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы

 

 

 

– Это большой грех, – с трудом сдерживаясь от желания броситься через решетчатую перегородку и задушить её прямо здесь, сказал Аркадио.

– Вы отпустите мне грехи, падре?

– Вы должны пройти послушание. Но, боюсь, у вас не хватит веры и мужества для такого поступка. А без веры и мужества – не избежать адского пламени. Для вас адское пламя будет жарче, чем для многих. – Всю свою ненависть Аркадио вложил в эти слова, но потом, опасаясь, что если она выбежит из исповедальни в слезах, а не в умиротворении, это вызовет подозрение у людей дона Альвареса, немного смягчил тон. – Вы должны исчезнуть из города, но перед этим пожертвовать все свои сбережения святой матери церкви, но только тому приходу, где помогают сиротам. После чего отправляйтесь в монастырь, примите постриг и проведите остаток жизни в молитве и покаянии. И только тогда, на следующей исповеди этот грех будет прощён. – Аркадио осенил её крестным знамением, завершив ритуал. – Иди с Богом!

– Я всё сделаю, – черты её лица снова лишились демонических признаков. Из исповедальни вышла всё та же привлекательная женщина, ревностная католичка и верная жена.

Если бы он был настоящим священником, то приложил все силы, чтобы её отлучили от церкви. Но Аркадио не был священником, может, поэтому и не мог прощать столь ужасные грехи, к которым любой исповедник давно привык.

 

Люди дона Альвареса всё не уходили. Аркадио боялся пошевелиться, чтобы не привлекать внимания. Он тоже ждал. Один из бандитов встал, но снова не решился подойти к исповедальне: сделал несколько шагов и застыл на месте. Раздался звук чьих-то шагов сзади, и человеку дона Альвареса стало неудобно, что незнакомец сможет стать свидетелем его поведения в церкви. Он спешно оглянулся, немного поменялся в лице и, подав подельникам знак бровями, направился к выходу. Аркадио ещё не мог наблюдать вошедшего через крестообразный вырез в дверце исповедальни. Он решил побыть в ней ещё несколько минут, чтобы преследователи ушли подальше. Тут взору «пастора» Аркадио открылся престарелый мужчина в военной форме. Он был стройного телосложения с густыми седыми усами, тёмными как маслины глазами и строгим взглядом.

Разместившись в исповедальне, он тотчас потерял всю военную спесь и стать, и превратился в разваливающегося от усталости старика. Сквозь мелкую сетку перегородки Аркадио с трудом смог различить, что перед ним сидит полковник, чьё лицо известно практически каждому жителю города, а может быть и страны, или даже всей Америке!

– Я согрешил, святой отец, – видимо, привыкший к исповедям, произнёс полковник зазубренную форму.

На этот раз Аркадио не ожидал услышать что-то, что могло по-настоящему покоробить. Безусловно, военному человеку приходится видать в жизни разное: иногда быть жёстким, даже жестоким. Но в войне, пусть гражданской или при подавлении беспорядков, чем не так редко занимается армия, есть место чести, хоть и вполне условной. Если служивый в состоянии полагать, что убить несколько сотен, тысяч человек ради абстрактной идеи или цветов флага на улицах – подвиг, значит, угрызения совести из-за убийств, пыток и прочих ужасов войны должны быть ему неведомы. Или, на худой конец, он всегда сможет индульгировать в чести, так что услуги священника вряд ли пригодятся.

 

– В чём твой грех? – на этот раз Аркадио держался непринуждённо. Преследователи покинули церковь.

В любой момент он может прервать исповедь и отправиться восвояси. Но любопытство взяло верх. Искушение узнать о тонкостях политики, жизни военного командования либо переживаниях столь успешного и уважаемого человека было непреодолимым.

– Я виновен в смерти человека, которому не за что было умирать… – полковник немного смущался, пытался выдавить из себя слова, но это оказалось слишком тяжело. Он достал из кармана смятый белый платок и вытер пот с лица.

– Что ты имеешь в виду? – Аркадио настолько сжился с ролью пастора, что голос звучал именно так, как ожидал любой прихожанин – по-отечески заботливо. – Расскажи Господу нашему… – Он не был уверен, что священник говорит именно так, но не переживал, полагая, что полковник не обратит внимания на подобные тонкости.

– Когда я был совсем молод, то жил в большом родительском доме. Брат со своей женой занимали новую пристройку, я и родители ютились в старой части с продуваемым ветрами патио. Он был на несколько лет старше, но тогда казалось, что он возрастом ближе к отцу, нежели ко мне. Жена готовилась родить, отец и мать души не чаяли в невестке. А она, превозмогая трудности беременности, непременно что-то мастерила на продажу. Несмотря на то, что страну раздирали политические потрясения, наша жизнь была спокойна и проста. Брат, готовясь стать отцом, забросил своё увлечение – петухов, отец, ещё чувствуя в себе силу, работал наравне с молодыми. Я был в поисках невесты и дела жизни, но усердно помогал в хозяйстве. С каждым месяцем мы богатели на зависть окружающим.

Все так и текло, пока в нашу дверь не постучали четверо мужчин и потребовали привести меня и брата. Они были одеты в военную форму. В это время я работал в доме, что-то починяя. Мать с округлёнными от страха глазами кричала что-то, умоляла спрятаться. Но отец понимал: если эти люди не получат тех, за кем пришли, то вполне могут расправиться с ними. А что особенно пугало – с беременной женой брата.

Мы вышли совершенно спокойно. Люди своими привычками действительно напоминали не то военных, не то полицейских. Я спрашивал, что случилось, но старший по званию сообщил, что вопросы задавать не стоит. Через некоторое время я повторил вопрос, но вместо ответа он расстегнул кобуру и зло улыбнулся. Стало страшно. Не столько пугала возможная смерть, сколько неизвестность. Всё происходящее разительно отличалось от повседневности. Я не знал, что делать, – полковник замолчал, размышляя стоит ли продолжать исповедь.

 

– Страх может открыть как самые низменные, так и самые святые потаённые части нашей души, – окончательно вжившись в роль священника, произнёс Аркадио. Духота стала невыносимой.

– Когда полностью стемнело, – решившись, продолжал полковник, – мы остановились далеко за деревней, на каком-то заброшенном поле. Нас выбросили из машины и приказали идти. Не знаю, сколько времени пришлось идти, но каждый шаг казался месяцем. Я понял, что смерть близка как никогда. Терять уже было нечего. Я спросил: «В чём причина нашего задержания?». Брат дёрнул меня за руку, чтобы я замолчал. Он был перепуган до смерти и решил, что беспрекословно подчиняться – единственный способ остаться в живых. Поджарый сержант наставил на меня пистолет и велел замолчать. Но вместо этого я собрал всю решительность и потребовал объяснений. Мы остановились. Дуло пистолета слегка поблёскивало в свете звёзд. Я приготовился умирать. Он подошёл вплотную. Глаза источали жестокость, такую, как появляется у детей, убивающих и калечащих мелких животных.

Вместо выстрела последовал удар. Я повалился на землю. Брат стоял, глядя на меня глазами, полными жалости и немого укора. Он боялся умереть куда больше меня, ведь скоро должен родиться сын. Боли не чувствовалось. Я снова встал и сказал, что если суждено умереть от рук военных, а не разбойников, то хочу знать – почему они решили забрать жизнь? Чему она должна послужить или чему может помешать? Сержант снова ничего не ответил, но пообещал, что всё объяснит капитан, когда придёт время. Я немного успокоился. Брат – напротив.

Мы шли минут десять, пока не уткнулись в ветхое строение, напоминающее амбар. Внутри горел тусклый свет. За столом, усыпанным бумагами, сидел какой-то капитан. Он жадно читал документы. Рот то и дело искривлялся в гримасе неудовлетворения и злости. Я помню все, как сейчас…