Rictus

* * *

 

памяти Палла́да^[3]

 

Воздержаться от сатиры – дело трудное.

Ювенал. (Sat. I, 30)

 

 

I

Восемь десятков годов проведя в омерзительном мире,

   Горько Дега заключил: мир поглупел на глазах.

К той же я мысли пришёл, проведя в этом мире лет тридцать.

   С этим мне далее жить. Счастлив был Эдгар Дега!^[4]

 

II

Множество прав у меня: говорить, путешествовать вольно,

   И президентом могу я избираться теперь.

Космос могу посетить – вон туризм космический в моде,

   Партию можно создать, можно возглавить её.

Публиковаться могу. Хотя странно, что только труднее

   Жить теперь день ото дня – также и многим другим.

Пуще огня я боюсь: как бы нового права не дали,

   Этого я не снесу – лучше уж враз околеть.

 

III

Некто доказывал мне – коммунисты ужасные твари,

   Всё горячился: зачем не доверяешь ты мне.

И говорит под конец: «Не подумай чего – это правда;

   Денег мне за клевету вовсе не платит никто».

«Кабы за деньги наврал, может, меньше тебя презирал бы;

   Но бескорыстною ты занят всегда клеветой».

 

IV

Гнедич впервой изложил «Илиаду» по-русски. И Пушкин

   Парой двустиший почтил труд многолетний его.

Раз похвалил, во второй – изругал. Так зачем же писал их?

   Если не знал, что сказать, нужно ли было писать?

 

V

«Русские: свиньи! – кричат. – Водку пьют и ругаются матом».

   Свиньи, отвечу я вам, вовсе спиртного не пьют.

Матом не любят ругаться, и книг не читают особо…

   Только вот любят пожрать. Точно как мы, азери́.

 

VI

Спорить не вправе никто – репрессирован был Солженицын,

   Долго сидел в лагерях, портил здоровье себе.

Умерли Брежнев, Хрущёв, Горбачёву недолго осталось,

   Сталина дочерь уже скоро в могилу сойдёт.

А Солженицын живёт. Может, просто не очень умело

   Портил здоровье ему страшный НКВД?

 

VII

Римский понтифик скончался, едва не прожив девяносто;

   Стали адепты его волосы горестно рвать.

Не понимаю одно: так чего же они ожидали?

   Что девяносто ещё лет Иоанн проживёт?

 

VIII

Грохнулся Ельцин с моста, бывши пьян. И народ президентом

   Вскорости выбрал его. С тем же лихим удальством

В лужу сверзил он страну – экономику, право, культуру.

   Что из того? Он о том – честно нас предупредил.

 

IX

СССР Горбачёв уж угробил – чего выжидает?

   Хочет, чтоб раньше него вымер бы русский народ.

 

X

Сотню отдам дураков, чтобы жизнь спасти одной кошке.

   Дикого зверя спасти – сотню отдам дураков.

Всех отдаю мусульман, чтоб спасти одного коммуниста.

   Ради него, одного, всех отдаю мусульман.

Все миллиарды отдам, чтобы джунгли спасти Амазонки.

   Дебри лесные спасти – все миллиарды отдам.^[5]

 

XI

Очень красива – молчи. Не дерзай разомкнуть свои губы.

   Знаю наверно – глупа. Все молодые глупы.

Стоит лишь слово сказать, мигом очарованье исчезнет.

   Дай любоваться тобой. Я повторяю – молчи!

 

XII

Пушкин был ссыльным в Крыму. Объедался он там виноградом,

   В Чёрном купался, ещё – кучу цыганок любил.

Я одного лишь хочу: быть бы сосланным в пушкинском стиле,

   Чтоб навсегда – ничего больше не буду желать.

 

XIII

Русских всё меньше сей мир населяет, но слышу: «Россию

   Мы возрождаем теперь». Так говорит либераст.

Поняли, как либералы сие возрождение мыслят?

   Это когда на земле русских не станет совсем.

Знаете, мысль меня посещает порою крамольна:

   Если расклад таковой, лучше стране «вымирать».

 

XIV

Ленина разоблачать мастера журналистов десятки,

   Только поспорить они с большевиком не хотят.

Напоминают они разве что самозванца-боксёра,

   Что перед грушей – силач, но избегает боёв.

 

XV

«Ленин не русский вполне, разве мог наш народ уважать он?»

   Вроде бы правда, хотя… мы позабыли деталь:

Пётр Великий помре – и с тех пор ни единожды русским

   Не управлялась страна – немцами были цари.

Антисоветчики, что же не прокляты вами монархи?

   Или немецкий народ – мастер Россию любить?

 

XVI

«Сталин мешал размышлять на свободе, таили мы мысли!»

   Дали свободу теперь – можете вслух говорить.

Жаль только, мысли свои из голов улетучились мигом,

   Нечего вам запрещать – нет ничего в головах.

 

XVII

            автопортрет змеиным дистихом

В фас я похож на Христа, ну а в профиль, слыхал, на Иуду.

   С Демоном Врубеля схож. В фас я похож на Христа…

 

XVIII

В день независимости опрокинул я рюмок десяток.

   Думаешь, праздную я? С горя напился Лачин.

 

XIX

Ницше нельзя осуждать. Погляди в эти гладкие лица,

   Духу людского вдохни – Ницше нельзя осуждать.

Ницше – его довели. Ты послушай, как боженьку хвалят…

   Я не могу осуждать Ницше – его довели.

 

XX

Пышно казнили цари Насими, и Ипатию, Мора,

   Люди сбегались толпой – было на что поглазеть.

Век девятнадцатый проще давил: втихаря вызывают

   Жертву на тайну дуэль, выстрел – и делу конец.

В веке двадцатом попроще дела обстояли: загонят

   В камеру с газом толпу – а среди них и поэт.

Проще всего либераст поступает: в глухой подворотне,

   Без эшафота, без пуль, мрёт с голодухи поэт.

 

XXI

Вот салютуют – Спасения день. Я сижу, составляя

   Просьбу к монаршей семье – больше меня не спасать.

 

XXII

Тысяч шестнадцать певцов насчитали по Азербайджану,

   Горя не зная, поёт каждый пятьсотый азе́р.

Было бы лучше стране (я так думаю, слушая пенье),

   Если б разумных людей было бы столько у вас.

 

XXIII

Праздник – рождения день – отмечает сегодня Россия.

   В год девяносто второй стали его отмечать.

Вот чудеса! Тридцать с лишним я прожил не ведая: если

   Хочет родиться народ – нужно ему вымирать.^[6]

 

XXIV

Вот молодые стоят: уж советское время не помнят,

   Кто лет на десять, кто пять – будут моложе меня.

Гладкие, бойкие, яркие, шумные, пошлые страшно,

   Жуткая бездна в глазах, полублатной лексикон.

За своего принимают порой – моложавый я больно.

   Дать бы вам Тридцать седьмой. Всех бы вас на Колыму.

 

XXV

Что ты зазывно глядишь? Что мне делать с тобою? Во-первых,

   Ночью работаю я – надобно прозу писать.

Днём же я сплю, утомлён этой сладостно-тяжкой работой,

   Времени нет у меня – плотскую страсть утолять.

«Время свободно найди». Я в свободное время читаю.

   Кроме того, ты глупа – толком не помнишь Союз.

Ну предположим, найдём время встретиться – что мне, побриться

   Ради забавы пустой? Это уж слишком, уволь.

 

XXVI

Что ты мне «родиной» тычешь? Запомни, Союзом рождён я.

   Двух не бывает смертей – родинам двум не бывать.

 

XXVII

Уши осла заработал Мидас, рассудив Аполлона

   С Паном – за то, что посмел Феба поставить вторым.

Пушкина ставлю вторым, как распрямится Лермонтов рядом,

   Вовсе не боязно мне – уши Мидаса носить.

Пушкин меня не клеймил, но адепты его постарались;

   Только Мидасу я рознь – этих примет не стыжусь.

 

XXVIII

Если небритым хожу, зачесавши назад свои кудри,

   На исламиста похож. «Здравствуй, брат! – мне говорят. –

Коли достанется власть, мы прогоним взашей либерастов;

   Не унывай, кулаки: сжаты в карманах давно».

Если же сбрить щетину, разбросав по плечам длинны пряди –

   Либерастичен лицом. И говорят мне юнцы:

«Осточертели же нам мусульмане – глупцы, неспособны

   Дядюшку Сэма понять! Нету нам, бедным, житья».

Тем и другим невдомёк: будь на то моя воля, кошмаром

   Жизнь обернётся для них – бритый я или небрит.

 

XXIX

Тридцать минут отвели нам враги, чтобы сдать эту крепость.

   Тридцать мы дней и ночей обороняли её.

Если подобную стойкость способен себе ты представить,

   Это название: Брест, – в памяти ты сохрани.

 

XXX

            эпитафия героям Брестской крепости

Не Леонида спартанцы – но в веке родившись двадцатом,

   Доблесть античных мужей вновь возродили в бою.

 

XXXI

Быстро полнятся ряды докторов всех наук, кандидатов,

   Вдвое быстрее растёт певчих артистов число.

Нас ожидает одно: будет каждый второй кандидатом,

   И половина страны – белиберду распевать.

 

XXXII

Что мне Ахилла деянья, Патрокла и прочих героев?

   Мучеников-христиан сказочные жития?

Лет шестьдесят лишь назад, превзойдя все легенды и мифы,

   Крепость держалася здесь – Брест именуют её.

 

XXXIII

Это отрадно, что много теперь кандидатов, учёных;

   Жаль, что учёный народ – книг не читает совсем.

 

XXXIV

Тщательно все подбривают усы, покороче причёски

   Делают – тщатся, чтоб был виден в лице их баран.

С тою же целью баранину жрут. Но зачем так стараться?

   И без того вы умом – схожи с бараном весьма.

 

XXXV

Как-то в ночные часы муэдзин по глухой шёл дороге,

   Следом помчался за ним волк, пожиратель овец.

Сдуру азан затянул муэдзин, потерявшись от страха;

   Звуков не вынес таких хищник – и ноги унёс.

 

XXXVI

Как изготовят подводную лодку военну – священник

   Должен её освятить. Глядя на телеэкран,

Думаю: скоро попы, если дело так двинется дальше,

   С благостным будут лицом – атомны бомбы святить.

 

XXXVII

            эпитафия Блоку

Тот альбатрос, что Бодлером воспет как прообраз поэта,

   Здесь возлежит. Это Блок – лучший пример не ищи.

Слишком тяжёлые крылья судьба подарила поэту.

   Мог ли на них возлететь? Или влачить по земле?

 

XXXVIII

«Разве не хочется в рай?». Всё равно меня вытурят сразу.

   Сто эпиграмм напишу, в лица вглядевшись святош.

 

XXXIX

Славно, что можно теперь выбирать президента свободно.

   Радостно мне выбирать. Жаль только, выбора нет.

 

XL

Молятся люди. Зады поднимаются стройно, рядами,

   Теменем стукают в пол. Молят деньгами помочь.

Девки танцуют в кафе, наблюдается та же картина:

   Задом качают они – дали б клиенты деньжат.

Думаю, что же умней – отдаваться неведомой силе,

   Тщетно надеюсь на приз, или продаться в кафе?

 

XLI

Семь миллиардов уже дураков населяет планету.

   Хочется им пожелать – семь миллиардов смертей.

 

XLII

Чем электронная музыка, лучше на стул электрический

   Сесть. Так быстрее грядёт от электричества смерть.

 

XLIII

Сколько священников землю топочет, молитвы бормочет;

   Всех бы на стройки загнать – польза была бы нам всем.

 

XLIV

Солнце, ты светишь ещё? Ты светило былым поколеньям –

   Нынешним ордам ослов, Солнце, ты светишь ещё?

 

XLV

С дюжиной я говорил кандидатов наук. Проституток

   Столько же знал. Лишь одна книги читала – один

Книги читал кандидат. Не пойму – проститутки умнее

   Стали, как пал мой Союз, иль кандидаты глупей?

 

XLVI

            Яне Кандовой

Ты для меня не жена, не сестра, не помощница – трудно

   Нужное слово сыскать. Ты для меня – то, что есть.

 

XLVII

Больше полиции раза в четыре, и больше бандитов

   Стало в России теперь. Те и другие – растут.

Если так дальше пойдёт, будет каждый второй полицейским,

   И половина страны – грабить, насиловать, жечь.

 

XLVIII

Ницше скорбел, что он немец: не много ли чести германцам?

   Фридрих, напрасно грустишь. Глянь-ка – ведь я азери́.

 

IL

Вор, прикарманив гроши, осуждён был чрезмерно сурово,

   И президенту письмо жалобное написал.

Тот отвечал: «Поделом наказанье – копейки воруешь,

   Кабы украл миллиард, то возлетел бы, как я».

Вор всё друзьям рассказал. Отвечали: «Наврал президент наш:

   Чтобы как он возлететь, мало украсть миллиард».

 

L

Некий кудесник кричал: «Оживлять мертвецов я способен».

   Помилосердствуй! И так – не продохнуть на земле.

 

LI

Мрёт всё живое вокруг. В полтора раза меньше животных

   Стало по нашей вине лет только за шестьдесят.

Только одно утешает: когда отомрёт всё живое,

   Если настанет тот час – сдохнешь и ты, человек.

 

LII

Сидя в компании, слышу: «мой знак – Козерог», и другая

   Вторит: «я львица», «я рак» – третий талдычит юнец.

Жил раньше в СССР – человеки меня окружали,

   В нынешние времена: будто в зверинце сижу.

 

LIII

– Азербайджанка она. Но культурная. – Книги читает?

   – Ну, кандидатка наук… – Книги читает, скажи?

– Дочь академика, слышь. И дворянского происхожденья.

   В Штатах училась, слыхать… – Книги читает, ответь?

– Пишет порою стихи. Член Союза писателей вроде.

   Кажется, даже декан… – Книги читает она?!

 

LIV

Если любили тебя, о Паллад, то со мной не сравнятся,

   Грусти твоей не поняв – если любили тебя.

В ту же эпоху живу, на закате своих идеалов;

   Подлость тлетворную зря, в ту же эпоху живу.

 

LV

Азербайджаноязычный студент предо мною: подробно

   Мысль излагаю ему – вкратце её не поймёт.

Русскоязычный студент – покороче скажу, понимает.

   Турок – и вовсе молчу. Он всё равно не поймёт.

 

LVI

Книгу трудней написать, чем прочесть. Так вот русскому легче

   Книгу сию написать, чем мусульманам – прочесть.

 

LVII

Гитлера я не люблю, но признаться, недоумеваю:

   В странной манере всегда Запад ругает его.

«Гитлер евреев разил…», «Бабий Яр…», «миллионы евреев», –

   Весь разговор. Что же он – больше грехов не имел?

Страшно сказать, но боюсь, если б Гитлер не трогал евреев,

   Только советских стрелял – Запад любил бы его.

 

LVIII

Ночь и костры. Жутковатые, в рясах, монахи бормочут.

   Нет телефонов, авто. Средневековая ночь.

«Снято!», – кричит режиссёр. Понимаешь, я снялся в рекламе.

   Вновь телефоны, авто. Будь же ты проклят, прогресс.

 

LIX

Греком пытаюсь предстать, сочиняя двустишия эти.

   Тонкость была бы, лиризм… Греком пытаюсь предстать.

Римское лезет нутро – тут язвительность жёсткая, яды…

   Я латинянин, не грек – римское лезет нутро.

 

LX

Азербайджанцу плевать на культуру свою. Коль другие

   Тоже плюются, он зол. Как же, ведь он патриот.

От индуизма ислам отличает с трудом. Если скажешь

   Это ему – будет зол. Он мусульманин, пойми.

 

LXI

Шла проститутка, её обыватели дружно ругали:

   Мы мусульмане, и нас – вид оскорбляет такой.

«Грязная тварь!» Что ещё возмущению было причиной?

   Чтобы её отыметь, денег могло недостать.

 

LXII

            на cоюзы писателей

Сталина взять, как пример – не найдётся здесь интеллигента.

   Ленина взять образцом – сапиенс гомо здесь нет.

 

LXIII

Кто ни поедет в Москву, проведи он у них всего месяц –

   Каждые десять секунд он повторяет: «.овно».

Мне интересно – в Москве обработаны эти ребята,

   Или, возможно, в Москву едет одно лишь «.овно»?

 

LXIV

Не обманись чернотой моих глаз и волос, ты не сыщешь

   Более красной души. Не обманись чернотой.

 

LXV

Гитлер, позвав Муссолини, осматривал Брестскую крепость;

   Им непонятна была стойкость советских солдат.

Фюрер был весел – победа за нами, а дуче был мрачен –

   Он был умнее, уже страшный предвидя конец.

 

LXVI

Что там прозаик хлопочет, с улыбкою Пушкин дивился:

   Мысль любую подай – рифмой её оперю.

Великодушно простите, поэт, то медвежья услуга:

   Мыслями проза сильна – рифма обузою ей.

 

LXVII

На литсобранье зайдя, разговоры одни только слышу:

   Бога любить, восхвалять, богу отдаться душой.

Знаешь, я в церковь пойду, посижу, или хоть в синагогу,

   Слабо надеюсь, что там – книги читают порой.

 

LXVIII

Родина: мать, говорят. Отчего ж не хоронят бесплатно?

   Даже на родной земле – в гроб не сойти без деньги.

Как воевать: помирай за родимую матерь землицу;

   В мирное время помрёшь – не похоронят за так.

 

LXIX

Сколько уже зарекался – не буду писать эпиграммы,

   Множество и без того недругов нажил себе.

Но бесполезно: вгляжусь в окружающих лица и речи,

   И невозможно молчать – вновь эпиграммы пишу.

Коль человеки живут, я дышу возмущением, гневом,

   Даже в предсмертны часы – в дистихе яд изолью.

 

LXX

– Чем отличаемся мы от продажных, панельных, маманя?

   – Разница, дочь, велика – крепко запомни её.

Шлюхи в аренду сдают своё тело, на час или сутки;

   Мы же, найдя жениха, рвёмся продаться зараз.

 

LXXI

Я понимаю, Паллад, отчего ты порою злорадно

   Судьбы народа следил, злобу с печалью смешав.

«Капитализма хотим!», – миллионы кричали придурков.

   Вот же он, капитализм. Так подыхайте, козлы!

 

LXXII

Сидя в гостях, обнаружил газетную кипу. «Супруге

   Дам для хозяйственных нужд», – друг, поясняя, сказал.

Ближе гляжу – президента большие портреты, министров.

   Вырвал, на кухню вбежав, лист из хозяйкиных рук.

«Что вы, лишились ума, чтоб такое на кухне истратить?!

   Тут лишь один вариант – уразумели, какой?»

 

LXXIII

            о зарубежных президентах

Интеллигенту не страшно запором страдать: президента

   Вывесь в уборной портрет – будешь моментом здоров.

Если его не сыскать, то жены президента портреты,

Или папаши его – выбор, как видишь, богат.

 

LXXIV

            сложный змеиный элегический дистих^[7]

Если ударит тоска, то Бетховена слушаю вещи,

   Хватит десятка минут – если ударит тоска.

Легче становится жить, если Гойи, Эль Греко картины

   Снова предстанут глазам – легче становится жить.

Если ударит тоска, начертание этого слова

   Может помочь: Насими – если ударит тоска.

Легче становится жить, если вспомню: на этой планете

   Лермонтов жил, сочинял – легче становится жить.

 

LXXV

Ночью иду по бульвару: лежит на скамейке пьянчуга,

   Край же скамейки другой облюбовал себе кот.

– Если, – поведал коту, – перед выбором буду поставлен,

   Кто будет мною убит – не сомневайся во мне.

 

LXXVI

Странная дружба у нас – только в мирное время возможна:

   Будь девятнадцатый год, был бы деникинцем ты;

Я бы работал в ЧК – хорошо мы смотрелись бы рядом!

   Глупая дружба у нас – будет честней не дружить.

 

LXXVII

Споря на днях с либерастом, на все отвечал я вопросы;

   Вроде я должен быть рад – он возразить мне не смог.

Плохо одно – через день, повстречавшись со мною, вторично

   Те же вопросы задаст, глядя невинно в глаза.

 

LXXVIII

Ни бунтарей не люблю, ни традиций защитников рьяных.

   Что же причиной тому? Сам ведь и тот и другой.

Все однобоки они. Бичевать нужно классиков чаще,

   Но критикуя, любить, оберегать от толпы.

 

LXXIX

Что говорит собеседник, без разницы, важно лишь, кто он.

   Правда в устах дурака мигом теряет красу.

Мне интересней внимать сумасбродным идеям неглупых:

   Если прилежно вникать, правды узреешь зерно.

 

LXXX

И к старикам не приткнусь – моложав неприлично я видом,

   И молодёжь тяготит – мысли убоги у них.

Так и стою в стороне, топочусь между старом и младом;

   Выпал из времени я, будто Скиталец Мельмот.^[8]

 

LXXXI

Важно юнец говорил: «старикан Зигмунд Фрейд не ошибся,

   Сводится к сексу вся жизнь – похоть одна в головах».

Я же ему отвечал: «Говорить так о всех не осмелюсь;

   Знаю одно: у тебя – только гормоны в мозгах».

 

LXXXII

«В жизни загробной мы все воздаянье получим». Зачем же

   В жизни поносишь земной ты атеистов, чудак?

Или ты злобен чрезмерно, и мне за тобой не угнаться,

   Или не очень уж ты веришь в загробную жизнь.

Веря в бессмертье души, умирать вы боитесь не меньше,

   Чем атеист. Вопрошу: кто же трусливей из нас?

Радоваться я готов, что вы верите в бога – иначе

   Кто бы тогда умерял страх ваш и мстительный гнев?

Та же проблема с грехом. «За грехи отвечать нам придётся,

   Адские муки терпеть». Только не менее нас

Падкие вы до греха. Объясненье одно только вижу:

   С вашей натурой, друзья, вправду без бога никак.

 

LXXXIII

«Гамлет», «Отелло», «Макбет» – как безоблачны эти сюжеты.

   Все подлецы казнены. Правда сияет в конце.

Вильям, меня забери в этот мир лучезарный, пусть люди

   Будут как в пьесах твоих: «Гамлет», «Отелло» и «Лир».

 

LXXXIV

Фильм смотрел у друзей – как чекисты стреляют «невинных».

   Девок младых режиссёр жертвами вывел в конце.

Охали все: «Молодые, красивые, жалко, ребята!

   Им бы пожить, нарожать, плотскую страсть утолять».

Мне невдомёк: вы о чём сожалеете, други – о жизнях,

   Иль ягодицах, ногах, что уплывают из рук?

 

LXXXV

Мне недоступна, Паллад, твоя некая, ну… отрешённость;

   Несколько хладная грусть мне недоступна, Паллад.

Мне тяжелей оттого, что любовь эта чёртова к людям

   Не издыхает во мне – мне тяжелей оттого.

 

LXXXVI

Раз кришнаит утверждал: отвратиться от женщин нетрудно,

   Только представьте себе за испражнением их.

Так я ему отвечал: «Прабхупаду покинуть нетрудно –

   Вообразите, что он – той же постигнут нуждой».

 

LXXXVII

«Пусть вымирает народ, только … совсем не виновен!»

   Что же причиной тому? Гладкая рожа его.

 

LXXXVIII

Не оттого исламист реже самоубийство свершает,

   Что преспокойно живёт – адские муки страшат.

Думаю, будет получше, коль атеистами станут.

   Будет хоть выбор какой. Будет получше, поверь.

 

LXXXIX

У постсоветских красавиц лицо и седалище схожи –

   Очень приятно смотреть, если беззвучны они.

И символично весьма: если анусорты раскрывают,

   Сразу же слово «.овно» слышится нам из него.

Рот их, в отличье от зада, почаще приводится в дело.

   Ткнувши их ртом в унитаз, слить бы туда их дерьмо.

 

XC

Ведьмы, придя на шабаш, говорят, Сатану целовали,

   В зад. Человеческий лик напоминал его зад.

Нынче же наоборот – рассмотри молодёжные лица,

   Пошлостью стали они задницы напоминать.

Хочешь «срамной поцелуй»? На шабаш направляться излишне;

   С девушкой в баре сойдись. В губы её поцелуй.

Средневековое время блаженное! Зад сатанистский –

   Тоже одухотворён. Нынче всё наоборот…

 

XCI

Как-то сказал Мопассан: среди нас, литераторов галльских,

   Есть лишь один человек честный, и это Флобер.

Вам повезло, Мопассан, в благодатное время вы жили –

   Надо ж, нашёлся Флобер… Вам повезло, Мопассан.

 

XCII

По президенту покойному плач написал Кобенячкин;

   Что же, достиг своего – плачу, читая, навзрыд.

Не президента оплакивал я, здесь причина другая:

   Стиль кобенячкин таков – плачешь, читая, навзрыд.

 

XCIII

            на памятник Пушкину в Баку,

            у которого читаются стихи

Пушкин уж позеленел… Не дивись бронзы быстрой измене:

   Слушая ваши стихи, позеленеет любой.

 

XCIV

«Как, прочитавши Коран, говоришь про него без почтенья?!»

   Просто, в отличье от вас, я эту книгу читал.

 

XCV

Знай, почему среди нас попадаются умные люди –

   Семь миллиардов уже в мире столпилось людей.

Был бы один миллиард, как при Лермонтове, Бонапарте,

   Я бы на нас посмотрел – кто бы нашёлся средь нас…

 

XCVI

Если ты в ад загремишь, то одно преимущество сыщешь:

   Нечем тебя напугать – хуже не будет уже.

 

XCVII

«Интеллигентов сажали, гоняли, и Ленин, и Сталин».

   Да ведь таких вот, как ты, и изгоняли, поверь.

Буонаротти сажали, или Шиллера, Шеллинга, Гейне?

   Нет, либерастов одних, да дерьмократов, поверь.^[9]

 

 

XCVIII

«Ближних люби как себя» – это Библия нам наказала.

   Я же себя не люблю. Должен ли вас возлюбить?

 

IC

Что, если бог породил обезьяну, а та человеком

   Стала? Пусть бог даже есть – Дарвин, возможно, был прав.

Что, если бог – это факт, а души, что бессмертна, и нету?

   Взяли с чего, что господь щедро вас так одарил?

Что, если бог полюбил атеистов, и скептиков тоже?

   Кто вам сказал, что ему – богу – безбожник немил?

 

C

В брежневские времена проститутки на ихнем жаргоне

   Звали «совками» народ. Запад милее им был.

Антисоветчик теперь точно так же «совком» меня кличет.

   Он политшлюха. Итог – терминология шлюх.

 

CI

Три есть явленья, они удивляют меня поминутно –

   Подлость и глупость людей. Да, и невежество их.

 

CII

Чтобы Платона сыграть, подыскать трудновато актёра:

   Мышцы нужны, а ещё – интеллигентность лица.

Мышцы легко разыщу, попотею ещё – будет «интель».

   А сочетание их… Умер давненько Платон.

 

CIII

            о союзах  писателей

Много здесь гитлеровцев, мусульман, и буржуев немало.

   Есть и писатели, есть. Даже читатели – есть.

 

СIV

Если Исуса казнили бы на электрическом стуле,

   Многим тогда бы пришлось стульчик на шее носить.

 

CV

Гитлер кого не любил? Всех славян (и особенно – русских),

   Греков, французов, армян. Также евреев, цыган.

Немцев и турков – любил. Ненавидел же – всех коммунистов.

   И атеизм – не любил. Книги читать – не любил.

Ну а любимы цвета: то коричневый, чёрный, зелёный…

   Женщинам дома сидеть строго Адольф наказал.

Слушайте, только сейчас меня дикая мысль осенила:

   Слушайте… этот Адольф – случаем не азери́?

Может, Шамиль он, Гурбанов, искажённый слегка в Шикльгрубер?

   И по-немецки всегда делал ошибки Гурбан…

Может, он для маскировки германцем назвался, чтоб немцев

   Вызвать доверие? Да… Гитлер – он местный гага́ш…^[10]

 

 

CVI

Не из любви ко Христу христианство порой защищаю,

   Но из презренья к другим, что расплодились вокруг.

Русские не идеал – выгораживать их я привычен

   Лишь из презренья к другим, что расплодились южней.

И оттого лишь порой сталинистом в сердцах назывался,

   Чтобы подальше себя от либерастов держать.

 

CVII

В тысячелетие раз урождается здесь, в Закавказье,

   Личность, подобная мне. Ряд открывает Бабек,

Следом идёт Насими. Дальше, в тысячелетии третьем,

   Я проживаю. Видать, этим закончится ряд.

 

CVIII

            на Василия Аксёнова, дающего интервью

Кажется, он перепил, иль не выспался после попойки,

   Но выраженьем лица – напоминает свой стиль.

Может, работа его изменила лица выраженье;

   Может быть, наоборот… Не угадаешь никак.

 

CIX

Я не горжусь, что глупее меня окруженье гораздо –

   Было бы меньше тоски, будь вы меня поумней.

 

CX

            интеллигенции

Любите плакать, что вас коммунисты порою стреляли,

   Я же могу преподать вам запоздалый совет.

Меньше доносов писалось бы вами: поменьше, возможно,

   НКВД бы пришлось – интеллигентов стрелять.

 

CXI

            на слова Пушкина

            «стихи должны быть глуповаты»

Столько вокруг глуповатых, что вовсе не хочется снова

   Качество встретить сие – в рифму оно или без.

 

CXII

            неолиберальной «интеллигенции»

Вместо того чтоб на Ленина злиться: «дерьмом называет!»,

   Лучше ответьте-ка мне на наболевший вопрос.

Ну почему, получивши свободу печати и слова,

   Чаще печатаете именно слово на г.?

В фильмах, романах, беседах – одно только г., унитазы,

   И клевета (тоже г.) Задницы (там тоже г.)

Хвастались было: «шедевры пишу, не пускает цензура!»

   Где же шедевры сии? Вышло одно только г.

И не товарищами величаем друг друга – иное

   Найдено слово взамен – тоже, конечно, на г.

Дали свободу: из вас – только г. теперь и вылезает.

   Как же умён был Ильич! Как он вас видел насквозь!^[11]

 

CXIII

Вширь раздаётся лицо Горбачёва. Народ всё худеет.

   Даже в отставке, кажись, соки качает страны.

 

CXIV

Вот Низами, Физули, Насими – галерея портретов

   Выглядит славно, хотя – есть недостаток один.

Перетасуй имена под портретами, хуже не будет –

   Нам всё равно невдомёк, кто из них выглядел как.

Были бы мы христиане, имели бы точны портреты;

   Нечего задним числом изображать христиан.

 

CXV

            о Коране и Чингизе Абдуллаеве

«Как ты мог сходство найти?!» Сходство есть, обратите вниманье:

   Этих лишь авторов двух может читать азери́.

 

CXVI

Азербайджанцев в баранов, чеченцев в волков, ну а русских

   Жизнь обращает в свиней. Послесоветская жизнь.

Так же шакалы растут – от народностей всех понемногу.

   И обращаемся мы, правду сказать, в зоопарк.

 

CXVII

Жаль, не убили меня в ту январскую ночь девяностых –

   Меньше бы слышать пришлось крик русофобов вокруг.

 

CXVIII

Траур объявят в стране – и хорошая музыка сразу

   Льётся с экрана рекой: Шуберт, Бетховен, Шопен…

Больше бы траурных дней. Это праздник для интеллигента –

   Только лишь в чёрные дни можно услышать шедевр.

 

CXVIII

«Стих твой не нравится мне». Извини, я же не проститутка.

   Искренним быть – обещал. Нравиться – не обещал.

 

CXX

В случае только одном мусульмане готовы признаться:

   «Женщина есть человек» – смертница если она.

Впрочем, ещё вариант: коль отряд сыновей нарожает;

   Тех, что потом ни во что ставить не будут «бабьё».

Да, и ещё вариант... Если лет ей уже девяносто.

   Столько ей, правда, не жить. Уровень жизни не тот.

 

CXXI

Не обольщайтесь особо родителей к детям любовью.

   Если в роддоме бы нас – вас и меня – подменить,

Ваши родные меня точно также бы нежно любили,

   То же и наоборот. Это без разницы им.

 

CXXII

Возраст Христа перейдя, об одном лишь просил я сограждан:

   Да провалитесь вы все! Или распните меня.

В «жизни средине» (по Данте) хотел по его я примеру

   В ад опуститься – увы, входа туда не нашёл.

Если полвека мне здесь провести приведётся – Марина,

   Я в подражание вам – в петлю продену главу.

 

CXXIII

Лет двадцать пять мне на вид, а в реальности: «жизни средина».

   Идеологию взять – лет шестьдесят, почитай.

Если культуру мою, психологию определяешь –

   Пару столетий назад я бы уместнее был.

 

CXXIV

            на статую скорбящего ангела

Не оттого он грустит, что в миру обретается нашем.

   И на земле правды нет – вот отчего его грусть.

Так же печален и я – не от скорого с миром прощанья;

   Просто в раю и аду: точно такая же мразь.

 

CXXV

Вроде Сократа хожу средь людей, задавая вопросы;

   Долгих дискуссий путём разум пытаюсь привить.

Только в эпоху Паллада труднее Сократа задача:

   Мне тяжелей достигать образумленья скотов.

 

CXXVI

«Я человека ищу» – днём ходил Диоген с фонарями.

   Антифашиста ищу – дайте большущий фонарь.

 

CXXVII

Духом я римлянин, русский душою, умом офранцужен.

   Что же от тюрка во мне? Мясо лишь только, поверь.

 

CXXVIII

            автоэпиграмма

«Нету мне дела до женского пола, я творчеством занят».

   Лучше признайся, что лень встать и побриться тебе.

 

            автоэпитафии

 

CXXIX

Здесь упокоен Лачин, что тебя ненавидел, и люто

   Веру твою поносил. Прочь от могилы беги!

Даже не думай, молла, заниматься своим причитаньем;

   В жизни не дался тебе – мёртвым не дамся вдвойне.

 

CXXX

Ты ли, Лачин, здесь лежишь? – Это я. И попов ненавижу.

   – Время ли злиться сейчас? – Даже в гробу не уймусь!

 

CXXXI

– Кто погребён здесь? – Лачин. – Где находишься после кончины?

   – В ада последних кругах вечным огнём я объят.

– Видно, раскаялся ты? – Нет, нисколько. И радостен даже.

   – Что же тебя веселит? – Нету священников здесь.

 

CXXXII

Всех достоевских героев в себе воплотить умудрился.

   В мире, что плавно чернел, я умудрялся краснеть.

 

 

 

 

 

2007 или 2008 гг.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: