Найти чёрную кошку в тёмной комнате

На чтение потребуется полтора часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы

 

 

 

И всё-таки что-то не давало Йенсу покоя. «Они появляются на свет...» На свет? Он никогда не слышал, чтобы роды проходили при полном затемнении, а уж про кесарево и говорить нечего. Хирурги не оперируют в темноте.

– Биоматериал не боится солнечных лучей, – рассеял его сомнения Элькем, – равно как искусственного освещения. Светонепереносимость развивается у них позже. Видимо, какие-то процессы в инкубаторе тому причиной... А впрочем, мы пришли. Есть вещи, о которых бесполезно говорить – с ними надо встретиться лицом к лицу.

Его пальцы торопливо пробежались по клавиатуре замка. Снова Йенса окатили хвойно-лиственная сырость и звериный дух, которые вкупе с инфернальной подсветкой вызывали гадливость и тошноту, почти непреодолимую. Или это рассказ Элькема так на него подействовал?

«Лесенка в ад», – пробормотал Йенс.

– Тут узко, проходите вперёд, Хоффман. Я – за вами. Надеюсь, у вас нет с собой карманного фонарика? Здесь любой источник света приравнивается к оружию. А в настоящий ад лесенки не ведут... Ад – это пропасть, обрыв. В него не сходят чинно, по ступенькам, а летят – кубарем на дно. Навсегда. Вот так-то.

Йенс перекрестился мысленно – хоть и считал себя атеистом, но бывают случаи, когда атеизм делается тесен, жмёт, и приходится сдирать его, как маску – и шагнул в дверной проём. Жалобно хрустнул пол. Как будто не камень под ногой, а подгнившее дерево. Все чувства притупились: красный туман запечатал глаза, от вони заложило нос, язык точно облеплен ватой. Пропало ощущение верха и низа. Исказились время и пространство. Йенс не понимал, долго ли он идёт, поднимается с первого этажа клиники Санкт-Йосеф на второй или спускается в преисподнюю, и куда запропастился Элькем. Вроде и лестница неширокая, так что одному еле-еле протиснуться, а сколько ни разводи руки – стен не достать. Исчезли. Как новорождённый котёнок, слепой и беспомощный, тычется носом куда попало, так Йенс крутил головой, пытаясь отыскать в темноте хоть какой-то ориентир.

Вокруг – шорохи, скрип, шаги. Кто-то поддержал его за локоть и тихо рассмеялся.

– Сюда, Хоффман, – не Элькема голос, чужой. – Не бойтесь, не укусим.

 

Мрак всколыхнулся, слегка побледнел и оформился в худой высокий силуэт, над головой которого покачивалась багровая корона. «Похоже на инфракрасную съёмку, – подумал Йенс. – Господи, жара-то какая! Будто в кузнице. Не хватало только хлопнуться здесь в обморок».

В крыле доппельгангеров и в самом деле было жарко и душно. Окна задраены, как иллюминаторы в подводной лодке – двойники пережидали день. Не только свет – воздух не проходил сквозь щели.

– Желаете увидеть инкубатор, – произнёс худой силуэт.

Йенс энергично закивал. Он сам себе казался маленьким и глупым, как в четыре года, когда отец, ухватив его за шкирку, заталкивал в гараж, встяхивал, точно щенка, и точно таким – осуждающим – тоном спрашивал: «Хочешь увидеть трактор?»

На что тебе трактор, дурачок? Ведь ты пришёл не за этим.

– Не смотрите долго, – предупредил доппельгангер. – Излучение инкубатора опасно: вызывает ожоги роговицы и сетчатки.

Ну и взгляды у них – словно крючками цепляются за внутренности и выворачивают всего тебя наизнанку... Неприятно и больно. Как будто оперируют без наркоза. Вот только цель операции – не ясна. «Может, и не со зла это, – успокаивал себя Йенс. – Может, и не хотят они ничего плохого».

Он решился. Вытащил из-за пазухи портмоне, раскрыл – там, на развороте должна быть фотография. В темноте не разобрать – тусклое пятно, но двойник-то видит.

– Я ищу жену, Джессику... Она умерла два года назад.

Силуэт качнулся в сторону, взмахнул перед лицом Йенса рукой в смутно-красном рукаве.

– Ваша жена умерла, но вы её ищете?

– Она должна быть среди вас, – Йенс протягивал доппельгангеру портмоне, как нищий на паперти протягивает ладонь, – вернее, не она, а её дубль. Джессика теневая... Джессика-из-сумеречной-зоны... – при этих словах двойник отшатнулся, но Йенс ухватил его за рукав, продолжая умолять. – Мне всё равно, какая, лишь бы она... Лишь бы Джессика. Скажите, как её отыскать? Мне надо – очень надо – поговорить с ней.

– Смотрите на инкубатор и уходите, – отрезал доппельгангер.

 

Глухой пинок, скрип дверных петель... какое же у них тут всё старое и ржавое... Не верится, что такое возможно в современной больнице. Лёгкое движение воздуха – и вдруг из мрака воссиял гигантский аквариум, полный тусклой красноты, пронизанной пунцовыми бликами, всплесками и шевелением.

Исходящий от аквариума свет не столько рассеивал темноту, сколько раздирал ее в клочья. Йенс увидел нагромождение стульев в углу, обмотанную тряпкой капельницу, какая-то громоздкая зачехлённая аппаратура у стены и – совсем близко – острое, похожее на волчью морду, лицо доппельгангера в чёрных очках.

– Послушайте, ведь я спросил...

Ему почудилось, что собеседник улыбается... впрочем, видно было плохо... Но когда доппельгангер ответил, в его голосе не чувствовалось насмешки.

– Эту девушку зовут Торика, – сказал он, и Йенс понял свою ошибку. С чего он взял, что у доппельгангеров человеческие имена? – Если бы она хотела, чтобы её нашли – вы бы её нашли. У вас три минуты, Хоффман. Если не собираетесь всю оставшуюся жизнь ходить с колокольчиком.

Он явно не собирался оставлять человека одного в «святая святых». Но Йенс не отозвался – его взгляд был прикован к инкубатору. Среди багрового мерцания слабо шевелились разъятые потроха. Кишки, оборванные мышцы, комок в форме сердца... Живое сердце – пульсирует... и тут же – почти целый младенец с недоразвитыми конечностями и почему-то с зачатками крыльев. Странно, ведь под землёй крылья не нужны, так что, вероятно, это рудимент, как жабры у человеческого эмбриона. Больше всего Йенса поразила грязь – рядом с тем, что должно быть стерильно. Там и здесь валялись бурые листья, еловые шишки, комки глины, и даже нечто, напоминавшее лосиный помёт.

Йенс едва подавил рвотный позыв. До чего он болезненный, этот красный цвет. Не только глаза выжигает, но и нервы, сосуды, мозг. По щекам потекли слёзы – как раньше, воскресными вечерами, когда Джессика резала на кухне лук. Она нарезала его аккуратно, тонкими кружочками, прозрачными, как лепестки, и укладывала – в форме цветка – в горячее масло на сковороду. Йенс любил яичницу с луком, но сырой луковый сок заставлял его рыдать в четыре ручья.

И как она сама выдерживала? Хоть бы слезинку уронила.

– Ну, хватит, – прошипел у него над ухом остролицый.