Двенадцать турецких ночей

* * *

   Ночи час в "зелёной зоне".
Туристический дебош.
   мент: "Чичас". Глаза бизоньи,
   "не пущать всех" краснорож.
А народу мнится море.
Непонятливый турист
   сумасбродностью заморен,
   зол.
Так кто здесь – террорист?

Не отдых

Лучи буквой "солнце", но из-за хребта
    назначили вечер
    напротив японцев.
Нет смысла роптать –
                    к обоим далече.
Вот бухта.
В (когда-то) гнездовье химер
    теперь синим флагом
    сзывают солдатов туризма в Кемер
                                          отелей фаланги.
И русскому взгляду здесь форменный рай:
    прибой, горы, рыбки.
На утро – оладьи.
Цикадный в ночь грай.

Но здесь также зыбко
                                Потом.
И расплавленным ртом захватив
                                         кусок горизонта,
    светило меня съест на аперитив.
Командою-зондер
    сомнения быстро закончат дела:
                                      нет отдыха, если
    нет будущего.
Закусив удила,
    зачем пру, облезлый?

* * *

Турки.
Танец живота.
И вот так вот, и вот так.
Чуркой
   на чужую стать
                    пялюсь.
Как другим бы стать?
Вялость.

Южные "хотелки"

Лунища просто озверела,
    орёт по финиковым пальмам
    и серебрит их, как напалмом.
Цикады – южные свирели –
    кричат: «Не надо! Нам оставь их.
    Мы перепилим всё на крылья».

И если образно, то рылий
    свой взгляд вперяю в звёздный трафик.
Почто там спутники хамеют,
    раз путаю их с самолётом?!
Их много, как реклам Nivea,
    как звёзд.
Как вечер не прольётся
    от переполненности югом,
    от переполненности морем?
Я разобью его.
Не юнга,
    но бешенством огней уморен.

Вода, сверкая чёрной кожей,
    лизнёт лимонно-сольно пятку:
        «Текилы много здесь хорошей –
                                            не перепить.
          Не перепрятать».

А очень хочется по-русски
    рискнуть, и губки сверзнув в гузку,
    нахапать всё до беспредела!

Как душу в прорву переделать?

Бродское

Нечем дышать.
Наверное, загорелся воздух.
Гарсон, "уан бир" и (вдогонку) "ту "Катти Сарк" сразу.
Тучи цепляют вершину,
                               похоже, там у них гнёзда.
Прибой шепелявит.
Жизнь – такая зараза…
Жизнь, ты такая классная!
Гарсон, мне ещё два аперитива,
   и пойду, поныряю со стайками рыб в классики:
             там глубже трёх метров – дивное диво.
А глубже двухсот граммов – жара не страшная вовсе.
Сорок!
Года соответствуют цифрам термометра.
Не знаю когда, но когда-то отсюда попросят.
Из жизни – тоже.
Уйду – достаточно скромен.
Каждый "замечен в отдыхе".
Так какая разница
   между летящими – "в" – стать лежащими между
   морем, горою и белых раскормленных задниц
    и обретающими – "после" – надежду?

* * *

Проверить бы жизнь морем времени?
Не нужно и времени море
    понять – не мытьём, так… измором
    бессмертие станет мигренями.
---------------------------------------------------
Концепция вечности прелюбопытна.
Но в ней сомневаешься в горный закат:
   есть ощущение – вечность испытана,
   есть предрасположенность: жизнь – напрокат.

Не имея

Есть ощущение возврата.
На генетическом:
                        здесь – дома.
Как будто хлопнуло в парадной,
    мир шедевральный и… знакомый.
-----------------------------------------------
Есть ощущение снимания очков:
                         другая цветопередача.
И способ расширения зрачков
    переиначил,
    перерезонил цветом смыслы бытия.
Как бирюзовость жизни запредельна!
Наглядно: не имея, потерял.
Есть "всё" и "Всё".
И все – раздельно.

Райское

Черепахой из панциря
   выползать из бунгало.
Море, горы... Мне нравится.
Здесь не нужно шпаргалок:
                                       рай!
Но сердце не лгало –
    рай – не наша субстанция.

Жизнь – структура для рая…
    только не-человечьего.
Нас не выдержит вечность,
    как пруд – стаю пираний.

---------------------------------------
Каменья, камни, каменюки:
   вода чиста, как выдох Бога.
Какая злюка
   сказала, что здесь жить убого?!

Лазурность нежно шепчет: «Ай ли?»
По пальмам ветер вторит: «Разве?»
Работать год на парасайлинг
                                        убого.

Рай нас дразнит, дразнит…

Mikово

Своей прозрачностью вода
   вселяет опасения,
что за неё могу отдать
                   в себе Есенина.
Сдавило грудь на глубине, –
   я обпоэчусь дайвингом.
Со дна, наверное, видней
   слов стразинки.
Я соберу их между звёзд…
   ежей и прочей живности
                             и отпущу…
Чувств перехлёст
   кипит наивностью.

Темно в глазах.
Пора наверх.
Алмазность ряби бликова.

Блеск камешков сухих померк,
     но mikу – mikово.

Завтрак

На завтрак – тучи с круассанами
    и шоколад под море с кофе.
Мозг истекает мопассанами,
    а спор с собою теософен:
                             всё включено?
Но пики горные
   с суфле на маковках брезгливы:
                             мы ноль для них.
Гарсоны сонные
    сшибают бакс себе на пиво.

* * *

Для северянина
   практически нахально
   качались пальмы.
Процесс ныряния
   пошёл. И зной-охальник
   ног нарумяненных

касался утренне,
   слегка. Наверняка – пальм
   в лом, сиволапых,
        некамасутренних.
День счастье мерно капал
   прибоем внутренне.

Тупиковая ветвь

Молодёжные пары на пляже
    громко "гхэкают", по украИнски.
Дамы курят, и оченно даже
   компетентны в судьбе Насти Кински.
Темы плотны: шмотьё, обувь, гривны,
  пиво, секс, (прости, Господи)… жопы.
Плесень зрит себя львиною гривой.
– Парни, дивчины, Бродский жил!
– Оппа…

Ощущение субпустоты:
    формы, но вытеснения смысла.
Эволюция, видно, зависла,
   что ещё хуже всей простоты.

Разовый билет

Над водою столик ресторанный,
    а вода устало дышит.
Вечер.
Мы с тобою.
Странно,
    но сегодня Бог меня услышал.

Линии изломаны покорно
                       за-закатным горным.

Закажу вина ещё немного…
Бабочка на вилку опустилась…
Компромисса нет.
Любовь в итоге.
Бухта, небо, мы…
Слова бессильны.

В этот вечер больше нет билета.
Так какого счастье цвета?

* * *

Гора вся ощетинилась
    зелёным ворсом леса,
    мечта собеса:
                     века без стимула.
Край Ахиллеса
    цветёт, как жимолость.

Одна дыра пещерная
    цепляет взгляд на склоне.
Я думать склонен –
    не зря так щерится:
      от Аполлона
      пищит, наверное.

Пора

Гора, ну что ты кочевряжишься?
Лицо, лесами бородатое,
                        страшно сначала.
Но кураж иссяк:
                        лезть не хочу.
Своё – поддатое –
    заметно днями раздобревшее,
    всё чаще обращаю в сторону
                                          Полярной.
Там – Москва, там – боровы,
    листва летит в сентябрь на бреющем.

Гора, пещерами, как ноздрями,
    вдыхая взгляды, усмехнулась мне:
«Вам там зима, мне – лето позднее.
Мой долгий век – не куча вольностей.
Не обернуться, а хотелось бы.
И жду, когда пройдёт мористее
                                      весь континент.
Волна игристая
      достала нудностью, дебелая…"

И замолчала.
Ничего себе!
Поговорив с первопричинами,
      сбегу в себя под мысль овчинную:
                                     пора в "жизнь осенью".

Туда, но не обратно

Заплатив двойной тариф,
    у таможни ночью дремлем.
Мы летим на Тель-Авив, –
    посетить святую землю…
----------------------------------------
Стойки, стойки, стойки, стойки…
Надпись "выход" на иврите.
У последней пала стойко
                           группа лиц.
Домой.
Не врите:
     "Гефсиманская олива
      так чудесна, так чудесна…"
В храме Гроба жарко, тесно...
---------------------------------------
Самолёт из Тель-Авива.
Мы летим.
От звёзд отбоя
                   нет:
          они – букет настурций.
Вновь огни вдоль моря турций,
бег таможного контроля…

Мы устали нереально.
Нереально и Сегодня:
Бог…
Его дом…
Крест сусальный…

Там я верил в мир Господний.
------------------------------------------
P.S.: Без Бога в душе как-то хлопотно,
            бессмысленно и просто страшно.
А с Ним всегда есть кто-то старший
            по вере, по верности, опыту.
Итог: есть всегда кто-то младше
             идти за тобою без ропота.

Иерусалим

Есть море –
     больше не пересолить.
Заморен
     зноем Иерусалим.
Паломник
     разный: видно сразу, кто к кому.
Напомню,
     здесь почти набор коммун.
Израиль –
     центр мира древнего.
С окраин
     прут. Похож на полигон:
  горит он
     благодатным, знать, огнём.
На плитах
     вас в почтении согнёт:
  по ним же
      сам Иисус ходил. Вам гид
  пониже
      ткнёт в табличку – подтвердит.
И – точно.
Вон при пейсах фарисей
                          восточный
     матом прёт – он из расей.
Такой же
    пару тысяч лет тому
    всех рожей
        тыкал в древний свой талмуд
    и, в ноздри
        бычьи дуя, бичевал
                             Га-Ноцри,
    добиваясь – наповал.
Арабов
    масса.
Продадут из кож
           хоть крабов,
    если ты на бакс похож…
-----------------------------------
Святыня.
Объяснив, зачем быть здесь,
    застынет
    воск в руке, а с ним и спесь.
Усталый,
будто увидавший Свет,
    вассалом
     станешь веры.
Вот – Завет.

Любовь-щекотка

А ночью от людей на побережье –
    как россыпь головней,
                              полосочка огней.
Прибой бормочет. Галька гулко режет
                                               себя на дне.

Вот выключат огни, и небо рухнет
    Юпитером на пляж.
Под проблеск маяка
    дождусь, как метеор умрёт, вниз ухнув.
Ведь вверх – нельзя ж?

А ночью от людей – души ошмётки.
Смотри, почти в бреду
    по берегу бредут
                             две тени.
Ищут звёзд: любовь-щекотка
                                          не на виду.

И там её нет

Вкус моря с виски –
                   коктейль настоян.
Повтор не близко.
Бармен, не стоит,
   ты славный малый,
     кидаешь шейкер,
Но грустно стало.
Пью хорошенько,
                трезвея только
                        от ночи южной.
Лимонной долькой
                 вон месяц кружит.
Застыли скалы
                орехом грецким.
Нашли – искали
              любви турецкой,
                любви открытой:
                  судьбу за каплю.
Но путь из рытвин,
                но время – маклер.
Мечталось – лихо,
               свершилось глупо.
Судьба – ослиха
                на радость скупа.
Во всём есть сделка:
               кому – проценты,
               кому – сиделка.
Кому же ценность?!

Не мне, раз плохо.

Гор обелиски
                 над выпивохой.
Вкус моря с виски.

Грань очередная

Очевидно, нам нравятся грани.

И, стремительно к ним приближаясь,
      тем не менее, (как же!) заранее
      от испуга трясёмся, как зайцы.
И сейчас получилось!
И – берег!
Три стихии: земля, волны, воздух
      бьются.
Но нам огня – до истерики:
      по открытым, кровящемся – розгами.

Даже в буднях найдём непременно
      что-нибудь на излом, не в суставе.
Неизменные есть переменные:
      человек ведь из них весь составлен.

Человечьего много в прибое.
И особенно, если – с кострами.
Боги знают про место забойное –
      из людей получились здесь сами.

Мы обложены буднями – данью.
И расплатимся.
Лучше бы ранее,
      чтобы вырваться вновь на свидание,
      чтобы вечно остаться на грани.