Мы не успели оглянуться…

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за март 2024:

 

На чтение потребуется 1 час 25 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

С отцом Кости – Станиславом Калиновским – мы вместе служили в Советской армии. Полгода в учебке в Фергане, потом полтора года в Афганистане. Сидели на «точке», 3200 метров над уровнем моря. Контролировали передвижение «духов» и наших войск в радиусе 50 километров. Желания, составляющие основу нашей жизни на высоте, были предельно просты: постоянно хотелось пить и спать.

Станислав был красив, он походил одновременно на пирата и рыцаря, на разбойника и благородного мушкетёра, представляя собой какую-то невероятную смесь совершенно противоположных качеств. Он был матёрый и храбрый, при этом зачастую беспечный до чрезвычайности, но всегда чертовски удачливый. Это позволяло забрести ему на минное поле, в целях тупо сократить дорогу, и при этом пройти чисто, нигде ничего не зацепив. Или же он мог спокойно заснуть на взлётке перед прыжком, в то время как все остальные проверяли укладку своих парашютов. Как он говорил: «От судьбы не уйдёшь! С любым человеком случиться может что угодно, поэтому не стоит бояться и не нужно ничего планировать заранее». Ещё мне очень нравилась другая его фраза: «Я люблю бежать с закрытыми глазами, чтобы не видеть, куда». Его дед и бабка по отцу были из выселенных на Урал польских потомственных дворян Калиновских. И Стас, видимо, перенял в свой облик благородное происхождение. Мои деды и бабки тоже были выселенными на Урал, но благородной дворянкой была только бабушка Татьяна Николаевна, родом из Петербурга, а остальные все – из казаков. Думаю, что наше со Стасом детство и юность прошли под одну уральскую копирку, и описывать его лишено всякого смысла, потому что мы так сильно и быстро смогли измениться, что совершенно перестали быть похожи на себя в детстве.

На точке «духи» регулярно не давали нам спокойно жить. Примерно раз в месяц – обстрел, примерно раз в два месяца – нападение или попытка штурма. Особенно жёстким был обстрел с последующим штурмом в конце мая 1988 года.

На следующий день, когда мы загружали убитых и раненых в «вертушку», наш командир взвода, которого мы называли «золотой», обернулся ко мне и сказал:

– Северов, ты остаёшься за старшего на позиции, пока комбат не пришлёт офицера. Держи оборону.

– Есть, товарищ старший лейтенант. Может, сами вернётесь? Мы тут справимся пока.

«Золотой» ничего не ответил, отвернулся, перевернулся на живот и закрыл голову руками. Я понял, что он не хочет смотреть мне в глаза или не хочет, чтобы я смотрел на его лицо. «Вертушка» поднялась в воздух и скоро скрылась за горизонтом.

Вечером того же дня комбат сурово и отрывисто говорил мне по рации:

– Северов, ты теперь младший сержант и заместитель командира взвода – по должности, а по факту ещё и начальник позиции. Мне сказали, что ты суровый челябинский мужик. В учебке чемпионом был, тебя даже не хотели отпускать, чтоб ты на чемпионат вооружённых сил поехал. Что ж не остался в Фергане?

– Я там всё выучил, ничего интересного в учебке для меня нет, да и по чемпионатам поездил, надоели слегка. Игра всё это. А тут настоящее дело, да ещё с такими хорошими пацанами подружился, не хотел расставаться.

– Ладно. Принимай хозяйство. Всех, кто потолковей – в наблюдение и корректировку, остальных – охрана и оборона. Вы – глаза трёх дивизий. Понимаешь, чем пахнет? От вас зависит, сколько «груза двести» улетит в Союз. Да и ещё, у тебя там этот тупой шахтёр на точке (это он о Степане Провалове), засунь его куда-нибудь, чтоб сидел тихо.

– Товарищ майор, Провалов в обороне отделения стоит. Он один может в атаку пойти.

– Вот я и говорю. Если нет в башке мозгов, то ко лбу их не пришьёшь. Ему бы только убиться спиртом, травой, в атаку на семь пулемётов. А каким отменным солдатом мог бы быть.

Слова комбата доходят до меня ясно и отчётливо, я как будто становлюсь другим человеком. Понимаю, что мне делать и о чём думать. Мы – глаза, должны смотреть, чтобы ни случилось, даже пусть небо упадёт на землю, армия должна видеть противника. Хорошо объясняет; Батя – одно слово.

Не разделяю, конечно, я его нелюбовь к Стёпке Провалову. Стёпка – это недюжей силы человек, поработавший до армии шахтером в Копейске. Как он сказал, это у них семейная профессия. Я всегда видел в нём русского богатыря – Илью Муромца. Он добрый, совершенно без задних мыслей и камней за душой человек. Прямолинейный и честный, всегда в лицо говоривший то, о чём думает. Но больше всего мне нравилась Стёпкина улыбка, которая заражала всех окружающих, и когда она появлялась на его лице, никто не мог не улыбнуться.

Однако понять обиду комбата можно. Когда нас привезли из учебки и выгрузили в Кабуле, расквартировали в казарме, Стёпка в первую же ночь смылся в самоволку и напился до того, что вырубился, не дойдя нашего временного жилища метров двести. Нашел его патруль и, видимо, не без труда притащил в комендатуру. Стёпка имел почти два метра роста и вес не меньше ста двадцати. Утром мы поняли, что его нет, но искать было поздно, он спокойно досыпал свой алкогольный сон в комендатуре. Дежурный, весёлый офицер, быстро понявший, что это из наших накануне прибывших, уже позвонил комбату, чтобы тот забирал этого «Кинг-Конга» сам. Комбат уже к тому времени вышел на след офицеров, которые ночью устроили попойку и угостили молодого пацана. Их командир отряда сказал комбату: «Ты где такого батыра достал, майор? Он литр спирта у нас выпил, закусывал, грубо говоря, сигареткой, а потом втихаря слился куда-то, мы и пыхнуть не успели. Может, отдашь его мне? Мне в отряде такие ну очень нужны».

Комбату, конечно, всё это не понравилось, и он долго грозил Провалову трибуналом и последующим дисбатом. После чего к Стёпке прицепилась кличка «Провал», которую я не любил. В итоге комбат всё-таки «условно» освободил его для выполнения важнейшего задания на точке, сказав, что в случае любого залёта отправит его напрямую в Ташкент под трибунал, минуя Кабульскую гауптвахту. Провалов попал в группу со мной и Стасом, нас отправили к самому опытному командиру, на самую высокую точку. Как комбат раскидывал нас – вновь прибывших и не знакомых ему солдат по этим точкам, для меня до сих пор загадка. Видимо, есть у военных особая интуиция и расчёт, до которых точная наука ещё не дошла.

После того, как я остался за старшего на точке, Стас и Стёпка стали моими лучшими помощниками. А друзьями мы стали, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Стёпка разобрался и построил «старых». Пару раз я видел, как он, подняв чьё-то тело на вытянутые руки выбрасывал его за границу позиции, и говорил: «Вали отсюда к «духам», придурок, там дембель встретишь». Стас помогал мне с «молодыми», долго объясняя им все наши солдатские хитрости, на что у меня просто не хватило бы времени. «Молодые» боялись и обожали Стаса, ловили его слова и глубоко всасывали их, как окружающий разряженный высокогорный воздух.

Через три месяца после майского разговора комбат опять вышел на связь:

– Ну что, Северов. Получил пополнение? Смотри, больше не будет. Обещают вывод войск. Слыхали там, в своём глухом кишлаке? «Золотого» оставили в Союзе служить после лечения. Говорят, что здесь ему пока тяжело будет. Офицера прислать не могу, нет ни одного. Теперь у тебя народу много. И ты теперь сержант. Поздравляю! Как справляешься, замок? Нужен командир отделения? Кого предлагаешь?

– Калиновский Станислав.

– Как отчество?

– Не знаю, товарищ майор.

– А должен знать своих подчиненных. Ладно, передай ему, он теперь младший сержант, командир отделения. По обязанностям сам его сориентируешь. Пришивайте лычки.

– Нет у нас галуна, товарищ майор.

– Ну, нарисуйте лычки себе на погонах, тоже мне проблему нашёл... Что нужно, сержант?

– Повар нужен. Готовим сами по очереди, плохо у нас получается.

– Блин. Умеешь ты озадачить начальство. Давайте сами пока, как можете. Что ещё?

– Керосину для керогаза побольше. Хватает только на один-два раза в день приготовить.

– Вы там совсем зажрались? Жара всё лето стоит, мы чуть не сдохли. Тушёнка в банках и так горячая, ещё готовите там себе что-то на огне. Не дам больше керосина, «духи» одной миной разнесут эту вашу кухонную палатку, и всё. Сгореть с гарантией хотите, как в аду?

– Никак нет, товарищ майор.

– Ещё надо что-нибудь?

– Гранаты для АГС-17, можно побольше нам закидывать? Быстро кончаются.

– Это вы там салюты победы, что ли, бьёте? Тоска замучила?

Как же ты прав, батя! Какое забытое, детское, милое слово: салют. Но если честно, стрельбой из АГС-17, как и стрельбой одиночными из ДШК, мы просто тренируем меткость. Я поражаюсь, что комбат говорит со мной так, как будто давным-давно меня знает, хотя разговариваем мы с ним второй раз в жизни, а видел я его только мельком в Кабуле. Уверен, что при встрече он не поймёт, кто перед ним, потому, что не знает, как я выгляжу.

– Слушай меня, Северов! Заканчивайте всё это. Государство, вместо того чтобы для народа что-то сделать, штампует для вас эти гранаты. Я уж не говорю про вертолётную доставку на точки. Знаешь, что каждый вылет «вертушки» стоит, как новый «жигуль»? Ты вообще трезвых вертолётчиков когда-нибудь видел? Их нет уже в природе, и «Красную книгу» для них поздно заводить. Понимаешь, почему? Бьют их влёт со всех щелей «Стингерами». А ты знаешь, что душман этот «Стингер» под залог своей жизни получает? Если промажет, его свои же как барана зарежут в скалах. Вот как люди воевать умеют. А вы? У генсека Горбачёва меньше зарплата, чем государство на каждого из вас в месяц тратит! Беситесь там, как детишки Рокфеллера, не знающие, куда папины деньги потратить. Пришлю вам пару ящиков гранат для АГС-ки следующей «вертушкой», учти, это последние, растягивайте их, как хотите, до конца года. Надо уже поменьше из Союза завозить, чтобы поменьше потом вывозить. На крайний случай ручными гранатами отобьётесь. Всё понял?

– Так точно, товарищ майор!

Я понимаю, что дальнейшие просьбы на этом закончены. Ручных гранат РГД, которыми, по мысли комбата, мы должны на крайний случай отбиваться, у нас не осталось совсем. Куда делись эти прекрасные изделия? Как говорится, не могу не доложить. Если взять РГД, вырвать кольцо, отпустить чеку, потом посчитать про себя: «501, 502, 503…», и запулить её повыше в небо, то она взрывается в полёте. Красота, конечно! Салют!

Убойная сила у РГД низкая, видимо, взрывчатки для начинки не хватает. В воображении как-то сама собой вырисовывается картина, как начальник цеха оборонного завода в моём родном Челябинске звонит своему директору и кричит в трубку:

– Семёныч! Мы не выполним в этом месяце план по выпуску РГД! Нечем их начинять, тротилу нет! А «тротильный цех» уже стоит – им поставщики сырьё не завозят, на этот месяц все лимиты выбраны!

– Петрович! Ты же понимаешь, что при товарище Сталине нам расстрел за такое положен был. И правильно! Там в Афгане молодые пацаны воюют, им эти гранаты как воздух нужны! Ты же не маленький, придумай выход. Пересмотрите нормы закладки тротила, технологию подправьте. Давай план кровь из носу!

Спасибо, родной челябинский оборонный завод! За то, что твои гранаты РГД никого не убивают, и за великолепный фейерверк, когда другого нет…

Прошло ещё два месяца, и комбат в третий раз вышел на связь со мной:

– Так, Северов, посылаю к тебе следующей «вертушкой» офицера. Он будет командир взвода. Расскажи ему всё. Особенно на него не рассчитывай, с тебя спрашивать всё равно буду. Он после училища. Прислали его откуда-то сверху, в штаб служить и на парад правофланговым. Высокий блондин в чёрном сапоге. Последние два месяца всех достал в штабе армии, чтобы его куда-нибудь в гарнизон отправили, хочет в реальных делах поучаствовать. Вот и полетит теперь к вам на точку, будет у тебя командиром взвода и начальником позиции. С ним повар. Этого достал тебе с гауптвахты. Он из складских, попал в компанию прапоров и офицеров-тыловиков. Воровали вагонами всё что можно со складов, у афганцев меняли на джинсы и технику, отправляли в Союз. Там спекулянты всё это толкали. Мафия, короче. Всех повязал особый отдел, а этого, поскольку он один солдат был в этой шайке-лейке, отправили на губу, и дальше у него только трибунал и дисбат. Вот он на коленях и стоял, готовый кровью всё смыть. Он сам из Ташкента, говорит, что умеет готовить. Плов точно, ну а остальное – семечки, на месте научится. Так что пусть там пашет в хвост и в гриву. Если не вернётся обратно, я точно плакать не буду, ничего путного на гражданке из него не получится. Фарца-фарцой. Он «старый», но ты же знаешь, что «старых» мы оставляем до вывода войск через границу. Так что поддержи своих «старичков», чтоб не раскисли. Буду присылать для них на одну фляжку спирта больше, пусть сидят мне тихо! Вы глаза трёх дивизий, помни, сержант!

Через два дня с «вертушки», как с небес, к нам сошёл лейтенант Михаил Силантьев. Он был из генеральской московской семьи: папа генерал, дедушка генерал и даже прадедушка – все генералы. Увидев Стёпку Провалова, лейтенант сразу понял, что устанавливать свои порядки ростом, глоткой или харизмой у него не получится, здесь он без шансов второй. Тем не менее, в связи с этим сошествием, у нас, кроме свежих анекдотов, появились соревнования по стрельбе, подобие утренней зарядки и очень толковые и систематические тренировки по рукопашному бою и самообороне, которым лейтенант научился в подпольных московских клубах карате, а потом усовершенствовал в военном училище. Наша жизнь реально «просветлела», приближался вывод войск, и новый командир легко нас заражал оптимизмом по поводу и без повода. Мы скоро начали называть его просто «Миха», а иногда и «лейтенант д’Артаньян».

Миха, действительно, был «звезда», уверенный в себе и смекалистый человек, в отличие от нас, долго сидевших и одичавших в горах, жизнерадостный, предвосхищающий свою головокружительную карьеру в армии. Повар оказался русским парнем Серёгой из Ташкента, ничего не умеющим готовить, кроме плова, но быстро обучаемым. Он с задором человека, не поехавшего на несколько лет в тусклую солдатскую тюрьму, приступил к кухонным обязанностям, и скоро стал вполне с ними справляться, а мы стали вкуснее есть. Уже и «духи» беспокоили нас редко и вяло, понимая, что мы сами скоро уйдём с этой высоты, политой кровью и усеянной гильзами по самые щиколотки.

Ещё хорошо помню, когда шли колонной к границе на выводе войск, я был командиром первого бронетранспортёра, а Стас – второго. За Стасом тянулась колонна из технических и грузовых машин, набитых солдатами и офицерами, и пары танков. В замыкающем колонну бронетранспортере сидел командиром Стёпка Провалов. Примерно в середине марша я наехал первую мину, а через 10 километров на вторую. Колес на моём бронетранспортёре не осталось. Со слегка кружащийся головой, я снял пулемёт и взял коробки с патронами, и пошёл к грузовой машине, где ехал наш взвод во главе с Михой, и, проходя мимо бронетранспортёра Стаса, сказал ему: «Давай, Стас, веди колонну, теперь ты первый!». И Стас дальше вёл колонну до самой границы. После марша Стас признался мне, что очень перепугался после второго подрыва, понимая, что его машина становится ведущей. На это я сказал ему: «А я, наоборот, успокоился. Ты фартовый, я понял, что дальше у нас всё будет ровно. И война именно в этот момент для меня закончилась».

Я часто вспоминаю и думаю, как мы смогли пережить всё и не сойти с ума, преодолеть боль, холод и голод? Какие общие связующие идеи и силы действовали на нас, и мы принимали их как свои собственные? Конечно, чувство долга: мы должны защитить Родину. Что еще помогло? Я писал песни, которые все наши любили петь, особенно Миха. Он обладал глубоким оперным голосом, и мне удивительно, что такой человек закончил рязанское училище ВДВ, а не оперное отделение консерватории. Миха стал настоящим фанатом моих песен и всегда с восхищением смотрел на меня, когда я вдруг пел новую, неизвестно откуда пришедшую к нам песню. 3200 метров выше моря – видимо, совсем не далеко от Бога. Странно, но после армии я никогда больше не писал песен и даже стихи совсем редко и только смешные. Как приходило ко мне вдохновение, откуда бралось? Я помню только, что когда от усталости закрывал глаза в окопе, то пред самым сном песня целиком, от начала и до конца, вместе с музыкой входила в меня. Проснувшись утром, мне надо было только записать слова и быстро подобрать аккорды на гитаре. А дальше песня расходилась по всему нашему взводу так, как будто была нашей общей.

После службы нас, как и всех, закружила совсем другая жизнь. Я поехал в Москву в университет, Стас – к своему дяде в Наро-Фоминск, чтобы встать на Киевскую трассу сотрудником ГАИ. Стёпка – в родную шахту, Миха – служить Родине. Но Родина вскоре у нас поменялась. Трагичнее всего сложилась судьба нашего богатыря – Стёпки, которому пришлось вылезти из своей копейской шахты и заняться рэкетом в Челябинске, где в 1992 году он получил очередь в грудь из АКМ от конкурентов. Фартовый Стас через год стояния на трассе познакомился с дочерью очень влиятельного богатого человека. Благородная кровь, видимо, сослужила ему добрую службу, девушка Света влюбилась в него без памяти, а её папа принял его как родного в семью. Уже в 1991 году мы отмечали рождение Кости. Однако богатство семейное нужно было отстаивать, и на этом пути Стас пережил потерю своего нового папы, своей любимой жены и в итоге положил на этот алтарь и свою жизнь в 1997 году. Миха дослужился до полковника и вышел в отставку, не став генералом, как все мужские предки в его роду. Вернувшись в Москву, лет десять держал свой клуб по единоборствам, часто заезжал ко мне в гости на Кутузовский со своей женой и дочерью, и всегда продолжал петь мои песни. В конце февраля 2022 года Миха снова запросился в армию инструктором. Сейчас занят переобучением офицеров, с гордостью говорит, что среди его учеников есть герои России. В последнем телефонном разговоре по секрету сказал: «Слышал про твоего сына. У него полный порядок. Учить такого – всё равно, что портить».

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: