HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Станислав Мозохин

Хуторянки-хуторяночки

Обсудить

Повесть

На чтение потребуется 5 часов | Цитата | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf
Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 1.05.2011
Оглавление

8. Глава восьмая. Газета
9. Глава девятая. Аленка и ее отец
10. Глава десятая. Посланцы доброй воли

Глава девятая. Аленка и ее отец


 

 

 

Поднявшись однажды утром после сна с постели и подойдя к окну, Любава ахнула. Все вокруг: и поле, и лес, и постройки, и дорога, были покрыты белой пеленой первого в этом году снега. Красота была неописуемая, и Любава, вздохнув глубоко, подумала: «Как хорошо, что у нас есть хутор. Он дал нам не только корни, но и чувствовать научил. Мы здесь с Ванюшкой хоть и как солдаты, забытые родиной, но все равно хорошо. От одного вида природы башку сносит, а мы все за границу стремимся, тамошними красотами восхищаемся. Залечились у нее, задружились с ней, а что взамен получили? Послать бы всех к чертовой матери и делом своим заняться. А то не сеем и не пашем, только руками машем, да языком чешем. От этого и круг жизни у нас нарушен, все в полной безнадежности. Потому и получается: где мешок с казной, там и мы с руками.

Она еще долго продолжала бы любоваться окружающей их хутор природой и размышляла на тему любви к родине но тут в дверь не постучали, и в комнату вошла ее мать.

– Заспалась ты сегодня, Любава. Не слышала даже, как вас Сашка будил. От двери не отходил, все отца звал: «Маня кой! Маня кой!» Его-то он разбудил, а тебя не смог, видно спала крепко.

– Да засиделись мы вчера, мам, в офисе. Очередной номер газеты в типографию готовили, потому и приехала поздно. А почему он отца-то Маней зовет, а не папой?

– Мы ж Ивана Ваней зовем, а не папой, вот он нас и копирует. Только первую букву не выговаривает, потому вместо Вани Маня и получается.

– А где все-то?

– Отец на стройке мужикам помогает, Иван детей в школу повез, Милена подоила корову и пошла лосят поить. А дети в соседней комнате на качелях качаются, рады радешеньки. Все для них занятие.

– Одна я, похоже, без дела сегодня. Грустить, значит, нам до вечера, если делать нечего.

– Не смеши лучше меня, дочка. Когда это ты у меня без дела сидела? Не твоя ли поговорка у нас в доме с уст не сходит: «Без дела жить – небо коптить». Не по тебе это. Никогда не будешь на печи лежать и золу с клопами пересыпать. Позавтракаешь и найдешь себе занятие, может, даже не одно. Не забудь только – в одну руку всего не загребешь.

– Не переживай за меня, мамуля, все у нас путем будет. Когда-нибудь дверь в другой мир откроется и перед нами. Но для этого попотеть надо или хотя бы почувствовать, что мы не одни, тогда у нас все получится.

– Ох! Боюсь я за тебя, дочка. Плетью-то ведь обуха не перешибешь.

– Ну, что ты, мам, в самом деле. Я просто воспитываю в себе хорошие манеры. Да и не могу я мириться с тем, что меня возмущает, а говорить об этом шепотом противно, тем более, что мы все замалчиваем наш позор. Всем миром бороться надо с этой абсурдной ситуацией, драться, пренебрегая опасностью, иначе нас съедят заживо, с потрохами. Без употребления– то даже нож ржавеет. Да и не за славой я гонюсь, просто хочу чувствовать, что я живу, а не существую.

– Эх! Голуба моя. Заряженная-то порохом бочка взрывается. Погибнуть-то ты способна, способна ли воевать? Вот в чем вопрос. А обогреть тех, кто в холоде, и накормить тех, кто в голоде, конечно кому-то надо. Хватит ли у тебя терпения и сил для этого? У нас ведь не только власть, но и народ, как лед, его еще растопить надо. Ладно, поступай как знаешь. Делай все с молитвой, с добрым словом, с нормальными помыслами, с божьим благословением.

Любава улыбнулась на слова матери, прижала ее к себе, чмокнула в щеку и прощебетала:

– Я все поняла, мамуля, не переживай. Впереди для нашего дела хоть и красный свет, и дороги нет, но мы прорвемся. А знаешь, почему?

– Ну откуда же?

– Мы знаем, кто они. Это слепой теряет свой посох – и все, а мы зрячие, – произнесла Любава и увлекла мать в комнату, где играли дети.

А в комнате царило полное взаимопонимание. Сашка восседал на качелях, а Максим с Васюткой раскачивали его чуть не до потолка. Мальчугану это нравилось, и он периодически весело хохотал. Любава сделала ребятам замечание, предупредив их, что так делать опасно, и остановила качели. Сашка, недовольный тем, что веселый полет закончился, подошел к ней и, упираясь руками в ее ноги, стал отталкивать, лепеча при этом: мам, ди…, мам, ди…, выражая тем самым свой протест против ее действий. Любава взяла его на руки, поцеловала в щечку и подвела к окну, показывая первый снег:

– Смотри, Сашуля, это снег, скоро на санках кататься будем, тебе понравится.

Увидев во дворе сплошное белое покрывало, Сашка успокоился, обнял Любаву за шею и впервые четко произнес:

– Светло…

Любава улыбнулась, прижала мальчонка к себе и, обращаясь уже к матери, сказала:

– А мы думали, что он не заговорит. Наконец-то, со своего птичьего языка, который не всегда понять можно, перешел на наш, семейный. Значит, поладим.

Мария Ивановна, с умилением наблюдавшая эту сцену, смахнула с повлажневших глаз слезу и тихо произнесла:

– Эх ты, коммунарочка ты моя, горе мое. Счастья бы тебе только, дочка, да суда людского избежать.

После завтрака Любава быстро собралась и хотела было уже уходить, но Мария Ивановна остановила ее:

– Постой, дочка. Мы с отцом тебе тут обновку приобрели, примерь ее, прежде чем уйти. Это полушубок, он легкий и теплый, как раз по погоде.

Любава скинула свое старое пальто, надела полушубок и, повертевшись возле зеркала, поинтересовалась:

– Ну, и как я выгляжу? Вроде по мне и цвет приятный.

– Хорошо выглядишь, даже глазу приятно.

Довольная обновкой, Любава чмокнула мать в щеку.

– Ну, тогда я пойду. А за полушубок спасибо, давно о таком мечтала. Денег, наверное, он немалых стоит, правда, мам?

– Это не твоя печаль, дочка. Деньги от дьявола, а здесь от души.

– Да я так, для интереса. Если Иван поинтересуется, то скажу, что не только взятка подорожала, но и его жена, а он меня любит, поймет.

– А куда пошла-то? Ценник-то с полушубка оторви, позорище мое.

Любава оторвала ценник, положила его в карман и, помахав рукой матери, вышла во двор. Попыталась завести машину, но как ни старалась, та не заводилась. Расстроенная, она положила руки на руль и чуть не расплакалась. Кто-то постучал в стекло автомобиля. На нее смотрел Михалыч и улыбался.

– Чего тебе? – спросила его женщина, приоткрыв дверцу машины.

– Да мне-то ничего. Машина, смотрю, у тебя не заводится, давай пособлю.

Любава уступила ему свое место и стала наблюдать за его действиями. А Михалыч, сев за руль, оглядел салон, заглянул под капот, что-то там поколдовал, повернул ключ зажигания, и тут же машина завелась. Оставив работать ее на холостом ходу, он произнес:

– Машину надо знать, Павловна. Не ровен час в пути сломается, что делать будешь? Михалычи на дороге не валяются.

– И откуда ты все знаешь, Михалыч? – восхищенно произнесла Любава. – И дома строишь, и печи перекладываешь, и в машинах разбираешься, и даже по женскому делу не последний. Наследственность, что ли, у тебя такая?

– Не наследственность, Павловна, хотя, может, что-то от предков и есть. Но здесь другое. Я ж мужик, причем деревенский. Наше-то дело мужицкое – до всего сами. Академий у нас нет, то, что было, – убрали, вот и соображай, чем в такой ситуации жить. Одним умом только да смекалкой. Вопросик у меня только к тебе один есть. Можно?

– Валяй. Только не задерживай меня, дел много.

– Слышал я, что у вас здесь коммуна будет. Так?

– Нет, Михалыч, у нас не коммуна, у нас семья. Старики в почете, мы в работе, а дети в радости. Устраивает?

– Скажешь тоже. По-моему, что надо. Пожелаю тогда жениху да невесте сто лет да вместе. А я в тот раз, дурак, перед вами даже шапку не снял. А надо бы. У нас же как: один проворовался, другому уже не верят. Пойми меня правильно, вашей семьи это не касается. У вас же все по-нашенски: человек человеку – человек. Жить же так, как все теперь живут, – бессмысленно, общественное лицемерие задавило. А ты, голуба, не надломи свои силы, ты нам здоровая нужна. Ты же больше простой народ любишь, чем самою себя. Едешь-то куда?

– В Шахово. Мне на почту надо, да и к Прокопичу хочу заскочить по нашему строительному делу.

– Ну, удачи тебе. Осторожней только с машиной будь. Дорога скользкая, занести может. Техника-то у тебя хоть и проходимая, но на поворотах и по льду со снегом неустойчивая, – предупредил Любаву Михалыч.

– Учту, умелец, – произнесла Любава, усаживаясь в машину.

Дом Даниила Прокопича резко выделялся среди местной серости и запущенности. Выкрашенный в желто– голубой цвет и украшенный резьбой, он был похож на теремок из сказки. Сам хозяин этой красоты был уже года два как вдовец и, по слухам, очень охоч до женской части. Только при одном виде приличной бабы у него башку сносило и мозги плыли. Любава об этом знала. Знала она и о том, что в молодости Даниил Прокопич дружил с Михалычем, но разошлись по глупости. Невеста Михалыча, не дождавшись его из армии, вышла замуж за Прокопича. Михалыч был зол на ее за это и, то ли от злости, то ли от безысходности, отбил у Федора Лукича Полину и женился на ней. С тех пор между двумя бывшими дружками пролегла полоса неприятия, хотя и не до такой степени, чтобы морды бить друг другу. Старой-то занозы хоть и нет в теле, но место от нее побаливает.

Любава никогда не была в этом доме. Но слышала, что в хозяйстве, кроме кур и пчел, хозяин ничего не имел. Жил в основном приработками, частными заказами, поскольку мастер по дереву был отменный, не чета многим в округе.

Хозяина Любава застала во дворе, где он подметал тропинку, усыпанную первым снегом. Увидев подъехавшую к его дому машину, он поспешил навстречу гостье:

– Какие люди ко мне в гости пожаловали! Включаю голову, Любава Павловна, и весь во внимании. В дом проходи, ласковая.

Любава слегка опешила от такого к ней обращения, но в дом прошла, не забыв о возможных мужских пакостях. В доме Прокопича было не очень уютно. Кроме огромного, самодельного стола, кровати и скамеек, в комнате ничего не было. В левом углу висела икона, укрытая вышитым полотенцем, рядом с ней горела лампада, издававшая какой-то непонятный запах. Справа был проход, похоже, в кухню, который был отгорожен от комнаты занавеской. В печи тихо потрескивали дрова. Однако в комнате было прохладно.

– Холодно у тебя, Прокопич. Мало топишь, что ли? – заметила Любава.

– Нормально топлю, только тепло почему-то печь не держит. Дров на нее не напасешься. Просил Михалыча, чтобы посмотрел, в чем здесь дело, он же у нас один печных дел мастер остался, а он мне одно твердит: отруби кошке хвост, тогда и тепло будет. Злится все еще на меня, что я бабу у него увел, а вышло-то что? Он с Полиной, а я один век коротаю. Разве это справедливо, если счастье меня стороной обошло.

– Чтоб счастливым быть, надо добрым стать, Прокопич. Может, в этом все дело?

– А я что, скряга что ли? Я для женского пола завсегда все пожалуйста. Только шарахаются от меня некоторые, потому что не люблю бесплодных диспутов. Жить-то надо просто, без комплексов. А им всем честность подавай, а где ее взять-то?

– Ну, а как же с верой, Прокопич? Вот и икона у тебя в доме, молишься, поди? Как с ней-то быть? Ведь пока верх держит плоть и страсть, а не душа и совесть, путного не жди.

– Богу молись, а черта не гневи, Павловна. Поклоняться надо всему, что дано нам богом и природой, а не нос воротить. Так и без радости плотской можно остаться. А я притираться не люблю: или со мной, или флаг в руки, барабан на плечо и вперед с песней.

– Ух, ты какой. Да, с тобой не соскучишься.

– А я что говорю. Не твои ли черны брови довели нас до любви, – пропел Прокопич и попытался обнять Любаву, но та его мигом приструнила:

– Ручонки-то свои шаловливые убери, а то я из тебя, кобеля, евнуха сделаю. Профессию мою знаешь?

– Извини, Любава, и зла на меня не держи. Просто фонтан чувств при виде тебя наружу вылез, ослеп от твоей красоты. Со мной это редко, но бывает. Зачем пришла-то?

– О твоих золотых руках, Данила-мастер, слава идет. Да и сама я теперь вижу. Дом что теремок из сказки. А мы тоже дом строим, большой дом для большой семьи. Мне нужны наличники для него, крыльцо надо резьбой покрыть, ну и по мелочи еще кое-что. Михалыч меня к тебе послал. Сказал, что лучше тебя этого никто не сделает.

– Так и сказал?

– А ты сомневаешься?

– Да нет. Просто думал, что в его глазах моя человеческая натура измельчала. А выходит, нет, кое-чего я еще стою.

– Ну, а мы с тобой сговоримся или торговаться будешь?

– Сделаю я тебе резьбу, даже за полцены. Но при одном условии: пришли ко мне Михалыча, пусть мне печь починит. Спасу уже и от дыма, и от холода нет. Он один знает, в чем здесь дело. Да и пора и нам с ним жить по-человечески. От конфликта-то мало чего путного может родиться.

– Кто ж виноват-то в этом, Прокопич? Отношения у вас с ним таковы, какими вы сами их сделали. А просьбу твою я ему передам, даже сама попрошу об этом. Не переживай, приедет и поправит твою печь. Даже настою на этом.

– Вот спасибочки. А о резьбе не переживай, сделаю. Слышал, что ты газету какую-то выпускаешь. О чем хоть она?

– О нашей с тобой деревенской жизни, о том, как мы дошли до ручки такой.

– Слава тебе, господи, что наконец-то о деревне вспомнили. А я уж думал, что о ней горемычной давно забыли. Вернуть бы в нее порядок и благополучие, а то срамота одна, а не жизнь. Удивительно стало все кругом. Вместо дела люди везде ищут повод для политики. Но она ж нас не кормит, а только от работы отвлекает. Фразой-то и бездействием мы уж так утомлены, что настоящего вкуса жизни не чувствуем. Потому и устали от политики и политиков, а народ осатанел от злобы. Чистый-то воздух свободы приятней.

– Если интерес проявляешь к газете, приходи, подарю. Прочитав ее, может, и корреспондентом моим станешь.

– А что? Я смогу, если характеристика моя вам не помешает.

– Не помешает, Прокопич, не помешает. У нас важно, чтобы мысль работала, а не спала. И имей только в виду: кабацкой эротики у нас не будет. Да и сам когда-нибудь поймешь, что твой поступок тогда хорош, когда душа побеждает плоть.

– Может, все же слабинку мне какую-нибудь дать? Нельзя же так сразу, топором.

Любава усмехнулась и предложила:

– Приходи, думать будем. Самое опасное и худшее для тебя и для нас, чтобы ты в толпу не попал. А там видно будет.

Когда Любава уже садилась в машину, вышедший ее провожать Прокопич сказал:

– А я скоро приду на хутор, дом-то мне надо посмотреть, прежде чем сопли Михалыча исправлять. Он же его строит.

Любава строго посмотрела на него.

– Это не сопли, Прокопич, это мои новые хоромы.

Подъезжая к почте, Любава заметила около нее толпу. Все о чем-то громко рассуждали, размахивали руками, выражая свое беспокойство. Выйдя из машины, она услышала обрывок разговора: фельдшерица приехала, поможет. Подойдя к людям, она спросила:

– Что случилось-то? И кому нужна моя помощь?

Из толпы к ней просочилась пожилая женщина, которую Любава не знала, и запричитала:

– Помоги, доченька. Гусыня у меня приболела, яйцо снести не может, застряло оно, вытащить не можем. А я извелась вся, она же у меня одна, кормилица.

В своей практике Любава подобное встречала, а потому знала, что делать. Наклонившись к лежащей на земле гусыне, она успокоила ее добрым словом, ощупала тушку и осторожно выдавила яйцо наружу.

– Возьми, бабуля, – сказала Любава, протягивая хозяйке птицы яйцо, – пирог с яйцом и луком испечешь. Два желтка в этом яйце, потому и проблемы возникли. А так гусыня здоровая, нестись будет.

Все вокруг облегченно вздохнули и разговорились:

– Не зря в академиях-то учат. Да и баба она хорошая. Повезло, наверное, мужику-то ее. Нашенская она теперь, с ней спокойней.

Любава не стала слушать похвалы в свой адрес, улыбнулась и незаметно прошла на почту.

– Машенька, мне чего-нибудь есть? – спросила она от порога.

– Ты на машине? – задала встречный вопрос работница почты.

– Да, а что?

– Тогда забирай вон тот мешок. Там письма тебе, бандероли всякие и еще что-то, не помню. Распишись только за все.

– Жизнь-то как в селе, все без изменений? – поинтересовалась она, расписываясь в бумажках.

– Да, какая у нас жизнь, Любавушка?! Мужики пьют, гуляют, а бабы хвостом виляют. Работы-то на селе никакой нет и просвета тоже. Одна администрация вкалывает, деньги считает. Федор Лукич всех частников, кто по лесу еще работает, такой данью обложил, что мама не горюй. Вот и выходит, голубушка, что жить-то по-честному у нас нельзя, ослиным юмором считается. А я-то полагаю, что идти против народа нельзя, предел всякому терпению наступит. В нашем-то селе все на виду: и подлинное лицо власти видно, и как богатство одних растет на бедности других, и как коррупция превращается в спецоперацию, и что такое одностороннее право – делаю, что хочу. Нет бы спросить у народа, прежде чем куда-то двигаться, куда ехать, а они все свое гнут.

– А я думала, что у вас сдвиги какие-то есть, в лучшую сторону, конечно. Национальная-то программа по селу, по словам власти, работает. Может, до вас не дошла?

– Дошла, милая, дошла. У Лукича все карманы от денег обвисли, а у нас опустели. Они там, наверху, со своей вертикалью, обеспечивают только буржуям право спекулировать народным богатством без ограничений. По их словам выходит, что нищета нашего народа – закон природы, а не их политика в пользу денежных мешков. Вот и выходит, что нельзя принимать на веру никакие их утверждения, если они не установлены разумом и не прошли через наше сердце. Неужели трудно понять, что если производство ведется ради барышей, а не общественных нужд – это паразитическое производство. Видно же сейчас всем, что деревни совершенно обезлюдели, почти уничтожены. Вот и спрашивается: это грубая ошибка правителей или злой умысел?

– Ты что закончила-то, радость моя? – не отвечая на вопрос Маши, поинтересовалась Любава.

– Университет я окончила, экономист по профессии. А что?

– Рассуждаешь разумно, не по-деревенски. Может, в моей газете поучаствуешь, мне такие люди нужны?

– Может, и поучаствую, я способная. Противно стало смотреть, как люди, поставленные в строй, идут как зашоренные, смирившиеся. Это же позор на все наши головы. Нет бы возмутиться на беспредел и произвол, а мы, как стадо баранов, склоняем головы перед каждым засранцем, пролезшим во власть. Себя перестали уважать, свое мнение в задницу запихали.

– Здорово у тебя совершается работа мысли. Хорошо еще, что на почте работаешь, а не в администрации. С Лукичом вы даже бы на компромисс не вышли. Съел бы тебя и даже косточек не оставил.

– Да хрен с ним, с этим Лукичом, придет время – разберемся. Случай тебе расскажу. Моя напарница, Люба, решила на этом самом Лукиче подзаработать, съездить с ним в город, вроде как бы по делу. Ну, и что из этого вышло? Да ничего не вышло. Снял он номер в гостинице, купил вина, закуски всякой и уложил ее в постель. Ну, и что ты думаешь? Кроме синяков на теле и глаз распухших от слез, она из города ничего не привезла. Слаб он оказался по мужской части. Такую бабу, кровь с молоком, удовлетворить не мог, даже с ее помощью. Спрашивается: на кой лад ему деньги, если даже с бабой справиться не может. Матрас, что ли, ими набивать? Так мужики узнают – сожгут. Да, совсем забыла тебе сказать. Тебя мужик какой-то и молодая девица спрашивали. Сказала, что сегодня у нас будешь. Ждут, наверное, где-нибудь возле почты или по селу шатаются.

– А зачем я ему, не говорил?

– Говорил, что по личному делу, а по какому, не сказал. Видный мужик-то, знает, к кому приставать.

– Не мели чепухи. Не в тот огород камушки бросаешь.

– Как знать, а то соберем, как бабушку на именины.

– Да пошла ты, плесень ненасытная, – разозлилась Любава и тут же, прихватив мешок, вышла на улицу.

– Чего обиделась-то? Я же пошутила, – услышала она вслед.

Выйдя на улицу, она огляделась вокруг и заметила не знакомые ей две фигуры, одиноко стоящие невдалеке от почты, мужчина, лет сорока, и девочка, лет пятнадцати. Чувствовалось, что они нервничали, поглядывая на людей, собравшихся возле почты. Бросив на них пристальный взгляд, Любава кинула мешок в машину и направилась к незнакомцам. Увидев идущую к ним женщину и почувствовав, что это именно тот человек, кто им нужен, они тоже двинулись ей навстречу. Подойдя почти вплотную, Любава спросила:

– Вы меня ждете? Я Любава Павловна, с хутора, чем могу быть полезна?

Мужчина замялся, а потом вытащил из кармана газету и, протянув ее Любаве, сказал:

– Тут про вашу ферму, про ваш хутор написано. Для нас места у вас не найдется?

Можно было сразу отказать этим людям, но Любаву что-то насторожило, и она поинтересовалась:

– Что так? Неужели в родном хозяйстве для молодого, полного сил мужика места не нашлось? Может, проштрафился чем? По специальности-то ты кто?

– Зоотехник я. Про меня в областной газете когда-то писали даже. Хотел новую породу коров вывести. А без работы я не по своей воле остался. Колхоз развалился, одни пеньки да молодая поросль кругом. Все стадо под нож пустили, а какой я без животных зоотехник, так – не пришей кобыле хвост. А жить надо, дочку доучить тоже забота. А где деньги взять? Среднюю-то школу у нас закрыли, в район возить надо, а на какие шиши?

Мужик нежно прижал к себе девочку, отвернулся от Любавы, посмотрев куда-то в сторону. Дрогнуло сердце у Любавы. Она посмотрела ласково на забредшую в их края пару, пропустила мысленно через себя их ситуацию.

– Давайте знакомиться, раз так, – предложила она.

– Прошкины мы, – оживился мужик. – Меня Федором Ивановичем зовут, а это моя дочь Аленка. Через два года школу должна закончить. Умница она у меня, без троек учится. Иностранный язык изучать хочет, а пока нам не до него, выжить бы только.

– А колхоз-то почему рухнул? – поинтересовалась Любава.

– Да известно почему... Как везде, так и у нас. Нет же никаких правил в нашей стране, одни танцы-шманцы. Мы уже не вправе сказать, что это моя страна, моя деревня, родина, наконец. Запущена-то не только деревня, но и вся страна. Если говорят, что у нас демократия, то где мы-то, народ, в этой демократии? К тому же, если глаза шире, чем рот, то можно ли хорошего ждать. Тоже и с нашим колхозом произошло.

– Ну, а вы-то где все были? Почему не протестовали?

– Кому протестовать-то, если все упираются либо в стол, либо в пол, а не в перспективу? Батраками все захотели стать. Получат один ботинок перед выборами и ждут второго после них. Вот и весь протест в государстве российском. Деньги-то и подачки побеждают все, даже разум. А нам и нужно-то всего ничего – немного солнца, немного света, немного тепла. С земли-то ведь все хорошо видно. Да самому-то бы мне ничего не надо, как-нибудь выкрутился бы, но у меня же дочь. С трудом ее нашел, а тут – на тебе…

– Как это нашел, разве она у тебя терялась? – заинтересовалась Любава.

Федор Иванович усмехнулся, ласково погладил дочку по волосам и подтвердил:

– Терялась, с самого рождения потерялась. Неинтересная это история, но, если есть любопытство, могу рассказать. Я ж ради нее только и живу. Жить-то ведь надо ради кого-то, за кого можно и умереть. А у меня именно такой случай.

– Расскажи, если это не причинит тебе боли, – попросила Любава.

И Федор Иванович начал свой невеселый рассказ. Было это на заре перестройки. Он, молодой специалист, с красным дипломом, к тому же аспирант сельхозакадемии, приехал в колхоз, как он выразился – дела править. Сначала был простым зоотехником, а потом стал главным специалистом. Видный, красивый, он сразу привлек внимание всех незамужних местных девиц. Выбор был у него широкий, но приглянулась ему лишь одна – броская, дерзкая и в чем-то капризная. Золушкой она не была, а показалась ему сильной, уверенной в себе женщиной. Местные-то бабы предупреждали его, что она стерва порядочная, потаскуха обычная, умеющая просчитывать ситуацию и корректировать свое поведение, если ей это необходимо, а все ее действия, так привлекавшие молодого специалиста, обычные женские хитрости. Не поверил он тогда, и женился на ней. Ну, а дальше – один смех сквозь слезы. Беременной уже была, на седьмом месяце ходила и сбежала. Сбежала от семьи, от хозяйства к какому-то мужику, который и в подметки-то Федору не годился. Да и любви-то, как говорят бабы, там никакой не было, была какая-то необузданная страсть. Шила-то ведь в мешке не утаишь, потому и понесло бабу.

Федор Иванович приостановил на время свой рассказ, закурил сигарету:

– Я ж ее любил, стерву, во всем угождал ей, а что вышло?

Любаву шокировал рассказ Федора Ивановича, но ей хотелось знать больше и она спросила:

– Ну, а что дальше было?

Мужчина задумался, посмотрел на дочку и спокойным тоном продолжил:

– А дальше хоть повесть пиши. Я же знал, что у меня должна дочка родиться. Цель себе поставил – вернуть ее в отчий дом. Но первое время трогать никого не хотелось. Злоба одолевала, снайпером хотелось быть, чтобы уложить эту погань. Но злость на них постепенно прошла. Наткнувшись однажды на свое отражение в зеркале и посмотрев на себя как бы со стороны, понял, что вся эта история некрасиво выглядит, и не злиться надо, а дочку искать. Случайно узнал, где эта парочка проживает, и поехал их искать. Уж очень мне хотелось, чтобы моя дочь потеряла свое происхождение. Короче говоря, не было у меня в то время сильнее желания, чем найти свою дочь. Долго искал, но логово их все же нашел. Однако, к моему разочарованию, они уже продали свою квартиру и переехали жить на частную, но куда, никто не знал. Случай помог. Кто-то из моих односельчан якобы видел их в компании бомжей. Тут я здорово расстроился, ибо хорошо понимал, что с маленькой девочкой на свалке жить не будешь. Очевидно, подумал я, ее сдали в приют. Вот тогда-то сердце у меня особенно защемило. Моя дочь в приюте – это же просто невообразимо. Объездил я почти все детские дома своей области и в соседних побывал, но поиски мои были тщетны. В одном, правда, детдоме я увидел девочку лет пяти. Стояла она в уголочке и пристально рассматривала меня с очаровательной детской улыбкой. Дрогнуло тогда у меня что-то внутри и я подумал: не моя ли это дочка? Многое в ней для меня сходилось: и возраст, и цвет волос, и какие-то черты моей супруги. Оказалось, что ее на вокзале подобрали около года назад. Чумазую, голодную, ободранную, кто-то из местных жителей сдал ее в милицию, а те пристроили девочку в детдом. Ничего, кроме своего имени, она не знала и не на какие контакты не шла. Слишком запуганной была. В детдоме дали ей новую фамилию – Беспризорная. Удочерил я ее тогда, дал свою фамилию и привез к себе в дом. Надежда же найти свою кровную дочь меня никогда не покидала. Все свое свободное время я продолжал объезжать все близлежащие приюты, пытаясь найти хоть какие-то следы моей дочери. Так мы и жили с моей красавицей в постоянном поиске, в надежде на какой-нибудь случай, который разрешил бы нашу проблему, пока я не заболел.

На этом месте Федор Иванович прервал свой рассказ, снова закурил и, с нескрываемой надеждой посмотрел в глаза Любавы, растерянно слушавшей его речь. От его взгляда Любава засмущалась.

– А почему снова не женился? Незамужних-то женщин на селе хоть ложкой хлебай.

– Да пробовал, – смущенно произнес мужчина. – Только ведь у них ответ всегда один: если ты не первый, то обязательно второй. В каком десятке только скрывают. Правда, одна мне действительно приглянулась, хотел было руку и сердце предложить, но вовремя одумался.

– Почему? – поинтересовалась Любава.

– Да, как начала мне мозги парить, так у меня волосы дыбом встали. Один из первых моих мужей был таким-то, таким-то, начала причитать, в надежде меня в руки взять. Я не стал больше слушать, кто у нее был вторым и третьим мужем, а просто плюнул на всю эту затею и понял: чтобы понять женщину, жизни не хватит. Потому и остался один с дочерью.

– Ну и чем же закончилась твоя история? Дочку-то нашел? – снова поинтересовалась Любава.

– Я же сказал, что заболел я тогда. А Аленка взяла фотографию моей бывшей супруги и сама поехала ее искать. Весь бомжатник она тогда перерыла, но нашла женщину, схожую с той, что на фотографии. Аленке тогда было лет десять или одиннадцать, и она хорошо понимала мою боль и страдания, а потому и старалась мне помочь. Ну, а вышло все неожиданно, но приятно. Не Аленка признала в той женщине мою бывшую супружницу, а та женщина признала в Аленке свою дочь. Они не только внешне были похожи, но и два родимых пятнышка на шее дочки давали понять, что это два человека одной крови. Вот таким образом, уважаемая Любава Павловна, я и нашел свою дочь под крышей своего собственного дома.

От истории Федора Ивановича и его дочери Любава расчувствовалась и чуть не расплакалась. Трудно было поверить, что это было на самом деле. Но герои стояли перед ней и ждали ее решения. Подумав немного, она сказала:

– Видишь ли, Федор Иванович, у нас на хуторе работы как таковой нет, у нас есть обязанности, которые, как закон, выполнять надо. К тому же, у нас не частная лавочка, а единая семья, хотя и родословные у всех разные. Если вас это устроит, то едем на хутор знакомиться. Хотя слово мое и веское, но нам еще семейный совет пройти надо, всеобщее одобрение получить. Что на это скажешь?

– Я слышал об этом, и нас это не смущает. Едем, конечно.

Любава пригласила Федора Ивановича в машину, села за руль и выехала из села. Проехать, однако, самой по скользкой дороге ей далеко не удалось. Машину неожиданно закрутило, развернуло поперек дороги, и она заглохла. У Любавы дрожали руки от напряжения, и она долго соображала, что ей делать. Федор Иванович предложил:

– Если можно, давайте я поведу. Не сомневайтесь: и опыт у меня есть, и стаж имеется. Я эту машину до винтика могу разобрать и собрать без посторонней помощи.

Любава не стала возражать и тут же уступила свое место. Федор Иванович завел машину, осторожно развернулся, поставив ее в колею и тихо тронулся с места, не оставляя у хозяйки никаких сомнений в своем профессионализме.

– А знаете, Любава Павловна, – заговорил, проехав немного, мужчина, – мне ваша газета понравилась. Пожалуй, она единственная, в которой правда о деревне изложена. Одного только в ней не хватает – оценки серьезности ситуации. А так – все путем, все по делу.

Любава внутренне напряглась. Она впервые услышала чужое мнение о своей газете, а потому ей было интересно знать, где она со своими помощниками не дорабатывает. Да и человек, сидевший перед ней, был не случайным прохожим, знал деревню изнутри. Его мнением следовало дорожить, притупив свою гордость.

– Ну, а как вы оцениваете ситуацию и в чем мы не правы?

– Я этого не говорил. Вы правы, конечно. Но деревня требует радикального изменения всей ее жизни: и социальной, и экономической. А пока мы идем в никуда. А нам надо просто вернуться в деревенскую Россию, к ее началу. В сказке-то той, которую нам навязывают, не все хотят жить. Потому у нас и получается, что работаем артельно, а пьем отдельно. А деревня-то ведь всегда всех спасала, да и сейчас всех готова принять. А мы с ней по-хамски, ибо правые средства оправдывают неправую цель. Нашим-то капиталом, землей и деревенской мудростью не народ пользуется, а те, кто наверху, на ковре.

– Интересный вы человек, Федор Иванович. Слушая вас, думаю: почему вы не в моей команде, и где вы раньше были?

– Я же за бедных, Любава Павловна, кто становится все беднее и беднее. Нас уничтожают, из нас, как из бревна, буратинок делают, а мы все пытаемся оправдать. Потому у сильного всегда бессильный и виноват. А мне их махровая, замшелая тупость во как надоела. Деньги-то надо в жизнь людей вкладывать, а не в заоблачные прожекты. Поэтому резолюцию по поводу рынка пора обновить, а еще лучше – ее переписать. Нам же все равно скрипача менять нужно. А что касается газеты, то приму участие, если вы позволите.

– Позволю, Федор Иванович, позволю. Таких как вы редко можно найти, ибо система вас не выбрасывает, а жует в себе, делая из многих обыкновенную лужу.

– Никогда не думал, что в своей жизни придется с политикой столкнуться. Но вижу, что надо. Политика – это же управление общественной энергией, которая пока спит, ее разбудить надо. Да и своих позиций гнилая власть без боя не отдаст. Поэтому пора начать просыпаться, пора возвращать народу то, что у него отняли.

– А что у него отняли-то? – задала провокационный вопрос Любава.

– Волю и справедливость, уважаемая Любава Павловна. Сами же об этом в своей газете пишете, а меня спрашиваете.

– Да я так, уточнить кое-что. Интересно же мне знать, что является источником вашей силы и духовной радости.

Федор Иванович удивленно посмотрел на Любаву, улыбнулся одними губами и прибавил скорость.

Впереди показался хутор, и разговор прервался сам собой. Въехав во двор, Федор Иванович остановил машину, вышел и осмотрелся. В глубине двора играли мальчишки, строя снежную бабу из первого снега, а слева стучали топоры плотников, строивших огромный рубленый дом. Любава следом за ним вышла из машины и предложила своим спутникам подождать ее во дворе. Ей надо было срочно решить вопрос с домашними о трудоустройстве своих неожиданных знакомых и о приеме их в свою большую семью. Как она и ожидала, никто возражать не стал.

– Селить-то их где будешь, горе мое? – поинтересовалась мать.

– Не переживай, мамуля, места всем хватит. Пока поживут в лаборатории. Там и буржуйка стоит, и кровати есть. До нового дома пережить можно. Федор Иванович Милене поможет в ее большом хозяйстве, а Аленка тебе подспорьем будет, с детьми поможет. Судьба– то у них сложная, а ситуация безвыходная, кто-то им помочь должен.

Во двор вышли всем семейством, познакомились и разговорились. Случилось так, что все друг другу понравились. Аленка, оторвавшись от взрослых, сразу включилась в игру малышей. «Ну, вот и прижилась наша хуторяночка в семье», – подумала Любава и улыбнулась.

Федор Иванович сразу вызвался помочь с постройкой дома. Любаве это понравилось.

– Ну что, дамский угодник, – обратилась она к Михалычу, – примешь в свою бригаду нового работника или возражать будешь?

– Надо еще посмотреть, чего он стоит. Плотницкое-то дело мудреное, хлопотное, как бы не навредил. Проверить надо, какой он породы. Сейчас вот и проверим сразу. – С этими словами Михалыч протянул Федору Ивановичу свой топор, сам взял другой: – Руби с этого конца это бревно, а я буду рубить с другого. Угонишься за мной, будем работать вместе, если нет, то на нет и суда нет.

Федор Иванович усмехнулся, взял топор, пальцем проверил его лезвие и стал ждать команды. Все сгрудились вокруг бревна, ожидая результата. Им было интересно узнать, чем закончится состязание. Хуторяне, естественно, переживали за Федора Ивановича, потому что хотели, чтобы заносчивый Михалыч свалился с пьедестала. Тот же, чувствуя свое превосходство, был спокоен и не сомневался в своем успехе. Топоры застучали одновременно, и первое время было совершенно не ясно, кому улыбается фортуна. Все с облегчением вздохнули, когда чурбак отделился от ствола дерева из-под топора Федора Ивановича. Михалычу не хватило всего одного взмаха, чтобы оказаться победителем.

– Ну, ты парень, даешь, – удовлетворенно произнес он. – Так меня еще никто не срамил. Моя-то ведь плотницкая профессия – это мой кислород, я ею живу. Эх ты, паря, не склонился даже перед авторитетом, который я в селе имею.

– Если ты хочешь сделать другому то, чего себе не желаешь, Михалыч, то обязательно проиграешь.

– Да ладно, чего там. Где учился-то плотницкому делу? Не с молоком же матери мастерство пришло.

– Не обижайся, Михалыч, но у нас это семейное. И дед, и отец мой плотниками были, чудеса топором творили. Что-то мне и от них досталось. В команду-то свою меня берешь?

– Что с тобой сделаешь, паршивец, возьму, конечно. Только нос-то свой особенно не задирай, я этого не люблю.

Все хуторяне, слышавшие этот разговор, дружно рассмеялись, что означало, что крещение новичка состоялось.

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за апрель 2011 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт продавца»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите каждое произведение апреля 2011 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 


Оглавление

8. Глава восьмая. Газета
9. Глава девятая. Аленка и ее отец
10. Глава десятая. Посланцы доброй воли
517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!