Небесная канцелярия

На чтение потребуется 50 минут | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf | (заявки на иллюстрирование: newlit@newlit.ru)

 

Купить в журнале за февраль 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

 

 

 

Один маленький человечек, Виктор Иванович Шёпотов, с грустными щеками и такой начищенной лысинкой, что в ней отражались лампочки, преподавал в Строгановском художественном училище рисовальные курсы.

Шёпотов был похож на старый пиджак, криво висящий на узких плечиках, и любую одежду умел носить так, точно в ней никого не было.

Рукава болтались на Шёпотове, как на пугале, локти были обмётаны дырками, низ жалко смят. Брюки висели на нём огромными складками, облепленные холстовыми нитками.

Рисунки он поправлял неуверенно, возражал шёпотом. В буфет не ходил. Пил чай с баранками на тумбе, в углу за мольбертами.

Его неуверенные движения и слова, и весь он сам (тоска, тоска!) был как стёртый ластиком неудачный набросок.

За это его прозвали «Пиджак».

Когда Шёпотов шёл по коридору, про него говорили: «Пиджак идёт».

Когда Шёпотов болел, говорили: «Пиджак заболел».

Если бы Шёпотов повесился от этой безнадёги, про него бы сказали: «Пиджак повесился».

«Дурак Пиджак».

И только глаза Шёпотова, растерянно прятавшиеся за роговой мутной оправой, всегда заляпанной пальцами, были удивительно прозрачного синего цвета.

Но никто не смотрел Шёпотову в глаза, и вообще, во всём мире до этого мятого скучного Шёпотова никому не было дела.

Учиться у Шёпотова рисунку никто не хотел. В колонке его учеников время стирало прошлогодние фамилии. И сам он только числился в институте учителем рисования, то ли кадровым недоразумением, то ли по привычке, то ли из жалости.

 

На занятия к Шёпотову в распахнутую дверь мастерской (вниз по лестнице направо) в начале лета вкатывались тополиные колючки.

Осенью в узкую форточку влетали осенние листья, а зимой низенькое окошко плотно заносило снегом.

 

Ещё же (бесплатно) приходил к Шёпотову на занятия подслеповатый скрипач Лёша Коган. С шапкой чёрных кудрей вместо волос.

Рисовать музыку. И рисовал музыку углём, кроша его на пол, на больших листах ватмана.

Шёпотов ставил на фондовом проигрывателе Шопена.

Шопен скрипел иголкой и заедал.

Приходя за два часа до занятий, Шёпотов любовно и неторопливо устанавливал на хромой куб (только у Шёпотова куб мог быть хромой) гипсовую головку Нефертити с отбитым ухом, губы Давида или тусклую цветочную вазу. Заботливо драпируя свой натюрморт в жёлтые и зелёные тряпки.

Часы с кукушкой (тяжёлые стенные часы с желобками в колоннах и золочёными капителями) давно не ходили, и Шёпотов то спотыкался о них, отбивая в ботинках пальцы, то сам ходил с часами по своей каморке, соображая, куда их поставить.

Часы стояли, Шёпотов ходил.

Правда, время от времени из часов совершенно неожиданно выпрыгивала облупленная керамическая кукушка.

И дико кричала.

«Ку-кУ!»…

А Алые паруса снова вставали ледяными зимними утрами над городом, и ветер разрывал их в клочья.

А потом пришла она.

 

Бывают такие люди (вот вроде Шёпотова), которые всё равно: вошли они или вышли. А бывают наоборот. Она была «наоборот».

Её звали Таня.

Она вошла, и из подземного окошка мастерской Шёпотова ей навстречу устремился солнечный луч и лёг ей под ноги.

Подслеповатый скрипач обернулся и опять сломал уголь. Иголка проигрывателя перепрыгнула через скрипящую тишину. Заиграл Шопен. Выпрыгнула кукушка.

Шёпотов выронил бы часы в довершение всей этой картины, но он только опасливо прижал их к груди.

И часы пошли.

Часы пошли, а Пиджак влюбился.

 

Ей было восемнадцать. Шёпотову – сорок пять. Она была прекрасна. Шёпотов был Пиджак.

Долго она в мастерской не задержалась. Походила пару недель, нарисовала пару гипсовых побитых головок и цветочную вазу (весьма неумело), Шёпотов не поправлял её. Бедняга, он боялся к ней подойти. Он даже дышать рядом с ней не мог. И дышал в своём уголке, за мольбертами.

Выглядывая оттуда, как слепой крот выглядывает из норы, щурясь на солнце и вздрагивая усиками.

И вот она, конечно, походила немного, но скоро переписалась в мастерскую Метёлкина, рисовальные курсы которого проходили по вечерам на первом этаже, в светлом просторном зале под статуей Давида, и пользовались большой популярностью среди поступающих.

Она ушла. Пиджак и подслеповатый студент остались.

 

Время потекло дальше. Скрипач по-прежнему рисовал на ватмане музыку. Застревал в пластинке Шопен. Выпрыгивала кукушка.

Однако теперь время пошло для Шёпотова.

Незаметно и неслышно для остальных в Шёпотове сдвинулись какие-то невидимые острые шестерёнки. Побежали по кругу стрелки. Заиграла музыка. Он больше не уходил из мастерской вечером и не возвращался в неё по утрам.

Он в ней жил.

Из-под двери его каморки по ночам сочился ламповый свет. Играла музыка.

 

Прошёл год, и в июле Таня благополучно поступила на первый курс отделения Керамики.

Был жаркий полдень. Асфальтовое небо лежало над асфальтовым городом. Тридцатник в тени под липами. Институт замер в торжественной тишине за своими колоннами. Пахло пылью, чайной плесенью и растворителем.

Стоя под списком, ещё не успев прийти в себя от радости (О! Это ослепительное чувство! Я поступила!), Таня вдруг услышала музыку.

Тихая знакомая музыка. Возможно, её доносил сквозняк из распахнутой форточки.

И вместо того чтобы выйти на улицу (Поступила-прошла-поступила!), она тихонько вышла из гудящей толпы абитуриентов и пошла.

Вниз по лестнице направо.

Осторожно приоткрыв створку, Таня скользнула в знакомую мастерскую, прикрыв за собой дверь. После тёмной коридорной сырости глаза слепил солнечный свет, и сначала ей показалось, что она смотрит на себя в зеркало. Но это была картина. На картине, в полный рост, выступая из темноты, стояла она. Под ногами её лежал солнечный луч.

Она вошла, и ей показалось, что живая девушка с картины, её двойник, сделала шаг ей на встречу.

И справа, и слева, на низких стенах мастерской, на стеллажах и небрежно скатанные в рулоны, под ногами и повёрнутые к стенам… Картины, картины, картины…

Таня разворачивала их, отворачивала от стен, у неё дрожали руки.

Картины-картины-картины…

С каждой из них снопами, разноцветными радугами, небом лился солнечный свет. Настоящий, ослепительный солнечный свет.

Мастерская была залита солнцем как белилами.

Сухо крутилась пластинка.

Пиджак лежал в своём уголке за мольбертами. От мира его закрывала хромая тумба. Кружка и начатая пачка печенья «Юбилейное»

Часы остановились.

 

В центральном зале Дома художников на Кузнецком проходила выставка.

В картинах играла музыка. Из них смотрел людям в глаза солнечный свет.

Умер Пиджак.

Великий художник Виктор Иванович Шёпотов.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за февраль 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение февраля 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.