Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Перекусив и коротко поговорив по «комми» с Эс, Эн немедленно направился к нему. Друг имел мастерскую почти на окраине, однако не жил в ней, а лишь приходил туда работать. Она была поменьше, чем у Эн, и странным образом заполнена художественным хламом. Эс, время от времени, пытался избавляться от мусора, который, будто на дрожжах, снова рос, пузырился, расползался по пыльным углам… В молодости друг заявил себя авангардистом, а потом умерил пыл, ради куска хлеба лет десять занимался натюрмортом, собирал предметный фонд. Затем, резко сменил имидж, но предметы уже проложили к нему, точно мураши, набитую тропку и ползли в мастерскую без спроса, занимая собой всё, вплоть до потолка. Чёртовы железяки, фарфор, стекло – летели с полок, хрустели под ногами, мешали со вкусом жить. Таким вот образом, за Эс установилась слава собирателя, поэтому вдовы и родственники уходящих в вечность демиургов, боясь выкинуть «очень нужную вещь», регулярно сдавали ему плесневелый утиль. Когда Эн обрёл мастерскую, где можно было жить и работать, то посоветовал также поступить и другу, но Эс упорно не хотел мешать творчество с жизнью. Он лишь тоскливо кивал на свой ужасающий склад, вздыхая: а это всё куда?!

Так и дружили они, обретаясь в параллельных мирах: Эн вставал и сразу оказывался на службе – творил, безумствовал, парил, добился по факту известности. Эс жил среди далёких от искусства людей, сменил жену, то есть, шило на мыло, без толку суетился, часто вступал с миром в беспорядочные эмоциональные связи, тратил на них в день до трёх часов времени, психовал, считался среди коллег даровитым неудачником, а в итоге – скис и постепенно чуть не до смерти заболел.

Друг встретил Эн заметно посвежевшим, бодрым, но вместо прежней импульсивной искренности, глаза его теперь источали мудрую усталость. Лишних вопросов Эс не задавал, о выздоровлении рассказал суховато, предложил выпить, это… чаю. «А чего покрепче?» – сурово спросил Эн. «Пожалуй, мне уже нельзя, но для тебя пузырёк найдётся». Эс через силу улыбнулся. «Ну, хотя бы так… – почесался Эн, – нелегко терять друзей!» – «Да я вроде ещё не потерян…» – «Ну, в смысле, для этого дела…» – Эн щёлкнул пальцем по кадыку. «Я думаю, нашей дружбе и это испытание по плечу», – предположил Эс. «Не знаю, не знаю», – подумал Эн, а вслух, между тем, предложил: «Наливай… Под чай… Или, быть может, пойдём куда-нибудь в кафе? Душновато у тебя, да и эта выставка антиквариата своей массой после «Сияющего мира» очень уж давит…»

Эс кажется не обиделся на Эн, рассказав в своё оправдание, что одна дизайнерская фирма создаёт богемный культурный центр и предложила ему продать, так сказать, коллекцию. «Через неделю вывезут всё, сделают за свой счёт здесь косметический ремонт, тогда раздышусь… Меня и самого этот хлам, признаюсь, достал. После болезни на него уже нет времени. Надо спешить! Жить, работать…» Словом, Эс легко согласился пойти погулять, а перед тем, как уйти, показал Эн новые листы своей музыкальной серии. Работы были замечательные, но местами ещё чуть сырые в идейном смысле и недоработанные художественно… Однако у Эн сразу мелькнула мысль, объединив их с его будущей серией, устроить совместную выставку. Эс сначала отнекивался – как без водки решаться на такое! – но затем, махнув рукой, пообещал, допустим… к ноябрю управиться. Только вот как быть с музыкальным сопровождением?.. Эн тут же, по «комми», уговорил Эву помочь в этом вопросе, к тому же у неё намечался полноценный декретный отпуск.

Вскоре, возбуждённые новыми идеями, друзья отправились гулять по вечернему остывающему городу. Держались они больше окраин, скверов, обходя по привычке венозные шишки цивилизации и места скопления себе подобных. Друзья вспоминали прошлое, сквозь слёзы смеялись над собой, говорили на любые темы, обходя главное: они живы и тому рады. А грехи прошлого, в виде апатии, скепсиса, усталости, как застарелые язвы, старались пока, то есть, до анестезии… не бередить, ведь раны эти едва только заросли, едва покрылись хрупкой корочкой оптимизма.

Когда Эн и Эс нагулялись, то нашли себе приют в летнем кафе городского парка. Под липами было уютно, редкие посетители сонно общались между собой, ненавязчиво звучал вкусный десертный джаз. Эн, конечно, хотелось выпить, но вместо ожидаемого врача перед ним сидел, хороший непьющий, увы, человек, и слова порой зависали на кончике языка. Для отрыва им не хватало смазки… Эс понимал это, он тоже жаждал расслабиться, но страх перед больницей был пока сильнее его. Он знал, что дружба – а особенно в среде творцов! – кончается, когда люди перестают вместе пить, то есть, предельно откровенничать, быть честным в оценке собеседника, самого себя, так как банальная пьяная правда намного ценнее трезвой воспитанной лжи.

Поэтому, до прихода официантки, он сумел всё же победить себя, попросив к фруктам, пирожным, шоколадке и кофе, бутылочку хорошего портвейна. Умирать, так с музыкой!.. Однако в дальнейшем он смог лишь по капле цедить вино, как бы поддерживая компанию. Это тоже цена жизни. Новейшие лекарства, которые он ещё принимал, видимо спорили со старыми испытанными методами оздоровления. Но Эн было довольно и того. Он, чуть захмелев, смог говорить с другом как с другом:

– Вовремя мы договорились о выставке, это подстегнёт нас работать без дураков: я свои стихии наконец нарисую, Эва твою музыку слегка обработает, Эш Богиню Богемы, я думаю, выставит, ты не подведёшь… Так, возможно, мы грехи свои тяжкие и сможем искупить?..

– Какие грехи? За тобой их вроде не водилось, я тоже почти чист.

– А в декабре, когда я пришёл в больницу по твоей просьбе, чтобы достать это… не ты ли говорил, что жизнь перед болезнью потеряла для тебя всякий смысл и её было не жалко, хотелось искать смерти, убивать время, как обыватели? Это ж и есть грех!.. А отравить себя, в ситуации безнадёжной хвори, не грех. Неверие в себя, в целебную силу искусства, убийство времени – вот наше смертное прегрешение! Кстати, я тебя за ту просьбу нисколько не осуждаю, тем более, ты лишь стоял на пороге отчаяния, но не шагнул вперёд, а я совершил… – Эн вдруг умолк.

– Ничего не пойму, что ты совершил?

– Настоящее самоубийство, без дураков: побывал на той стороне, но чудом выжил. После смерти Эми, помнишь я тебе зимой говорил, тоже потерял желание жить, всё из рук валилось, живопись надоела, водка уже не брала. И не потому, что потерял близкого человека… Нет, тут другое, тем более что с Эми нас связывала к её уходу лишь не слишком вредная привычка. У меня, кажется, душа совсем исчезла. Или уснула… Жил автоматически, без надежды на пробуждение.

– Пусть это грех, пусть тяжкий, но не смертный же!

– Это да, но я пошёл много дальше: когда «дедку», эту проклятую и благословенную одновременно, тут у одних весёлых ребят заказывал… то попросил ещё одну капсулу для себя. То есть, так решил разрубить узел своих проблем. Затем подписал официальное заявление в адвокатской конторе – теперь это возможно, нашёл уединённое местечко неподалёку от Ключей, выпил яду в волчьей норе, умер… Но не совсем, как потом неожиданно выяснилось… Твоя капсула, если не секрет, где?

– Спрятал в надёжном месте, ведь уже после первых признаков облегчения, после твоего альбома, с которого началось возрождение, я и думать уже не мог о самоубийстве. Внутри всё горело необходимостью творчества, желанием вдохновенно прожить этот пресловутый «остаток дней». Но капсулу, я имею в виду, поэтому приберёг её на всякий случай – вдруг снова беда навалится. Зачем другим от твоей боли страдать?

– Похоже, припрятал зря. У меня есть подозрение, что средство это хитрое – фальсификат. Вместо тихой смерти я получил несколько суток кошмарного бреда, метаний по пустыням, льдам, видениям…

– А как это всё произошло, как ты выжил, кто тебя спас?.. Я так понимаю – женщина, у которой ты сейчас живёшь?

– Да. Послезавтра Эл приедет сюда, я тебя с ней познакомлю. Она – лесник, три года назад потеряла мужа, одиноко жила в лесу, ехала на вездеходе за кормами. Рядом с Красным Носом – это место, где я искал последний приют, – она случайно остановилась, услышала крик в лесу… Ну, и спасла меня, потом лечила, выходила. Я напросился пожить у неё некоторое время и сразу привязался к ней. Наверное, полюбил даже. Она ответила мне взаимностью. Так, по воле случая, я стал лесником.

– Раньше, напомню, ты был художником…

– Надеюсь, что художником я и остался, но это звание для души, а для тела полезнее быть лесником. Любоваться горами, мёрзнуть зимой, дышать кислородом, пить самогон, умываться нарзаном, париться в бане, дружить с медведями, быть опорой любимой. Ты не поверишь, я только сейчас, на исходе дней, как говорят, почувствовал себя настоящим мужчиной, не боящимся никого, и себя в том числе.

– Тебе повезло, ты счастливчик!.. А как нам, прикованным к участи средним актёрам, среди стальных декораций этого абсурдного спектакля обретаться, лицедействовать, гамлетовские монологи произносить?

– Каждому своё… Я нашёл то, что искал. Ради счастья жить я был готов умереть. Пусть и прочие рискуют… Пусть не идут проторенным путём, бунтуют, рвут цепи, бросаются грудью на амбразуру поступка!

– Верно, каждому своё, но не каждому же дано закрывать собой эти проклятые амбразуры. Да и героев столько обществу не нужно…

Эс, чуть прищурившись, смочил губы ароматным портвейном, Эн же, согласно логике личной, опрокинул полбокала разом, помедлил, закусил нектар бананом, открыл рот, но не сразу нашёлся, что ответить…

– Видишь ли, мы с тобой находимся в том возрасте, когда можно не оглядываться на общество, не спрашивать у него – как нам жить? Я устал от всего, искал смерть, а нашёл счастье. Имел я на это право? Да, как и всякий человек. Каждому ли так везёт? Нет, конечно, но меня за это совесть не мучает, ибо я свой страшный ад прошёл. Никому не советую там оказаться… Теперь я живу в раю, чего и остальным желаю, зная одновременно, что это лишь благое пожелание. Впрочем, люди даже здесь, в абсурдных декорациях как-то живут, по-своему счастливы. Они не знают жизни иной, поскольку приспособились к этой. Но я со своим другом счастьем обязательно поделюсь. После выставки, зимой, ты к нам, настаиваю, на недельку-другую приедешь! Серия музыкальная к тому времени, скорее всего, как проект себя исчерпает, и тебе будет нужен материал для движения вперёд. Возможно, найдёшь его у нас… Я тебе такую баньку со снежком на розовое тело закачу, что ты про всё на свете забудешь!.. А потом, под грибочки, самогончика как накатим, как погомоним обо всём на свете! Давно ведь не отрывались по полной, не спорили до хрипоты, не ругались… Скисли душами, опрыщавели и противоестественно махнули на себя рукой. Пора, наверное, молодеть. Плох генерал, забывший, что и он был солдатом.

– Предложение лестное, но у меня полной уверенности в себе ещё нет. Месяцы болезни будто стержень внутри согнули… Я вроде полон воли горы свернуть, творить, мечтать, но ограничитель какой-то внутри не даёт сполна рвануть штурвал на себя, взлететь.

– Олений лан в этом смысле лучшее средство. Вот чуть наберёшься сил, восстановишься здесь, поверишь в полное выздоровление, выставкой нашей по салонному так называемому искусству ударим, переполошим публику, по-хорошему, возможно, её удивим, а там…

– Попробуем. Ты говоришь, средство фиктивное. Ну, а если бы оно настоящим оказалось, то с кем бы я сейчас разговаривал?

– Ни с кем, но вины за это ты бы не почувствовал, так как я сделал всё возможное, чтобы похоронить страшные тайны вместе с собой…

Эс после этих слов будто опал, позволил себе чуть больше алкоголя, так второй раз по судьбе привыкая к нему и восстанавливая, с помощью известных от сотворения мира подручных средств, одну из важнейших для человека жизненных функций – хмельного забвения.

– Но мне сейчас от этого не легче. Выходит, я из-за болезни, в своём слепом эгоизме, слишком зациклился на себе, упустил друга, не понял его, дал висельнику верёвку. Вот это действительно смертный грех.

– За который, старина, я должник твой верный до конца дней!.. Ведь благодаря целой череде нелепых случайностей я оказался в раю, обрёл любовь, смысл жизни… Как ни воспевай расчётливость, мудрость, силу воли, но и роль удачи, рока в жизни переоценить нельзя. Даже герои склоняют перед ними голову, ибо случайность порой выше характера. И это здорово! Поскольку заставляет нас бороться с роком за удачу. Люди, стиснув зубы, нередко побеждают всё. Словом, спасибо тебе!

– В ответ могу только поблагодарить тебя. Если бы ты дал мне яд, не дав альбом, то я бы, скорее всего, умер. Ты говоришь, что таблетки фальшивые, но ведь они поставили тебя на грань гибели, ведь так? А если б я, истощённый болезнью, проглотил эту «дедку», то не смог бы оклематься. Но я пить её не стал, всё ждал сигнала, какого-то края. Тут ты приносишь мне, как утопающему, соломинку – альбом… Я очнулся, уцепился за рисунок, месяц, другой и вдруг сыворотка эта спасительная поспела. Всё, что произошло с тобой и со мной, можно назвать одним словом – чудо. Поэтому, спасибо тебе за жизнь…

– Тогда я признаюсь тебе ещё в одном грехе. Люди, у которых я взял яд, показались мне неплохими, но без твёрдых моральных устоев. Цену за товар я заплатил достаточную, однако гарантий не получил, поэтому после того, как отдал его тебе, некоторое время ждал твоей смерти… В смысле, как свершившегося факта! Меня кидало из стороны в сторону, крутило и буквально тошнило оттого, что я знаю страшную тайну, а мой друг вот сейчас, где-то в пахнущей хлоркой палате, быть может, держит капсулу на ладони, быть может в этот миг умирает, или уже остывает в морге. И всё это с моей помощью, из-за меня… Я даже хотел твоей смерти, конца твоих физических мук, как конца мук своих – душевных. Такой вот у тебя горе-друг… Но потом ты преобразился, и одна моя боль разом ушла. Мне даже видение было, где ты официально получил право на жизнь. Остался только я со своею бедой.

– Это тоже не тяжкий грех, ведь ты не смерти мне желал, а лишь избавления. Страдания, что ты за меня принял, я оценил сразу. Кто ещё, кроме тебя, мог бы вот так пожертвовать собой для друга, взять на себя часть чужой боли… Давай выпьем и перестанем друг друга благодарить, поскольку квиты: каждый получил своё. Мы, в прямом смысле, пережили самое страшное для себя, собственную смерть, поэтому, верю, жить нам теперь предстоит долго. Мы будем ставить рекорды долголетия, удивлять мир и удивляться миру. За нас, чудом выживших!..

Эн подлил вина, друзья чокнулись за сказанное. Причём Эс почти уже без боли принял крепкое лекарство. Его тоже чуть отпустило…

В небе продолжали бесноваться, играя формами, роскошные пенные облака, окрашенные сейчас вялым закатным солнцем. Липы, укравшие у неба дармовой огненной краски, стояли теперь золотые. День красиво агонизировал. Вечер подготавливал город к ночи: зажигалась реклама, в окнах домов рядом с парком оживали шторы, дружно вздрагивали от прикосновения пластиковые жалюзи.

Эн было хорошо сейчас, после взаимных признаний и отпущения всех гнетущих душу грехов. Прошлое перестало давить на душу, теперь сзади осталась лишь приятная дымка заблуждений. И город не раздражал Эн как прежде, но в его глазах Эс уловил глубоко спрятанную тоску, подумав, что это боль покаяния так напоминает о себе, или угнетает временное отсутствие его загадочной музы, однако он заблуждался… Другая боль засела в нашем герое: тоска по Оленьему лану. Эн и сам не заметил – как стал рабом этого места, служащим Эдема, будущим певцом стихий, фанатичным поклонником дикой природы… Но сказать об этом другу до того, как он сам посетит возвышенный парадиз, ему казалось несправедливым. Ведь Эс живёт здесь, не мучаясь до срока положением тела. Пусть сам, и в свой срок оценит рай, запьёт студёным ветром красоты, обожжётся огнём сверкающих звёзд…

Друзья, рассчитавшись, направились к выходу из парка. По мере движения к центральной аллее с её аттракционами и кафе, народу в этот час вокруг прибавлялось. Распаренные летом горожане дышали, не имея другого, этим, условно говоря, свежим воздухом. У главного входа с гомоном закрывалась выставка художественных поделок: игрушек, картин, сувениров. Несколько портретистов «новой волны» рисовали красивых девушек. Их модели, впрочем, были так себе, но в умелых руках они превращались в фей. Эс с улыбкой прошёлся по рядам, а внимание Эн привлёк уличный музыкант у фонтана. Он словно и не касался клавиш синтезатора, однако его инструмент источал дивную грустную мелодию.

«Здорово!» – с восторгом сказал Эн подошедшему другу. «Неплохо, для данного жанра… – сдержанно ответил Эс, – но ничего необычного в этом нет, поскольку качество музыки здесь – это заслуга производителя инструмента, а не исполнителя. Современные программы, по факту, не позволят тебе сыграть плохо, поперёк гармонии. Это, старина, не рояль, акустическая гитара или скрипка! Нот знать не требуется, слух не важен, имей хороший музыкальный вкус, эрудицию, обладай фантазией и всё – ты почти гений… Цивилизация терпима к невежеству».

Эн через коммутатор, тем не менее, «подал» музыканту недурную сумму денег, чем весьма удивил Эс. Свои действия он сопроводил лишь коротким комментарием: «Это за идею…» Далее они вышли из парка и побрели, расслабленно болтая о душе, в направлении дома Эс. Здесь Эн с другом, несмотря на его настойчивое приглашение в гости, расстался, так как с его новой женой – порывистой, играющей в искренность дамой, – не нашёл общего языка. Он заочно наговорил ей пышных комплиментов, сослался на головную боль после портвейна, да и был таков.