Муза скорби и тревоги

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июль 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 14 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Прошу прочесть этот отрывок со всей возможной внимательностью:

«Я не могу даже на четвёртый день бомбардировок отделаться от сосущего, физического чувства страха. Сердце как резиновое, его тянет книзу, ноги дрожат и руки леденеют. Очень страшно, и какое это унизительное ощущение – этот физический страх… Бросать в безоружных, беззащитных людей разрывное железо, да чтобы оно ещё перед этим свистело, чтобы каждый бы думал: «Это мне» – и умирал заранее»…

И вот, ещё один в таком же роде:

«Сегодня в 9.30, когда начала писать, они вновь прилетели. Но бухали где-то далеко. Ложусь спать – а может, они будут через час? Через 10 минут? Они не отвяжутся теперь от меня. И ведь это ещё что, эти налёты! Видимо, они готовят нечто страшное. Сегодня на Палевском в дом как раз напротив нашего дома попал снаряд, много жертв… Нет, я держусь… Но ведь это же ненормально!»…

Ну, и ещё один маленький фрагмент:

«Утром, когда уходили, на район был дикий артналёт, и снаряды свистели над нашим домом без секундной паузы, как в зоомагазине птицы. Нас не убило, хотя ложились везде близко. Мне было страшно, я хотела жить…»

Нет, это не репортаж из Донецка или из Горловки, или из Луганска, или, допустим, из Макеевки. Это – из дневника Ольги Берггольц. Осаждённый, голодающий и беспрерывно обстреливаемый Ленинград, осень 1941-го, зима 1942-го. А ведь как похоже!..

Имя этой поэтессы – поэта, как принято нынче писать в духе пресловутого унисекса – широкой публикой уже изрядно подзабыто, а если о нём и вспоминают, то исключительно в связи с блокадой. Наберите в поисковике имя «Ольга», и вам вывалится целый ворох всяких Ольг – Виниченко, Бузова, Скабеева, Дибцова, Куриленко, Кузьмина и т. д., но Берггольц не будет в этом перечне имён первой необходимости. Да и вообще, это ведь дела давно минувших дней. В мае нынешнего года прошло её 112-летие, а из жизни она ушла 47 лет назад. И сколько ещё можно мусолить тему блокады? Ну, было, было, так что же теперь, лить и лить по этому поводу слёзы?..

Рассказывать, кто такая Ольга Берггольц, предполагая, что кто-то не слышал этого имени, как-то неловко. До начала войны это просто один неплохой ленинградский поэт, а с началом её – бессменный неумолчный голос блокадного Ленинграда. Вела на ленинградском радио свои передачи, для которых специально писала духоподъёмные стихи, рассказы и очерки, вела беседы, зачитывала письма слушателей, призывала, обнадёживала, утешала. Сама была блокадницей, и испытала всё, что испытали многие другие. Адресованных лично ей писем были тысячи, и в них умиравшие, но всё-таки не умершие люди сообщали, что именно её голос и её стихи помогли им преодолеть смерть. Блокадной Музой и Мадонной стали называть её уже тогда, в блокадные дни. «Какое вы хорошее имя себе заработали», – не без зависти, я убеждён, сказал ей один из начальников Ленинградского радиокомитета.

 

Читатель нелюбопытный, поверхностный, а такие, к великому сожалению, составляют неоспоримое большинство, представляет себе Ольгу Берггольц поэтом, возможно, талантливым, но сугубо советским, официальным, певцом военной блокадной героики, автором строк «никто не забыт и ничто не забыто», да ещё, может быть, десятка стихотворений того же рода. Упрекать за это читателя язык не повернётся, не поднимется рука, поскольку именно таким усиленно и планомерно создавался её образ властью. Создавался и поддерживался на всём протяжении её жизни и творчества, а после её ухода из жизни эти старания власти только усилились.

Очень неудобным для власти была она поэтом и гражданином. Неудобным и беспокойным. Таковым остаётся, по-видимому, и сегодня для власти нынешней, как это ни парадоксально. Никакая власть не любит самостоятельности суждений.

 

 

*   *   *

 

«Истории Берггольц хватило бы, чтобы написать не один роман», – считает журналист Елена Кузнецова из «Фонтанки.ру». И что тут возразишь? Познакомишься с историей её жизни, и только удивишься, почему эти романы до сих пор не написаны.

А изучающий её творчество и жизнь московский литературовед Наталия Громова убеждена, что наследие Берггольц ещё вовсе не изучено и не оценено, и подлинное её место – рядом с Ахматовой, Цветаевой, Пастернаком, Мандельштамом. Сама Ольга Берггольц с таким утверждением вряд ли согласилась бы. С нехарактерной для поэта самокритичностью она не слишком высоко оценивала свой поэтический дар. И оценивала так вовсе не напоказ, не заявляла об этом смиренно и кокетливо в выступлениях или газетных публикациях, нет, это содержится в её дневниковых записях. Вполне удачными стихами она считала не более десяти процентов от всего ею созданного. Конечно, как и у любого другого поэта, не все стихи у неё равноценны, но с десятью процентами она явно погорячилась. И тем не менее, самокритичность её была абсолютно искренней.

Примечательная запись в дневнике от 30.05.41 г.:

«Второй раз сегодня смотрела «Двадцать лет спустя» (пьеса поэта Михаила Светлова – В. П.). Прекрасная пьеса! О, если бы мне удалось с такой же поэтичностью, жгучестью и скрытой глубиной написать о нашем поколении, как написал свою пьесу Миша. А какие простые и хорошие там у него стихи. После них мне мои (особенно последние) кажутся такими вычурными, надуманными, «вумными»…».

А в другом месте дневника, оценивая стихи одного своего знакомого поэта как малоудачные, слабые, не впечатляющие, добавляет в скобках: «чем-то похожи на мои». Только руками разведёшь от такого безжалостного отношения к себе, к своему творчеству. Но что поделать, ей виднее, да и самокритичным быть всё-таки лучше, нежели самовлюблённым. А её поэзия, её стихи…

 

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,

Где смерть как тень тащилась по пятам,

Такими мы счастливыми бывали,

Такой свободой бурною дышали,

Что внуки позавидовали б нам.

………………………………………………….

 

 

Что может враг? Разрушить и убить.

И только-то? А я могу любить,

А мне не счесть души моей богатства,

А я затем хочу и буду жить,

Чтоб всю её, как дань людскому братству,

На жертвенник всемирный положить.

………………………………………………………..

Сестра моя, товарищ, друг и брат,

Ведь это мы, крещёные блокадой!

Нас вместе называют – Ленинград

И шар земной гордится Ленинградом.

 

Это из «официального», из опубликованного, героико-патриотического. А вот из «частного» стихотворения, посвящённого её старшему другу драматургу Евгению Шварцу:

 

Простите бедность этих строк,

Но чем я суть их приукрашу?

Я так горжусь, что дал мне Бог

Поэзию и дружбу Вашу.

Неотторжимый клин души,

Часть непленённого сознанья,

Чистейший воздух тех вершин,

Где стало творчеством страданье.

Вот надо мною Ваша власть,

Мне всё желаннее с годами…

На что бы совесть оперлась,

Когда б Вас не было меж нами?!

 

А вот что-то уже совсем лирическое, и очень личное:

 

Виденье паруса возникло в море

Как знак судьбы скитальческой моей.

Не бойся, спутник, мы простимся вскоре,

И мне не надо верности твоей.

Но ты запомни паруса виденье,

Залив неповторимо голубой

И быстрой ласточки прикосновенье,

Перекрестившей воздух над тобой.

 

Стих у неё, как мы видим, классического образца, чеканный, ясный и, казалось бы, простой по исполнению, но всегда глубинно сложный по наполненности чувством или мыслью. Нет, нет, конечно же, какие там десять процентов!..

 

 

*   *   *

 

По рождению Ольга Берггольц ‒ петербурженка (1910 г. р.), по убеждениям – ленинградка, сколь ни парадоксально выглядит такое утверждение. Сознательная жизнь её началась уже при Советах, а происхождение (дочь лекаря при фабричной амбулатории), происхождение, в сущности, рабочее, было самым подходящим для новой жизни. Она стала комсомолкой ленинского призыва, и первый её подростковый стих был стихом памяти Ленина, и назывался он просто – «Ленин». Комсомольский поэт?.. Нет, это было бы большим упрощением. Комсомол комсомолом, а поэзия ‒ поэзией, одно другому может помогать, но подменять одно другим… Хотя, конечно, были и такие поэты в двадцатых годах, их называли тогда и сейчас продолжают называть «комсомольскими». К Ольге Берггольц это никак не относится.

Идеологической зашоренности в её текстах не было никогда. Идея была в ней самой, в её сердце, в сознании. И, кстати, не покидала её до гробовой доски, несмотря на страшные, казалось бы, катастрофы, разочарования, утраты. И здесь очень важен вопрос: понимала ли она, что происходит в стране, а если понимала, как воспринимала и почему не выступала против явно чуждой ей системы?..

Её личные утраты и разочарования были такими, что их хватило бы на нескольких крепких мужчин. Дважды побывала в застенках ГБ, причём в самые трудные ежовские времена. Первый раз её «пригласили» в качестве свидетеля, а это в те дни значило, что дальше будет обвинение в соучастии, арест и срок. Второй раз взяли уже прямо с обвинением, как водится, в «троцкистской, террористической» и т. п. деятельности. Оба раза выручало случайное стечение благоприятных обстоятельств – выпускали и давали справку, что не виновата.

 

 

Трижды была замужем, и всех троих мужей поочерёдно лишалась. С первым, поэтом Борисом Корниловым («Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река…») расстались, как и женились, по-комсомольски эмоционально, он впоследствии попал в лагеря, где и сгинул. Второй муж литератор Николай Молчанов умер от дистрофии во время блокады. Третий, критик и лтературовед Георгий Макогоненко, оставил её в последнем, самом трудном (алкоголизм и лечение от него) периоде её жизни, когда быть мужем Ольги Берггольц стало для него неудобным по карьерным соображениям.

Родила троих детей, двое из них умерли во младенчестве от болезней, третий ребёнок преждевременно родился мёртвым в тюремной больнице, после чего рожать она уже не могла. Уходила она из жизни и бездетной, и безмужней. Казалось бы, как тут не обозлиться на весь свет, на мужской род, на страну?.. Но нет, ни одного худого слова в адрес своих бывших мужей. Напротив, слова только самые добрые, и даже в адрес Макогоненко – слова уважения и благодарности. Стало быть, было за что.

Ну а как же со страной, с политикой, со сталинизмом, с репрессиями и лагерями?..

Всё она понимала, всё знала и оценивала так, что можно только удивляться: как же она уцелела, почему не сделалась, как говорили в таких случаях, антисоветчиком?.. Ответ содержится, на мой взгляд, в следующем дневниковом пассаже, запись сделана 06.11.39 г. вскоре после её освобождения из тюрьмы. Мысленно она обращается к своим бывшим сокамерницам, оставшимся там, откуда она сама чудом выбралась:

«Я с вами сейчас, родные мои товарищи. Я рыдаю о вас, я верю вам, я жажду вашей свободы, восстановления вашей чести. Товарищи, родные мои, прекрасные мои товарищи, все, кого знаю и кого не знаю, все, кто ни за что томится сейчас в тюрьмах, в Советской стране, о, если бы знать, что это моё обращение может помочь вам, отдала бы вам всю жизнь!».

Не запись дневниковая, а прямо реквием, кровью сердца написанный, от которого дыхание перехватывает. Казалось бы, всё ясно, дальше у неё судьба Варлама Шаламова или Осипа Мандельштама. Но завершается этот горестный пассаж вот так:

«Я буду полна вами завтра, послезавтра, всегда, я буду до гроба верна мечте нашей – великому делу Ленина, как бы трудна она ни была!».

Ну, вот, конечно, Ленин! Пресловутые ленинские нормы, искажённые, якобы, преемниками вождя. Святая наивность эта Берггольц, скажет сейчас любой либеральный деятель. Эти поборники так называемых ленинских норм ничуть не лучше тех, кого они обвиняли в «искажениях». Обвиняли, ну, и закономерно оказывались в лагерях. Берггольц просто повезло, что она не пошла по этапу и не сгнила где-нибудь на Соловках или в Магадане… Спорный вопрос! Легко обвинять в слепоте и наивности другого, когда судишь его с высоты своих собственных убеждений, а его убеждений не принимаешь.

Из дневниковых записей Ольги Берггольц ясно видно, что и после осуждения культа Сталина, во времена уже относительно мягкие, она критически относилась к режиму, невысоко оценивала руководство страны, а местное чиновничество прямо презирала. По образу мыслей, она до конца жизни была несомненным оппозиционером левого толка.

Для начальства всех периодов она была фигурой крайне неудобной. Прежде всего тем, что была абсолютно честна, прямодушна и бескорыстна. Поделать с нею было практически ничего невозможно, настолько велик был её моральный авторитет и популярность среди читающей публики. А уж о ленинградцах, о блокадниках, нечего и говорить, для них она была их блокадная Муза. Приходилось терпеть её непростой характер, острый язык и прямоту высказываний. А там, где она не сумела почему-либо высказаться вслух, она высказывалась на бумаге:

 

На собранье целый день сидела,

То голосовала, то лгала.

Как я от тоски не поседела,

Как я от стыда не померла!

 

Приходилось нехотя публиковать её и даже награждать. Она продолжала писать стихи, прозу и публицистику. Проза её была ничуть не слабее поэзии, а в чём-то, возможно, и содержательнее. И, конечно, тема большинства произведений – люди, народ, патриотизм, преодоление, однако, и лирика занимала по-прежнему большое место. Очень интересна, своеобразна даже по языку, автобиографическая проза под названием «Дневные звёзды». А вот читать из этого цикла зарисовку «Блокадная баня» не советую – тяжёлое, страшное чтение. Впрочем, не легче читать вообще все её дневники, они написаны только по стилю легко, а по содержанию – разрыв аорты, боль и нервы.

 

 

*   *   *

 

В этой удивительной женщине кого угодно могло подкупить всё: поэтический дар, публицистический талант, декламаторские способности (часами – перед микрофоном в радиостудии), полемический запал, нелицеприятное отношение к людям, смелость, открытость, ну, и то, что называется туманным словом «обаяние». Женское обаяние.

О, да, она была женщиной в полном смысле. Возможно даже, в первую очередь женщиной. С многочисленных фотоснимков на нас смотрит притягательной красоты женщина, более всего подходящая под понятие «русская красавица», несмотря на её звучащую по-немецки фамилию, которая, кстати, почему-то ей никогда не мешала. А глаза на снимках всегда проницательные, тревожные и, что очень важно, умные. Тревожные даже на самых ранних дотюремных снимках. Но женщина – в первую очередь. Вот запись в дневнике, уже после тюрьмы, но ещё до войны:

«Надо одеться хорошо, красиво, надо хорошо есть. Когда же я расцвету, ведь уже 31 год! Я всё думала – время есть, вот займусь собой, своим здоровьем, внешностью, одеждой. Ведь у меня прекрасные данные, а я худа как щепка, и всё это от безалаберной жизни, от невнимания к себе. У меня могли бы быть прекрасные плечи, а одни кости торчат, а ещё года 4, и им уже ничто не поможет. Надо поцвести, покрасоваться хотя бы последние пять-семь лет, ведь потом старость, морщины, никто и не взглянет, и на хер нужны мне будут и платья, и польты…».

Поразительная женщина, невероятная женщина! Снимаю перед нею свою воображаемую мужскую шляпу.

 

 

Проницательность её касалась и большой политики. Проницательность на грани ясновидения. В последние месяцы перед войной, когда вроде бы был мир и договор о дружбе с Германией, а правительство убаюкивало всех и обещало, что всё будет отлично, и даже наказывало сомневающихся, она пишет в дневнике 04.06.41 г. :

«…Близкая, нависающая, почти неотвратимая война. Всеобщее убийство, утрата Коли (тогдашний муж Н. Молчанов – В. П.) ‒ почему-то для меня несомненно, что его убьют на войне, утрата многих близких и, конечно, с войной кончится своя, моя отдельная жизнь, будет пульсировать какая-то одна общая боль, и я буду слита с нею, и это будет уже не жизнь… Войны не избежать всё равно. Мы одни в мире. Наши отказы, отступления, перерождения ничему не помогут. Мы всё равно одни…»

Всё это сбылось с невероятной точностью. До самой последней приведённой здесь строки. Николай Молчанов, напомню, погиб в блокадном Ленинграде в 1942 году.

 

 

*   *   *

 

«Мы одни в мире… Мы всё равно одни…»

Как это напоминает что-то сегодняшнее, злободневное! Провидческие слова восьмидесятилетней давности вновь высветились на стене предупреждающим красным светом, и так же, как восемьдесят лет назад, вполне отражают действительность. А вот этого – «Войны не избежать всё равно», – вот этого не надо. Даже думать не хочется, что это её пророчество может и сегодня сбыться. Обнадёживаться придётся тем, что... [👉 читать далее...]

 

 

июль 2022 г.

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: