20 километров по прямой

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за январь 2023:

 

На чтение потребуется 2 часа 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Волнения в Кронштадте возникли в конце февраля, и были именно волнениями, а закончились двумя штурмами острова, последний – 18 марта 1921 года, и уходом по льду колонны из восьми тысяч особо непримиримых мятежников в Финляндию. Только это были уже не волнения, это было восстание, мятеж, полноценное вооружённое выступление. Трудно сегодня поверить, но кое-кто в те дни считал это началом Третьей революции – третьей после Февральской и Октябрьской. Революция не состоялась, и поэтому сегодня то, что было, называется мятежом. Справедливое, в общем-то, определение. А ведь это могло действительно стать революцией, или, по меньшей мере, удавшимся переворотом. Потому что вначале всё шло успешно и выглядело именно как начало чего-то большого, решающего.

Волнения в Кронштадте начались вслед за волнениями в Петрограде, где в феврале бастовали заводы и фабрики, собирались митинги и демонстрации протеста. Почти как в феврале 1917-го. Но тогда протестовали против империалистической войны и вызванных ею лишений, а теперь – против военного большевистского коммунизма и лишений, вызванных им. Парадоксально: войны уже никакой не было, а военный коммунизм оставался. В деревне – продразвёрстка, то есть силовой отъём сельхозпродукции, а в городах – нормы выдачи хлеба, и только для трудящихся граждан. Сколько же можно было такое терпеть? И ведь восставшие не были против советской власти, они даже не были против большевиков. Они были только против монополизации большевиками всей власти в Советах. Среди кронштадтцев был популярен лозунг «Вся власть Советам, а не партиям!». Но основные причины восстания были всё же экономические. Обвинение восставших в контрреволюционном белогвардейском заговоре было клеветой и абсолютной выдумкой.

Да и вокруг всё было очень сложно и тревожно. Красная Россия сплошь в окружении враждебных государств, в которых обосновались белые эмигранты, не потерявшие ещё надежды на победное возвращение. Но Красная армия сильна и многочисленна, она одержала победы на всех фронтах, совсем недавно взятием Перекопа и занятием Крыма завершилась Гражданская война. И что дальше? Дальше нужно было отменять военный коммунизм и придумывать что-то другое, спокойное, позволяющее населению просто жить, работать, зарабатывать и пользоваться заработанным. Это понимали все, от Ленина до неграмотного крестьянина в Тамбовской губернии. Такое решение назрело, и оно уже обсуждалось в большевистской верхушке. Подготавливался переход к НЭПу. Вопрос в качестве важнейшего был вынесен на Х съезд РКП(б), открытие которого было намечено на 8 марта, и это трагически совпало с началом кронштадтского мятежа, а ещё точнее, с первым штурмом острова. Продлились бы волнения без перехода к мятежу каких-то десять дней, или открыли бы большевики свой съезд на десять дней раньше, не было бы никакого мятежа. Сообщение об отмене военного коммунизме и о переходе к НЭПу погасило бы страсти.

И даже в самый разгар мятежа, когда съезд был открыт, работал, и решение о смене внутренней экономической политики было уже предопределено, можно было сообщить об этом мятежникам и предложить им мировую. Ваш вопрос уже решён, товарищи балтийцы, так для чего дальнейшее кровопролитие? Кончаем эту бессмысленную братоубийственную стрельбу друг по другу!..

Но такое было не в характере большевиков. Переговариваться и кончать дело миром? Ещё чего! Революцию не делают в белых перчатках, да к тому же нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики. Значит, штурм. Вначале жёсткий ультиматум, следом – штурм. Первый штурм 8 марта был неудачен, за ним последовал второй, 18-го, гораздо лучше подготовленный. В дело была пущена и артиллерия, и авиация, и даже конница ‒ по льду на крепость, рысью.

Ко второму штурму силы уже были слишком неравны, большевики стянули сюда много войск и технических средств. К тому же мятежники совершили много упущений, главным из которых было пассивное ожидание развития событий. Находившиеся в Кронштадте бывшие офицеры предлагали план наступательных действий, которые имели шансы на успех, на распространение восстания на материковую часть, и в итоге даже на Петроград. Но военный кронштадтский Совет, состоящий из моряков нижних чинов, отверг такой план, моряки не допускали мысли о сражении со «своими». Руководителем Совета, а значит, всей обороной Кронштадта, был избран Степан Петриченко, по должности штабной писарь. Писарь человек заведомо грамотный, из этого, видимо, и исходили его товарищи, избирая его. Со стороны Красной армии операцией подавления руководил Михаил Тухачевский, профессиональный опытный военный, командарм, твёрдый, безжалостный, человек. Ему кронштадтцы уступали по всем боевым своим качествам, но, главное, отдали ему инициативу. Они, видимо, не знали революционной ленинской формулы: оборона есть смерть вооружённого восстания. В результате они упустили все свои возможности и просто ожидали, что будет дальше. Дальше был категорический ультиматум о капитуляции, бомбардировки, два штурма и гибель около 5000 человек с обеих сторон. Эту крепость большевики взяли-таки, как и грозились.

От Кронштадта до Зеленогорска (Териоки) двадцать километров по прямой через залив. Правда, у разных источников разные цифры, у кого-то 20, у кого-то 23, а у другого 21 километр. Мне больше понравилась круглая цифра 20, она как-то убедительнее выглядит, и я решил, что буду именно её считать правильным расстоянием. Тем более что ни один источник – ну решительно ни один! – не уточняет, от какой точки острова Котлин и до какой точки на берегу Финляндии следует отсчитывать расстояние. Мне нужно было для начала выяснить три вещи: 1) сколько человек ушло в Финляндию; 2) куда именно на финском берегу они вышли; 3) где разместились для начала люди, кто и как их принял. В том, что ушедших было не менее восьми тысяч, в этом сходятся практически все публикации. Но о самом интересном для меня, о том, куда именно вышли несчастные – ни единого слова. Ушли по льду в Финляндию, и больше ничего. И шли ведь там не только моряки, которые сражались, отбивались, которым грозила расправа, шли гражданские, и женщины с детьми, и пожилые, словом, те, кто опасался оставаться в гиблом месте…

Всё это я выудил в тот же вечер из Интернета. Коротко прошёлся по нему для самых важных для меня, начальных, сведений. Стал кое-что соображать. И теперь уже не сомневался, что пришли они именно в Териоки. Всё очевидно, всё само собою получается. Териоки ‒ единственное место, пригодное для выхода сюда с заледенелого залива такого числа людей. Здесь самый большой на всём побережье песчаный пляж, он размером с аэродром, это открытое, видное издалека пространство, отличающееся от однообразного каменистого берега справа и слева. Териоки – самый большой, и тогда, и теперь, населённый пункт, где можно было найти хоть какое-нибудь пристанище. Наконец, ориентир, идя на который, сбиться с пути было невозможно. Это церковь. Русская православная церковь Иконы Казанской Божьей Матери. Она белая, высокая и к тому же стоит на холме. Сейчас она полускрыта окружающими деревьями, но сто лет назад деревья были намного ниже, и церковь была видна отовсюду. Видна была примерно так, как сегодня виден отовсюду Кронштадтский Морской собор на центральной Якорной площади.

Нет, картина в лютеранской церкви не соврала, кронштадтцев встретил именно Зеленогорск, тогдашний Териоки. Кто ещё сомневается, тот пусть выйдет на берег и взглянет.

Окончательно утвердившись в таком выводе, я испытал что-то похожее на воодушевление и даже ликование, как если бы сделал важное историческое открытие. Конечно же, никакого открытия я не сделал, но всё равно думать об этом было приятно. Беспокоило меня одно: скудость сведений об этом архиважном историческом событии. И об исходе этих восьми тысяч, и о самом кронштадтском мятеже написано до удивления мало. Я старался понять, в чём тут дело. Скорее всего, дело было в том, что эта тема неудобна всем. Красным неудобна потому, что бунтовали против них свои же красные, и бунтовали обоснованно, что позже было нехотя и с оговорками, но всё же признано. Белым тоже нечего было извлечь для себя из этого катаклизма: красные против красных, несопоставимо малая часть против большей, внутрисемейная разборка, белая гвардия молча курит в сторонке. Для всех эта история была плохая и ненужная. И потому она настолько всеми нелюбима, и потому особенно трагична.

Я обдумывал всё это перед сном, уже улёгшись и накрывшись замечательным верблюжьим одеялом. В августе и днём уже не так тепло, а ночью, да ещё при открытом окне, можно запросто замёрзнуть. Шумели сосны, издали, с берега, слышался нарастающий рокот волн, ветер, кажется, усиливался. Эти фоновые звуки совершенно не мешали мне думать и засыпать. Сквозь понемногу наползающий на меня сон я думал: боже мой, какой хернёй я занимаюсь последнее время, на что его трачу!.. Какой-то идиотский, никому не интересный шаманизм, какая-то нелепая платформа у воды на берегу, какая-то дурацкая стрельба в лесочке по пустым консервным банкам… Вот, пришла ко мне тема. Пришла сама. Не избитая, не приевшаяся, интересная, важная. Вот за что я должен взяться, а другое выбросить к чертям…

Да и вообще, кто я сейчас такой, чего я стою? У меня за душой ничего своего. И за душой, и в материальном смысле. Живу в чужой квартире – да, отцовской, но чужой, если по правде. Отдыхаю летом в чужой даче, да ещё намерен здесь пробыть до января. Притворяюсь, будто пишу диссертацию, пишу её на чужую, чуждую мне тему, придуманную мною из озорства. Люблю чужую жену, встречаюсь с нею и сплю с нею без малейших угрызений совести. Стреляю по пустым консервным банкам из чужого пистолета. И даже одежда и обувь на мне чужие, с чужого плеча, с чужих ног. Можно ли сказать, что я живу чужой жизнью? Нет, это моя жизнь. Просто до сих пор я не слишком разумно её использовал, а теперь постараюсь использовать поумнее. Не сразу, конечно, и не во всём, но я буду стараться…

Последнее, что я обдумывал перед тем, как заснуть: Степану Петриченко, если верить прочитанным мною статьям, было двадцать восемь лет. Двадцать восемь лет было в том году и его усмирителю Тухачевскому. Но ведь и мне сейчас двадцать восемь. Совпадение? А может, что-то большее?.. Не знаю, не уверен… Но ведь странно, очень странно…

Кажется, на этом именно месте я незаметно заснул.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: