Записки просветлённого

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2023:

 

На чтение потребуется 50 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Ещё пару дней назад если бы меня спросили, что такое самса, я бы только плечами пожал. Если бы меня спросили, что такое тандыр, я бы только руками развёл. А теперь всё в порядке. Я знаю. Хотя ни у кого не спрашивал и не читал никаких пояснений. Дошёл собственной внутренней логикой. Аналитическими способностями и умением глубоко проникать в глубину предмета я владею безупречно. Правда, лишь с недавних пор. Даже сам удивляюсь, почему я прежде многого не понимал. А потом как-то – раз! – словно щёлкнуло, и всё мне стало совершенно ясно. Словно я жил в темноте, а кто-то включил лампу. Просветление, настоящее просветление. Радостное ощущение. Дышать даже стало легче. Приятно сознавать, что ты своим разумом можешь познать то, что закрыто другим. Просто смешно теперь вспоминать, как я мучился, завидев вывеску «САМСА ИЗ ТАНДЫРА». Неизвестность – это хуже всего. Слова эти такие жуткие, они мне даже снились. И ещё снились эти самые самса и тандыр. Они имели вид больших туманных пятен наподобие грозовых туч, только гораздо страшнее.

Но всё это теперь в прошлом. Теперь я сплю спокойно. Путём логических рассуждений я догадался, что Тандыр – сказочный злой великан из восточного фольклора, а Самса – юная красавица, которую Тандыр похитил и держит в неволе, склоняя к противоестественному сожительству. Секретное моё знание об этих словах я не открою никому и никогда. Молчи, скрывайся и таи, как завещал древний мудрец. Умение держать рот на замке, это ещё одно моё ценное качество. Чем больше я знаю и чем меньше знают другие люди, тем безопаснее моё существование. Это говорю уже я, а не какой-то посторонний мудрец. Как-то вот так.

Многие могут спросить: зачем я пишу это, хотя точно знаю, что этого никто и никогда не прочтёт? Ответ: так нужно для меня. Ещё не знаю, для чего и почему, но несомненно нужно. Всё, что я делаю, всё наполнено смыслом, которого другие люди не поймут по их умственной отсталости. Впрочем, им и понимать не придётся, потому что они не узнают. В общем, вот так вот. Записываю и дальше буду записывать втайне от всех.

 

 

*   *   *

 

Сплю очень хорошо. Только иногда просыпаюсь от разных мыслей. Они большей частью тревожные. Несомненно, за мною установлен негласный надзор. Не обязательно враждебными мне силами. Я точно знаю, что иногда устанавливают теневую охрану для заслуживающих этого лиц, представляющих ценность для общества. То есть, для таких людей, которые пока ещё не входят в правительственные структуры, но по своим способностям вполне этого достойны, просто они ещё не призваны к этому, до них не дошла ещё очередь. Уже понятно, что очередь скоро дойдёт, поэтому таких особ нужно беречь, мало ли что с ними может произойти. Это очень умная и правильная мера.

Но вдруг это вовсе не дружественная охрана, а наблюдение недоброжелателей, злоумышляющих против меня во имя своих гнусных целей? Эти мерзкие людишки знают, против кого направлять острия своих отравленных стрел, знают, кто более других опасен для их происков. Это тёмные, очень тёмные силы, и эти тёмные силы нас злобно гнетут вот уже который год. А я на стороне светлых сил, и они это прекрасно знают, у них повсюду есть глаза и уши. Понятно, для них я – кость в горле, и они высматривают, выбирают момент для расправы со мною. Много есть тому подтверждений.

На днях я шёл по улице имени композитора Алябьева. Нет, кажется, Аренского… или Асафьева. Но это не так важно. Главное другое. Остановился перед «зеброй» перехода, горел для пешеходов красный свет. Остановились здесь же ещё несколько человек. Один совсем близко от меня стоял. Вроде бы ничего, но я замечаю: осматривает меня уж очень пристально, словно интересуется. И дело не в том, что осматривает, мало ли любопытных по улицам бродит, мало ли кто из них пялится на других по узости своих ничтожных интересов. А этот вроде бы и пялится, но при этом делает вид, что не видит меня. Смотрит якобы на что-то позади. На что? Да ни на что. Позади меня нет ничего. И всё старается, всё изображает безразличие. Артист! Плохо играл этот артист, ненатурально. Уж кого-кого, а меня ему было не перехитрить. Наблюдатели эти себя выдают именно тем, что стараются выглядеть посторонними и непричастными. Действительно постороннему стараться не нужно, он и так выглядит посторонним. У меня глаз на это намётан. Мужчина этот был лет сорока, коротко стриженный, в джинсах, синей футболке и тёмных очках. Типичный, одним словом, наблюдатель. Но они бывают всякие, разнообразных типов. От этого я сразу оторвался, быстрым шагом, несколько раз изменил направление, завернул за угол и тотчас – бегом. Не знаю, как он потом оправдывался перед руководством в том, что упустил меня.

В другой раз я зашёл в салон связи за телефон заплатить. Внести было нужно всего сто рублей, а у меня только пятисотка в кармане.

‒ Разменяйте, ‒ прошу парня, который при кассе.

‒ Мы не размениваем. Нет у нас услуги по размену денег, ‒ отвечает. Придурок такой молодой. Двадцатилетний, не старше. Негодяй, одним словом.

Я уже уходить развернулся, разменял бы где-нибудь в соседнем магазине. И тут откуда ни возьмись дамочка:

‒ Пожалуйста, я могу разменять, у меня как раз сотенных много.

Меня сразу кольнуло неестественностью этой. Как может быть много сотенных у человека? Не может быть такого, не бывает никогда. Одна или две по случайности ‒ да, бывает, но чтобы много… Встреча была явно подстроена. Видимо, следили за моим маршрутом, видели, что иду к терминалу. Провести задумали меня, купить на мелочи такой. Не на того напали, господа. Уж кого-кого, а меня провести у них кишка тонка. Насквозь я видел эту дамочку. Возрастом опять же близко к сорока, одета по сезону во всё летнее, светлого тона, сама рыжеволосая. Разве что без очков. Протягивает мне купюры с напускным безразличием, изображает как бы вежливость. Притворщица. Деньги взять пришлось, чтобы не догадалась, как я её в один миг раскусил. Пятисотку отдал ей. За телефон, как ни крути, заплатить было нужно.

Совсем другой был ещё случай, гораздо серьёзнее. Захожу я в свой подъезд, жму кнопку вызова лифта. Приходит малый пассажирский, тесный. В таком лучше всего одному подниматься, что я и делаю всякий раз. Вместе с кем-то никогда не езжу по соображениям глубоко личного свойства. В крайнем случае говорю: «Вы поезжайте, я подожду, товарищ сейчас должен подойти». Так-то будет спокойнее и надёжнее. В этот раз я один, никого со мной рядом, нормально. Жму кнопку своего седьмого этажа. Створки уже начали сдвигаться, и вдруг – хлоп! – входная дверь, и парень успевает заскочить ко мне, паскудник этакий! Вида крайне ненадёжного, рожа такая, что никакого доверия, чёлка наискось висит, скрывает один глаз, второй глаз вороватый, бегающий, острый. Я так и обмер: неужели по мою он душу? Стою смирно, как окаменелый.

‒ Вам какой этаж? – спрашивает.

Он – меня спрашивает! В то время как это я имел право его спросить, я-то был в лифте первым. Держу себя твёрдо, волнения не выказываю.

‒ У меня седьмой, ‒ отвечаю спокойно. – А у вас?

‒ Я дальше еду, нажимайте свой, ‒ говорит.

Не хочет показать, куда он едет, на какой этаж. Уже это одно примечательно. Засланный, засланный казачок, несомненно! Нажимаю свой седьмой, и пока едем, искоса посматриваю. Охраняющим такой субъект не может быть, таких в охрану, то есть, в теневые органы, не принимают. В лифте у нас зеркало висит, он смотрит якобы в него, но видит-то меня в том зеркале. Подонок!

Оторвался я от него, выйдя на своём седьмом, а он выше уехал. Кончился благополучно этот инцидент благодаря моей бдительности и проницательности. Не помог этому негодяю даже его форменный камуфляж, спецодежда его. Под доставщика пищи (пищи, а не пиццы!) он усиленно косил, и короб за спиной на лямках у него висел.

Кругом масса соглядатаев и опасных людей, вынашивающих против меня планы.

 

 

*   *   *

 

Соглядатаи и охранители – две конкурирующие и даже враждующие между собою службы. Но враждуют они тихо, им нельзя светиться, потому что обе они тайные. На улице их различить очень трудно, внешне они просто неотличимы. Тут нужен опытный проницательный взгляд наподобие моего. И даже мне с первого взгляда трудно сказать, кто из них идёт за мною в данную минуту. Иногда это шпик-соглядатай, иногда, как я мысленно шучу, ангел-охранитель. А иногда они одновременно с двух сторон приглядывают за мною. И всегда делают вид, что они посторонние, что они ни при чём. Но я их узнаю везде. Как только они понимают, что я их узнал, так сразу отстают, расходятся в разные стороны, словно так у них и было задумано, словно не за мною они шли, а просто рядом оказались. Чудаки, ох, чудаки, пытаются объегорить меня!..

Соглядатаи и охранители люди серьёзные, и с ними надо держать ухо востро. А остальной народишко – неадекваты. Этих можно не бояться. Над этими я только потешаюсь, такие они все тупые, ординарные, безмозглые. Их огромное количество, они везде преобладают своей серой одноликой массой. Собственно, из них и состоит народонаселение. Порою мне даже их жалко. Передвигаются по улице, сидят в своих квартирах, что-то где-то делают на своих скучных работах и не подозревают, что я – тот, кто всё про них знает, понимает их, видит их как на рентгене. Вижу, вижу, вижу всех их миленьких, этих букашек-таракашек, этих, с позволения сказать, гомо сапиенс!.. О них точно написал один поэт:

 

Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста

где-то недокушанных, недоеденных щей;

вот вы, женщина, на вас белила густо,

вы смотрите устрицей из раковин вещей…

 

Не помню точно, кто это сказал. Кажется, Евтушенко, а может быть, Иосиф Вронский. Неважно, кто, главное, что всё правильно. Но я вижу ещё дальше, ещё зорче. Я вижу не только белила и капусту на усах, я вижу то, что у них, у этих особей, внутри. Я их как бы раздеваю своим взглядом и просвечиваю их нутро.

Вот тащится по улице измождённый скучной работой по найму и ещё более скучной семейной жизнью какой-то субъект. Чего в нём такого, чего я не знал бы и не понимал? Решительно ничего. Он у меня как под микроскопом, как амёба какая-нибудь или спирохета. Даже углубляться в его примитивный внутренний мирок считаю ниже своего достоинства. Одноклеточный организм он для меня с моим сверхсложным интеллектом и безграничным внутренним миром. Или вот женщина идёт, вернее, существо, которое я должен считать женщиной. Талия расползшаяся, груди отвислые, дряблые, если бы не блузка и не кофточка – уже не говоря о бюстгальтере – которые её сдерживают и придают хоть какой-то обманчиво сносный вид, меня бы точно стошнило. А физиономия-то, боже мой… Наверняка в овощном магазине продавщицей работает или санитаркой в лечебнице для тяжёлых лежачих больных. Тьфу!.. Вот такой они народец, эти самые неадекваты.

Среди неадекватов всё же есть одна категория, достойная если не уважения, то во всяком случае осмотрительности и повышенного внимания, как при переходе улицы на нерегулируемом перекрёстке. Это те из них, кто при власти. Полицейские, прокуроры, судьи, губернаторы, премьеры, вице-премьеры, приставы и всякие подобные служивые чиновники. Депутаты в эту категорию не входят. Депутаты – мошкара, мелюзга, головастики, которые только считаются крупной рыбой. Ничего у них нет за душой, ничего они не могут, не имеют ни власти, ни даже её видимости. Пустомели, за наш общий счёт живущие. Я их ставлю даже ещё ниже всех других неадекватов. А вот чиновники при власти, это, как ни крути, настоящая сила. Бандюганы, конечно, негодяи отборные, соковыжиматели и паразиты, но дело своё знают и держат нас всех за причинное место. Они прошли отбор в своё время, они сквозь мелкое сито просеяны, они, значит, самые-самые. Нет, конечно, они тоже неадекваты, но будут рангом повыше, потому что опасны. Опасных следует не презирать, но избегать. Я их, в общем, не боюсь, но иногда думаю, что лучше бы их вовсе не было, чтобы мы самоуправлялись по примеру Древней Греции. Я давно уже внёс предложение заменить марксизм-ленинизм на марксизм-эллинизм, но ответа до сих пор не поступало. Мечтать, как говорят, не вредно. Только я так не думаю. Иногда мечтать вредно для душевного здоровья. Но я здоров как никогда в душевном отношении.

 

 

*   *   *

 

Иногда я сам удивляюсь глубине своей мысли. Сколько столетий нам внушали абсурдную идею о существовании так называемого космоса, то есть планет, звёзд, галактик, комет, болидов, метеоритов и тому подобной чепухи. Каюсь, по молодости лет я тоже верил во всё это. Впрочем, нет, не то чтобы верил, а скорее принимал за данность, раз уже мне об этом талдычили со всех сторон люди с учёными степенями. Потом уже я понял, что их учёные степени – такая же фикция, как и вселенная, якобы безграничная и необъятная. На самом деле всё обстоит совершенно иначе.

Не существует никакого космоса, никаких планет, никаких звёзд, и даже никаких луны и солнца не существует. Наша Земля – единственное шарообразное тело… чуть было не написал «во Вселенной», но ведь и Вселенной (хоть с большой буквы, хоть с малой) никогда не было и сейчас нет. Что же тогда есть?

Земля наша – шар, который заключён внутри другого шара, хотя правильнее будет сказать внутри сферы, потому что этот второй большой шар полый. У него есть только оболочка. Внутри этой оболочки висит наша Земля. Она располагается словно бы внутри надутого футбольного мяча, в самом его центре, равно удалённом от всех точек сферы. Луна, солнце и все звёзды, которые мы видим в так называемое ночное время – это блеф, иллюзия, оптический обман, внушаемый нам тайным мировым правительством. Мировое это правительство состоит из особым образом отобранных адекватов, никому не подотчётных, никем не видимых и никому не известных. Даже их число является секретным, но вернее всего оно равняется 666. Этому есть множество подтверждений, и я верю именно в это число.

Разумеется, не было никаких полётов ни в какое космическое пространство, ввиду хотя бы уже отсутствия такового. Любая попытка удалиться от Земли далее чем на 80 километров привела бы к гибели любого летательного аппарата. Он разбился бы о твёрдый как алмаз свод небесного купола. Пробить этот купол не способно никакое оружие, никакая ракета, никакая сверхмощная бомба. Мировое правительство это знает и не допускает таких попыток. Отдельные случаи непослушания кончались для ослушников трагически, мы об этом узнавали из сообщений, но причину гибели нам всегда сообщали вымышленную.

Естественно, возникает вопрос: а что же там, за пределами ограничительной сферы? Ответ будет очень прост: ничего. Ни-че-го! Совершенно и абсолютно. Кто не верит, пусть проверит (шутка). Но действительно, там полное отсутствие чего-то. Значит ли это, что там пустота? Нет, пустота – это уже что-то, а там нет ничего, в том числе пустоты. Даже пустоты там нет, вот насколько там нет ничего. Понимаю, что это непросто представить, но действительность именно такова. На следующий неизбежный вопрос какого-нибудь любопытствующего неадеквата, как же это получилось и когда оно возникло, я даю следующий ответ: это не получилось никак и никогда не возникало. ЭТО БЫЛО ВСЕГДА. И это не значит, что просто очень давно, я же говорю: ВСЕГДА. То есть, у этой ситуации нет начала, а значит, не будет и конца. Понимаю, что это сложно представить, но эти сведения не для обыденного ума, а для особо развитого и пытливого, как у меня.

И последний возможный, а скорее неизбежный, вопрос: а как же Бог? Где он помещается, в чём его роль и вообще, существует ли он? Со снисходительной улыбкой я отвечу: обращайтесь в соответствующие инстанции, там вам всё объяснят. Если сумеют, конечно. До сих пор не сумели объяснить хотя бы приблизительно. Не объяснили, откуда он взялся, где размещается, как выглядит, каким образом управляет событиями, почему созданный им человек получился у него так плохо (если, конечно, именно он его создал), нет ли у церковников доверенности от него, а если нет, то почему они так уверенно выступают от его имени?.. Ну и подобные коварные вопросы и вопросики, на которые они либо отмалчиваются и злятся, либо отвечают, что надо просто верить и не задавать глупых вопросов.

 

 

*   *   *

 

Полное официальное название мирового правительства: Мировой Управляющий Мозговой Универсум. Сокращённо будет ‒ МУМУ. Звучит как будто несерьёзно, но это одна видимость, серьёзнее и могущественнее на нашей планете нет ничего. Правительство МУМУ действует, как я уже сказал, в полной секретности от человечества, но просветлённые люди о нём знают и одобряют его деятельность. Она необходима для поддержания в мире устойчивого порядка и относительного единообразия. Я, разумеется, отношусь к просветлённым. Более того, я нахожусь в резерве, то есть числюсь в списке кандидатов на вхождение в правительство. Конечно, это скоро не случится, контроль у них там строжайший, они десять раз проверят меня, прежде чем назначат на должность. Я буду терпелив и буду ждать столько, сколько потребуется. В чём будет заключаться моя деятельность в качестве члена МУМУ, это я расскажу как-нибудь позже. Впрочем, нет, рассказать нужно сразу…

В целях сохранения секретности, а следовательно, успешности своей деятельности, МУМУ не пользуется ни почтой, ни Интернетом, ни телефонами, ни радио, ни вообще какой-либо другой связью. Она ему и не нужна. Правительство никогда не собирается на заседания, совещания, съезды и тому подобное. Члены правительства не знают друг друга и никогда не встречались. Полная секретность – залог полного спеха. Тем не менее, они всегда в курсе обсуждаемых вопросов и всегда имеют возможность высказать своё мнение. Делается это телеметрически. Проще говоря, телепатически. Член МУМУ получает телепатограмму: назрел такой-то вопрос, необходимо его решить, какое будет ваше предложение? Ему остаётся только телепатировать тем же способом в обратном направлении, дескать, вопрос обдумал, предлагаю принять следующее решение. Все послания потом суммируются и выводится оптимальное среднее из возможных решений. Ну, а провести это решение в жизнь, это уже, как говорится, вопрос техники. Отличная система, которая не может давать сбоев.

Когда мне придёт телепатический сигнал о том, что я отобран и утверждён в должности члена МУМУ, я должен буду немедленно так же телепатически дать ответ: спасибо, благодарен за доверие, к работе готов, причём даже без оклада. Поэтому я постоянно тренируюсь, то и дело напрягаю все свои мыслительные способности и посылаю в адрес МУМУ тестовые телепатограммы. Не сомневаюсь, что мои сигналы там получают, читают и между собою хвалят меня за усердие и нахождение в постоянной готовности.

 

 

*   *   *

 

Тайное знание, которым я обладаю, вынуждает меня к чрезвычайной бдительности. Никто вокруг, ни единая душа не должна даже заподозрить, что я принадлежу к избранным, предназначенным в будущем к руководству… но чем? Нет, не окружающими меня этими жалкими неадекватами, не городом, где я живу, и даже не моей страной, нет – всем нашим Универсумом, всем обитаемым нашим шаром. Конечно, можно будет возразить, что я не буду единоличным правителем, что нас, просветлённых и наделённых высшей властью, будет несколько сотен (666), что мы будем, как говаривалось прежде, коллегиальным органом. Но что-то однозначно подсказывает мне, что из этих нескольких сотен именно я буду выделяться глубиной своих суждений и убедительностью аргументов, а внесённые мною предложения непременно будут претворяться в жизнь. Этих самых предложений у меня уже заготовлено на несколько лет вперёд. Они найдут себе применение очень скоро. Мои способности будут замечены и по достоинству оценены всем высоким синклитом. Я займу там отдельное, совсем особое, место. У меня нет даже тени сомнения, что именно так и будет, причём в самом близком будущем. Только дождаться, только вытерпеть это моё нынешнее унизительное положение так называемого маленького человека. Пенсионера.

Отвратительное это слово, «пенсионер», я его не хочу даже слышать. Оно вызывает у меня внутренний протест. Стараюсь не произносить его нигде, заменяю каким-нибудь нейтральным вроде «неработающий», «отдыхающий», «незанятый» и тому подобными словами. Первое, что я сделаю, когда займу своё должное место, – наложу запрет на это оскорбительное для независимой личности мерзкое слово. Но не только слово это должно быть искоренено, нет, не только оно. Само это явление подлежит упразднению. Не должно быть никаких так называемых пенсионеров, этих изнывающих от безделья, праздно слоняющихся по городу ещё молодых и крепких людей, живущих за счёт общества. Сколько я вижу каждый день этих бездельников, вижу в метро, в троллейбусе, в продуктовом супермаркете, на блошином рынке, в поликлинике, и везде только они, сплошь и рядом они. А все они должны трудиться, все должны приносить Универсуму пользу.

Никакого достижения какого-то там пенсионного возраста, как и самого этого вымышленного возраста. Работать, работать и работать. Трудиться для общего, а значит и для его собственного, этого индивида, блага и процветания. Исключений никаких. Заболел – в лечебницу. Обессилел – в ДУЗ (дом ухода и заботы), каковые дома будут учреждены повсеместно. Но и в этих домах будет полное самообслуживание, чтобы не поощрять иждивенчества. Этого требует справедливость и сама идея человеческого сообщества. Конечно, будут некоторые исключения, очень редкие, поскольку редки сами люди, заслуживающие исключения. Подобные, без ложной скромности скажу, например, мне. Но мне-то зачем будет нужна пенсия, зачем мне будет нужен ДУЗ при моём особом, высочайшем положении в новом обществе?..

Будут запрещены и уничтожены все самолёты за исключением военных, необходимых на случай кризисных явлений. Самолёты как воздушный общественный транспорт не имеют права на существование. Никакой пользы кроме вреда от этого транспорта нет. При их нынешней скорости перемещения – вред колоссальный. Вред окружающей среде, но главное – человеку. Сколько воздуха, которым мы дышим, сжигает турбореактивный лайнер за один только рейс, это просто ужасно. Сколько тысяч квадратных километров хорошей плодородной земли приходится отводить под аэропорты, под взлётно-посадочные полосы, под ангары и всякие ремонтные базы, это ведь кошмар. Но главный кошмар – это вред пассажирам, то есть, всем нам. Мы страдаем и уродуем свою психику, пользуясь этим отвратительным видом транспорта. Переноситься из одной природной, климатической, а также часовой зоны в другую за каких-нибудь четыре-пять часов – вред нашему организму, который даже представить трудно. Это нарушение законов естества. А ради чего, позвольте спросить? Ради экономии времени, видите ли. Чем скорее, дескать, тем лучше. Чепуха! Спешить простому человеку некуда и незачем. Человек должен знать своё место в природе, он её главная часть, а в природе никаких самолётов не было, нет и не будет. Автомобили, поезда… ну, ладно, эти ещё ладно, это хоть и зло, но малое. А самолётам наступит конец.

Но куда же мы их денем, если их уже наизготовляли чёрт знает сколько? Стоят на земле и летают по воздуху тысячи этих уродов. Что ж, были на земле и в воздухе, а станут под водой. Мы их утопим. Соберём со всех стран и континентов и утопим в одном месте в океане. Всех сразу в одном месте. Я это место в принципе уже наметил. Марианская впадина ─ идеальное место для их затопления. Пусть покоятся на глубине 11 тысяч метров. Попробуй их потом достань оттуда. Кукиш с маслом! Гениальная идея, с этим каждый согласится.

И уж конечно, в числе первых задач – Интернет. Ух, эта язва, эта повальная моровая болезнь, эта бубонная чума человечества! Ненавижу, ненавижу вот это всё, все эти гадкие словечки: провайдер… сервер… блогер… юзер… чат… аккаунт… гигабайт… Тьфу! Тьфу! Тьфу! Сгинь, дьявольская сила! Отключить, искоренить, объявить вне закона, приговаривать за него к высшей мере. Под корень, под корень, чтобы и следа его нигде не осталось. Ведь какой огромный вред от этих гигабайтов. Что пожелают, то и слушают, и смотрят, и читают, и обмениваются чем хотят. Идеями обмениваются. И какими! Опаснее придумать невозможно. Хоть снимок, хоть статейка, хоть фильм подрывной, аморальный, всё прямо тут и сейчас. Такого не должно быть, потому что не должно быть никогда. Я жизнь свою готов потратить на искоренение этой гадости. Искореним, и будем жить как жили прежде. Радио и газеты, и всё. Ну, ещё телевизор, так ведь он под управлением будет нашим. Ничего, с телевизором справимся как-нибудь. А Интернет отменим и назад вернём, откуда он пришёл. Уверен, что МУМУ меня поддержит в этом деле.

Многое ещё отправится на свалку, много у меня проектов в голове. Потом как-нибудь изложу на бумаге. Да, вот ещё одно первостепенное – Тандыр. Ликвидировать к чёртовой матери! Вместе с Самсой ликвидировать. Чтобы духу их больше нигде не было. Не могу сейчас сформулировать, но чувствую всей кожей опасность, от них исходящую. Бесповоротно ликвидировать и объявить нежелательными. Навсегда! Навсегда!

 

 

*   *   *

 

Бывают происшествия довольно странного порядка. Захожу утром в ванную, споласкиваю над раковиной лицо, протягиваю руку к продолговатому кусочку ароматного туалетного мыла, и – о боже! – из-за мыльницы шмыгает в сторону таракан. Упитанный такой, усатый, рыжеватый, нахальный, проворный. Откуда в моём доме таракан? Двенадцать лет живу в этой квартире, въезжал в новострой, дом с иголочки, ни тараканов, ни клопов, всё санитарно идеально. И вот, пожалте, на двенадцатом году. И главное, при чём тут ванная? Почему возле мыла? Возмутительно это всё и тревожно.

От неожиданности я растерялся, голой ладонью бить его побрезговал, а пока искал, чем хлопнуть гада, он, сволочь этакая, убежал. Исчез просто в секунду. И убежать-то в моей ванной ему было некуда, но он как растворился. Все углы обшарил, даже фонариком под раковиной и под ванной посветил, но он исчез бесследно. Затаился негодяй. Расстроился я очень. Мыло это выбросил, конечно, хорошо, что у меня в запасе было новое, нераспакованное. Но спокойствия мне уже не было. А что если этот таракан – беременная самка, и она здесь у меня потомство принесёт? Будет у меня в квартире целый тараканий выводок, и я тогда в этой квартире не останусь, продавать её придётся или на обмен. Значит, выход у меня только один: выследить подлеца, застукать с поличным и умертвить. Причём срочнейшим образом, без всяких проволочек.

Я начал охоту на это подлое существо. То и дело заходил в ванную и осматривал её всю, не вылез ли из своего укрытия усатый паразит, не выглядывает ли он из какой-нибудь щёлки. Нет, он не выглядывал, он не показывался. Наготове в руке у меня всегда был тапок-шлёпанец, которым я готов был его хлопнуть. День проходил за днём, но он не появлялся. Скорее всего, его больше нет вообще, решил я, скорее всего, он выбрался через потайной ход и сбежал из квартиры, испугавшись моей неизбежной расправы. Как вдруг…

Включив однажды в ванной свет и протянув к умывальнику руки, я увидел его. Он нахально сидел на том же самом месте возле мыльницы, где я увидел его в первый раз. От возмущения я закричал «убью, убью гада!», но пока я снимал с левой ноги шлёпанец, он сумел убежать. Я хлопнул по пустому месту, а он юркнул под раковину. Я и там его почти настиг, однако он метнулся вниз и влево, и исчез. Опять исчез, опять необъяснимым образом растворился в пространстве. Я глазам своим не мог поверить: вот же, только что он был, и снова – пустота. Куда, куда он удалился? Наваждение и мистицизм какой-то.

Я крепко задумался: нет ли здесь чьих-нибудь происков? Это было возможно вполне. Враги могли целенаправленно пустить ко мне этого таракана с обязанностями лазутчика. Да и таракан ли это? Выглядит как таракан – ещё не значит, что действительно таракан. Было, было тут над чем задуматься. Тяжёлая, очень тяжёлая ситуация.

Наступили чёрные для меня дни. Враг таился где-то рядом, а я был бессилен обнаружить и обездвижить его. Это было форменное испытание для моих нервов, для моего самолюбия, для всего моего существа. Я делал всё, что только мог. Среди ночи вскакивал с постели, вихрем врывался в ванную со шлёпанцем наизготовку, надеялся всякий раз застать негодяя врасплох. Оставлял в ванной свет постоянно включённым, чтобы он к свету привык и не бросался наутёк, когда я свет включал. Наоборот, не включал в ванной свет, перед тем как войти, а входил украдкой с маленьким фонариком. Ставил на пол под раковиной умывальника приманку – блюдечко с подслащённым молоком и покрошенным в него хлебом. Всё было бесполезно, он не появлялся. Но я не верил в его капитуляцию, в его окончательный уход с поля боя. Я чувствовал, что он где-то рядом, что он сидит в какой-нибудь щели, глумливо усмехается и выжидает, выбирает время для атаки.

Я плохо спал теперь, мне нужно было теперь часто вставать среди ночи и идти в ванную на охоту. Кроме того, нужно было постоянно осматривать кухню, он ведь мог вполне в неё переселиться. Начало скакать давление. Оно и без того пошаливало, а тут словно отвязалось. Записаться на приём, дойти до кардиолога не было времени, я принимал таблетки, какие нашлись из давнишних запасов. Я перестал бриться, перестал чистить зубы, умывался теперь в кухне. Сам не знаю почему, но ванная теперь казалась непригодной для гигиенических процедур. Я даже душ перестал принимать, до того был расстроен. И одна только мысль пульсировала в голове: убить гада, убить!.. И ещё он мне снился теперь. Снился почему-то в виде крупного усатого мужчины, поселившегося в моей ванной. Будто бы он моется под душем, я врываюсь, потрясая шлёпанцем, он стыдливо прикрывается двумя ладошками и говорит: «Как вам не совестно, не смейте на меня смотреть, я не одет!..».

Всё произошло только на третьей неделе. Я совсем обессилел, истощился в ожесточённой борьбе физически и морально и уже готов был признать своё поражение. Потом я раскаивался, корил себя за минутное малодушие, за то, что едва не поступился жизненными принципами. Очень хорошо, что случай не позволил мне этого сделать, что всё кончилось как нельзя лучше.

Одним утром спросонья я втащился в ванную, машинально включил свет, машинально пустил воду из крана, машинально протянул под кран руки… и остолбенел. Прямо передо мною сидел он. Сидел не где-нибудь, а на зеркале, висевшем над раковиной. На зеркале, в котором я привык каждый день видеть только себя – своё лицо и то, что ниже, до пояса. Это была уже не наглость, это было не нахальство, это был прямой мне вызов. Экзистенциальный и принципиальный. Теперь мне стало ясно окончательно: или ОН, или Я.

Эта мерзкая уродина сидела на зеркале и потому выглядела вдвое, втрое крупнее себя. Отвратительные длинные шевелящиеся усы, мохнатые цепкие лапки, плотно сложенные глянцевито-желтоватые крылышки, округлое упитанное брюшко, видное мне благодаря зеркалу снизу. Я видел его словно бы в голографическом увеличенном ракурсе. Он и не думал убегать, он явно издевался надо мною. «Поймай меня, поймай, если сможешь! – словно бы говорили его глумливо шевелящиеся усы. – Всё равно ведь не сумеешь, ты слабак, а я ловкач!». Но на этот раз он просчитался.

По-видимому, я не управлял собою, мною двигала какая-то высшая неодолимая сила. С молниеносной скоростью я сорвал с ноги шлёпанец, прокричал «умри, сука!» и нанёс свой разящий удар. Шлёпанец был мягкий, гибкий, поэтому зеркало не пострадало. А он остался на зеркале прилипшим к нему, расплющенным и ещё более уродливым мёртвым теперь монстром. Казалось бы, финита. Но меня было не остановить. Я кричал «умри!.. умри!.. умри!..» и продолжал лупить по нему. В то же время я слегка опасался за зеркало, поэтому смягчал свои удары, они были слабее моих возможностей. Заставил я себя остановиться с огромным трудом.

На зеркале был теперь абсолютно бесформенный плоский сгусток чего-то противного, гнусного, месиво из слизи, бывших лапок, крылышек, обломков усиков. Я бросил шлёпанец на пол ванной и, шатаясь, прошёл в комнату. Там повалился на кровать и погрузился в забытьё, наполовину отключился. Это было счастливое состояние. Я ЕГО одолел. Я – победитель. Значит, так и будет дальше, значит, я сильнее всех. Никому теперь не посоветую идти против меня, никому!..

Придя в себя и ободрившись, я соскоблил с зеркала останки мерзкого чудовища, бросил их в унитаз и дважды спустил в воду. В канализацию каналью!.. Зеркало я тщательнейшим образом промыл с моющим средством «Sanitiser». Одно меня немного огорчало: в мгновения, когда я истреблял каналью, в зеркале было видно моё лицо, и его выражение, да весь его вид, мне не нравились. Хотя к своей внешности в целом я отношусь позитивно.

 

 

*   *   *

 

Когда-то где-то у кого-то я прочёл, что если у человека улыбка приятная, симпатичная, то и сам человек – приятный, симпатичный и во всём хороший. Я это вспомнил, и меня охватило по этому поводу беспокойство. Какая у меня улыбка? Приятная ли, симпатичная ли? Вопрос крайне важный, учитывая предстоящее вскоре мне выдвижение на высокие роли. Конечно, будучи в составе МУМУ, внешность не особенно важна, поскольку там всё делается заочно и телепатически, но для начала меня, скорее всего, выдвинут на местный уровень. Не городской, конечно, а в масштабе всей страны. Городской уровень я давно перерос умственно и духовно. Я-то лично убеждён, что и государственный уровень я давно перерос, но придётся на какое-то время смириться и вытерпеть пребывание на низовом посту. А на этом посту без улыбки не обойдёшься. И помахивать ручкой с трибуны придётся, и улыбаться в объективы, и детишек по головкам гладить. Всё как полагается. Я вытерплю. Терпят же как-то те, кто нынче улыбаются и гладят деток по головкам, так и я сумею. Только что с моей улыбкой?..

В зеркало посмотрелся и огорчился. В целом внешность ничего, не хуже прочих, но улыбка не годится. Тусклая какая-то, невнятная. Неубедительная у меня улыбка. При этом вверху слева отсутствует один зуб, и получается в улыбке моей дырка. Вставлять зуб сейчас не имеется средств, а главное, нет уже времени, ведь назначение может прийти со дня на день. Значит, буду улыбаться без размыкания губ, а если с размыканием, то лишь чуть-чуть, обнажая только режущие краешки зубов, тогда дырку не так видно. Постоянно теперь тренируюсь, стоя перед зеркалом.

Весьма важно знать, какая была улыбка у знаменитостей, в число которых вскоре предстоит мне войти. Тут мне сильно помог Интернет, которым я иногда вынужден пользоваться, несмотря на критическое к нему отношение. У Наполеона, например, не было никакой улыбки вообще. На всех картинах он величественно-снисходительный, тонкие губы его всегда сжаты в некое подобие гримасы, только намекающей на ироническую улыбку. А жаль, что очень мало удалось узнать о нём, он мне близок более всех других знаменитостей, да и день рождения у нас с ним очень близко, в августе. Августейшие мы (это шутка).

Мао Цзэдун улыбается на снимках и на кинокадрах часто, но губ он не размыкает. Улыбается и рукою помахивает, и улыбка у него в общем хорошая, добрая. Есть точные сведения, что зубы у него были очень плохие, гнилые, изъеденные, жёлто-зелёного цвета. Он принципиально не вставлял искусственных зубов, а ведь мог вставить самые лучшие и дорогие. Но нет, великий человек не снизошёл до таких приземлённых уловок.

У Гитлера и у Сталина улыбка несимпатичная. Особенно противная она у фюрера, он как-то поджимает губы, вваливает их внутрь, в рот, прикрывает их щёточкой своих чаплинских усиков (вот, ещё Чаплина сейчас разберём), и кажется, что он вообще беззубый. Однако он не беззубый, просто зубы у него плохие. Не то чтобы очень плохие, как у Мао Цзэдуна, но далеко не идеальные, поэтому, когда ему приходилось смеяться, он прикрывал рот ладонью, заслонял от людских взоров. У Сталина зубы были тоже не ахти какие, он ведь всю жизнь курил трубку, так что хорошими они не могли быть никак. Но маскировали ему зубы и его недобрую улыбку его густые знаменитые усы.

А вот Чарли Чаплин душка. Он почти полный ровесник фюрера, всего-то в два дня разница в апреле месяце. Усики щёточкой у него только в фильмах, они фальшивые, приклеенные, поэтому в жизни у него улыбка полная, открытая, и белые зубы у него все на месте. Но нельзя мне на него быть похожим, нельзя. Ни в каком любом случае. Вождь миллионов не должен походить на комического артиста, даже гениального. Иначе рядовой человек будет думать: вот, ты президент, и при этом ты ещё и комический артист, так какой же ты после этого президент? Уж лучше походить на фюрера, чем на его такого антипода.

Муссолини. Вот был человек!.. И улыбка у него уверенная, крепкая, для всех всегда открытая. Сильный лидер, сильная фигура, привлекательная сильная наружность. Плохо кончил, это верно, но лишь потому, что ошибся в союзнике. Не объявлял бы войну Англии с Францией, дожил бы спокойно до 1945 года, как некоторые другие. Вот на кого мне стоит равняться. Улыбку, жестикуляцию, мимику можно и нужно перенимать понемногу. Учиться, учиться и ещё раз учиться! А всякие там Брежневы, Андроповы, Ельцины, Горбачёвы… Даже вспоминать не хочется об этих жалких остаточных так называемых лидерах.

Теперь я часто становлюсь перед зеркалом и словно вижу себя обращающимся к народу с духоподъёмным воззванием.

 

 

*   *   *

 

В понедельник приходили трое, две женщины и мужчина. Я ни за что не пустил бы их в квартиру, но они меня перехитрили. Соседка с первого этажа потом рассказала, что они сидели в машине, дожидались моего возвращения из магазина. Вошли следом за мною в подъезд, затем вместе все втиснулись в лифт, и вышли вместе со мною на моём седьмом этаже. И уже тут себя проявили. Та, которая постарше, с любезным таким видом спрашивает:

‒ А вы случайно не Ипостасьев Вениамин Викторович из шестьдесят восьмой квартиры?

Мне бы ответить «нет, вы обознались, я не Ипостасьев», но я машинально ответил:

‒ Ну, скажем, да, я Ипостасьев, а в чём дело?

‒ Вот как нам повезло. Мы к вам на минуточку по одному вопросу. Пригласите нас к себе, мы надеемся?

У меня внутри так и ёкнуло: неужели сбывается? Неужели они – оттуда? Сообщать и вводить меня в должность? Дождался я, совсем недолго ждать пришлось. Отвечаю с достойным спокойствием:

‒ Конечно, почему не пригласить. Пожалуйста, входите.

Расположились в кухне, они трое вокруг столика, а я на табуреточке скромно в углу. Готов уже был к торжественному моменту. Та, которая постарше, темноволосая, она у них вроде главной, начала с приветливой улыбкой, шутку проявила:

‒ Чаем нас, пожалуйста, не угощайте, мы совсем ненадолго, нам рассиживаться некогда, мы люди занятые, да и у вас, вероятно, своих дел хватает, по дому, по хозяйству, например.

И осматривает кухню на предмет что ли порядка или чистоты. За порядок или чистоту в кухне я был совершенно спокоен, уж чего-чего, а беспорядка я не потерпел бы. Да и отчего быть в кухне у меня беспорядку, я в ней практически ничего не готовлю, из магазина приношу уже готовое, и мне хватает, только подогреть. У проверяльщицы этой даже разочарование отразилось в лице. Я ей ответил:

‒ Ничего, время найдётся, потому что дело важное для общенародного блага.

Намекаю таким образом, что можно переходить к главному вопросу посещения. Но что-то у меня уже сомнительное появилось в мыслях. Не очень-то эти трое походили на представителей высшего тайного органа. Только та, что постарше, могла бы ещё сойти за адеквата, а двое других, женщина помоложе и мужчина лет пятидесяти крепкого сложения ‒ типичные неадекваты. Впрочем, может, маскируются, подумал я, может быть, так и надо.

‒ Ну, так как у вас дела, Вениамин Викторович, как поживаете? ‒ спрашивает старшая.

‒ Да какие у меня дела… В каком смысле?

‒ Ну, здоровье, например. Как у вас с самочувствием, на что, может быть, жалуетесь?

‒ Всё отлично, не имею в настоящее время никаких жалоб. Уверен, что годен к исполнению любых обязанностей.

‒ Это хорошо, но ведь вы не работаете? Вы неработающий пенсионер, ведь так?

‒ Формально – да, пенсионер и не работаю. Но фактически морально я всегда в строю и готов к исполнению самых трудных заданий. Полагаю, вы и прибыли для этого. Я готов!

Переглянулись как-то странно. Старшая положила на столик папочку, полистала в ней неизвестные мне бумажки.

‒ Да нет, что вы, какие у нас могут быть для вас задания, да ещё трудные. Мы просто так, по-доброму, проявляем заботу о пенсионерах, обходим одиноко проживающих, интересуемся жилищными условиями и состоянием здоровья. У вас точно нет никаких вообще жалоб? Любого рода жалобы, претензии, соображения можете нам сейчас изложить.

‒ Никак нет, жалоб не имею. Повторяю, что готов вступить в должность.

‒ Это хорошо, что вы не жалуетесь ни на кого и ни на что. А вот ваши соседи сверху на вас жалуются. Несколько раз жаловались на вас участковому. Утверждают, что вы в ночное время произносите в раскрытое настежь окно какие-то речи, причём громким голосом, буквально кричите. Среди ночи это мешает им спать, они пугаются, вынуждены звонить в полицию, просят принять меры. Как вы это объясните?

Вот оно что… Недруги на меня пишут кляузы, и кляузы доходят даже туда, до самого верха. И наверху, конечно, недовольны тем, что я себя демаскирую. А впрочем… Почему я так уверен, что эта троица именно оттуда, сверху? У меня уже возникло подозрение.

‒ Я, конечно, извиняюсь, но я должен попросить вас предъявить свои полномочия. Не имею чести быть с вами знакомым. На вопросы буду отвечать после того как представитесь.

Дамочка постарше даже руками всплеснула.

‒ Ах, конечно, это мы сами виноваты, что не представились сразу. Вы так гостеприимно и любезно нас встретили, что мы об этом забыли. Вот я – заведующий поликлиническим отделением по вашему адресу, зовут меня Тамара Сергеевна. Это вот, – указала на белобрысую дамочку младше её, – это помощник районного прокурора Ирина Ивановна, а наш кавалер, он депутат муниципального совета, председатель комиссии по социальным вопросам, зовут его Дмитрием Павловичем. Мы вполне полномочные люди, поверьте.

‒ А прокурор-то здесь зачем? ‒ недовольно спросил я.

От прокуроров, на мой взгляд, всегда только неприятности. А эта белобрысенькая, для чего она в моей квартире? Прокурор здесь совершенно лишний.

‒ Ну как же, ‒ ответила сама прокурорша, ‒ как же, если на вас жалуются. Дело может в конце концов до суда дойти, а прокуратура обязана быть на страже законности.

Итак, всё сразу стало мне ясно. Эти трое – никакие не посланцы высших сил, они, наоборот, посланцы тёмных сил, которые следят за мною, преследуют везде меня, стараются причинить мне как больше вреда, уморить меня, лишить меня свободы. И я их сам же запустил в своё жилище! Но погодите, голубчики, так просто вы меня не возьмёте…

‒ Эти соседи наверху сами хорошие скандалисты. Любят жаловаться по пустякам. Не помню, может быть, и было у меня окно открыто, но ничего я в него не кричал. Может, радио было включено, не знаю. Сочиняют, чтобы мне навредить.

‒ Возможно, что сочиняют, ‒ согласилась прокурорша, ‒ но ведь и соседи снизу подтверждают это, причём письменно. Сами они жалобу не писали, но свидетельствуют с готовностью. Их действия вы можете объяснить?

‒ Врут, врут, врут! ‒ я начал уже заводиться. – И сверху врут, и снизу врут! Все они врут, потому что завидуют!

‒ Чему же они так завидуют? ‒ спросила докторша.

‒ Всему завидуют. Моим способностям завидуют, моим творческим мыслям, моему потенциалу!

Прокурорша с докторшей переглянулись.

‒ Потенциалу завидуют, говорите? Вам шестьдесят шесть лет, вы не были женаты, у вас нет детей, живёте в одиночестве, а соседи ваши молодые, семейные, им тридцати ещё нет, чему же они могут завидовать? Потенциал у вас, конечно, ещё есть, но завидовать ему… не знаю. А про творческие ваши мысли как они могли узнать, ведь вы с ними и вообще ни с кем здесь не общаетесь, как они утверждают. Вы разве творчеством каким-то занимаетесь? Поделитесь тогда с нами, не стесняйтесь.

‒ Не ваше дело, чем я занимаюсь! У меня тайная глубоко личная жизнь. Я общаюсь с кем нужно на самом высоком уровне. Я не имею права разглашать совершенно секретные сведения. Я стою гораздо выше вас всех в иерархии человеческих ценностей. Вторгаетесь в чужую жизнь и задаёте всякие вопросы. Зачем вы явились ко мне?

‒ Конечно, конечно, ‒ умягчительным голосом проговорила докторша. – Мы знаем, что вы особенный человек, и мы пришли просто с дружеским визитом. Вы немного успокойтесь, хорошо?

‒ Я совершенно спокоен, это всё вы, это вы…

‒ Вы ведь были когда-то школьным учителем, это верно?

‒ Был, и не когда-то, а всегда был учителем истории и географии в старших классах.

‒ Да, мы знаем, хотя вы уже давно не преподаёте, кажется, лет пятнадцать. Вы по своей воле школу оставили, или это происки врагов?

‒ Именно так, происки! Ретрограды, засевшие в комитетах, не давали развернуться свежей мысли. Я требую нормального к себе отношения. Вы зачем ко мне пришли?

‒ Мы, собственно, пришли предложить вам отдохнуть и обследоваться по медицинской части. Предлагаем вам хороший стационар, двухместная палата со всеми удобствами, квалифицированный персонал. Полежите там недельки две, отдохнёте, обследуетесь по всем направлениям, подлечите все старые болячки и новые, если они обнаружатся. Заболевания следует выявлять на ранней стадии, это общеизвестная истина. Вы соглашаетесь?

‒ В больницу, значит, лечь? А в какую больницу? ‒ задал я вопрос с подвохом, потому что знаю я их больницы. В психушку закатать хотят наверняка. Уже пытались в позапрошлом году, да не вышло, я тогда отбился. Теперь опять за старое, вторая их попытка.

‒ В какую больницу конкретно? Так подберём, подберём самую лучшую, по вашему вкусу, можете не сомневаться. Вы только дайте своё согласие на госпитализацию в письменной форме.

И придвигает ко мне бумажку, чтобы я подпись поставил. Как же, разбежалась! Знаю я эти бумажки коварные, поставишь в них подпись, а потом всю жизнь будут таскать по диспансерам, комиссиям да психбольницам. Чёрта лысого им, а не подпись мою! Отодвинул я эту бумажку.

– Не буду подписывать. У меня принцип такой жизненный, ничего не подписывать. Я здоровый, мне больница совершенно не нужна. Я готовлюсь к важному назначению.

Молчавший до этого, только странно усмехавшийся, мужчина-депутат подал голос:

‒ Лучше вам добровольно согласиться, гражданин Ипостасьев. Такие вопросы лучше решать полюбовно, разве не понимаете? От души советую, ей-богу.

Ах, вон что, они уже угрожают. Принудительными мерами решили запугать. Не на того напали, не возьмут на пушку. Дудки! В голове у меня уже прыгали чёртики, становилось как-то муторно и нервно, дёргалось всё и в глазах начинало рябить.

‒ Отстаньте от меня, отстаньте! Ничего не подпишу, в больницу не хочу! Отстаньте!..

Тут вступила прокурорша.

‒ Видите ли в чём дело, гражданин Ипостасьев, в заявлении ваших соседей указывается, что в ваших выкриках из окна вы крайне неуважительно отзывались о нашем правительстве, об отдельных руководителях страны и даже о… вы понимаете, кого я имею в виду?

‒ Неправда, неправда! Я целиком поддерживаю наше руководство! Неоднократно сообщал в Кремль о своих одобрительных чувствах. Я только отдельные недостатки… Иногда… Возможно, высказывал в своих выступлениях по радио… Излишняя мягкость в отношении враждебных сил. Недостаточная жёсткость… Мы должны активно противостоять. Безжалостно и активно!.. Не всегда имеет у нас место наступательность… Ввести чрезвычайное положение, изолировать чуждые нам элементы… И ещё повсюду эти отвратительные Тандыр и Самса!

‒ Думаете, правительство без вас не знает, где ему наступательность проявить, а где что-то другое? Дело может принять политическую окраску. Нынешние законы очень строги, если речь идёт о дискредитации органов власти. Вам разве это нужно? Лучше сейчас подписать согласие на госпитализацию, а потом, знаете, может оказаться уже поздно.

‒ Не хочу я! Не хочу в больницу! Не хочу, не хочу, не хочу!.. Я буду жаловаться МУМУ!..

‒ Уходим тогда?.. ‒ не то скомандовала, не то спросила докторша, обращаясь к другим.

Все стали нерешительно подниматься с табуретов, а мужчина-депутат сказал со снисходительной улыбкой:

‒ Разочаровали вы нас, Вениамин Викторович, своим неправильным решением. Меня лично огорчили, а себе навредили, вот как.

‒ А я вам отвечу на это, ‒ захлёбываясь и давясь от возбуждения (меня уже по-настоящему трясло), прокричал я, ‒ что депутаты – самый жалкий, самый бесполезный в мире народ! Нахлебники на нашей шее вы, вот кто, а пользы от вас никакой!

‒ Вот тут вы сильно ошибаетесь. Сегодня я как депутат мог быть вам полезен, а вы не захотели. Как угодно, было бы предложено.

Все трое потянулись к выходу, в прихожую. «Скатертью дорога!» ‒ мысленно кричал я им вдогонку. Или не мысленно, или действительно я им кричал…

Как только дверь за ними захлопнулась, я бросился в комнату, к письменному столу, чтобы записать в тетради все подробности этого неприятного и опасного для меня визита.

 

 

*   *   *

 

Глубокие мысли на историческом поприще посещают меня постоянно. Две равновеликие фигуры возвышаются над однообразной равниной современности, это Гитлер и Муссолини. Парадоксальная у них история их жизней. Муссолини был на шесть лет старше, и так и был для Гитлера старшим товарищем, идеологическим образцом и наставником.

Оба родились в провинции, в семьях со средним, но прочным, достатком, у Муссолини отец был учителем, у Гитлера – таможенным (или почтовым?) чиновником. Оба участвовали в мировой войне, тогда она была ещё единственной, потом стала Первой. Гитлер, австриец, воевал за Германию с Францией; Муссолини, итальянец, воевал за Италию с Австрией. Исторический нонсенс в судьбах некоторых стран: Россия воевала в составе Антанты против Австрии и Германии и потерпела поражение от Германии, хотя Антанта Германию победила. Италия воевала на стороне Антанты с Австрией и потерпела от Австрии поражение, хотя Антанта Австрию победила. Но Россия так и осталась побеждённой, а Италия вошла в число победителей. Замечательный исторический кувырок. Идиотизм, короче говоря.

Ни Гитлер, ни Муссолини не были основателями своих партий, то есть партий, во главе которых они оказались. Фашистскую партию основали несколько бывших итальянских фронтовиков; нацистскую партию основали несколько немецких фронтовиков плюс несколько штатских. Гитлер и Муссолини… нет, правильнее писать в последовательности «Муссолини и Гитлер», потому что Муссолини всё делал на пару лет раньше, а Гитлер его копировал. Так вот, Муссолини и Гитлер примкнули к этим партиям, выдвинулись в них как ораторы, а потом их возглавили. Оба были прежде всего эффективными (эффектными) ораторами, но также и теоретиками и публицистами, то есть, владели пером, были хорошими актёрами, любителями масштабных политических перформансов. Оба опирались в первые годы на вооружённые отряды негосударственного характера, в Италии это были чернорубашечники, в Германии – штурмовики в коричневых рубашках. И тех и других приходилось время от времени осаживать, укорачивать их чрезмерную самостоятельность. Гитлеру пришлось даже физически ликвидировать верхушку штурмовиков, после чего коричневые рубашки сделались полностью управляемыми.

Обе страны имели имперское прошлое. О Римской империи нечего и говорить, она даже для Гитлера являлась образцом, к которому он стремился, копируя его вплоть до малых подробностей. Одно уже «римское приветствие» чего стоило, да и все эти вымпелы, штандарты, триумфальные шествия, любовь к массовым зрелищам. У Германии не было такой давней и такой славной истории, Гитлер её взялся творить и отчасти копировать.

Но были и существенные различия в настоящем. Германия была экономически сильным индустриальным, милитаристским по духу государством, а Италия всё ещё оставалась практически аграрным государством, славная история которого осталась в далёком прошлом. Муссолини предстояло переделать страну, вооружить её, подтянуть её экономику, вдохнуть в её граждан боевой настрой. Получилось это у него процентов на двадцать, не больше, а у Гитлера переделать свою страну получилось на все сто. К 1936 году они уже поменялись ролями, теперь Муссолини смотрел на Гитлера как на образец для подражания и стремился хотя бы отчасти достичь тех же результатов. В этом была главная его ошибка, он решил прыгнуть выше своей головы и в итоге надорвался, а менять ориентацию уже было поздно.

Закончили они практически одновременно, и конец их был у каждого по-своему ужасен. Муссолини был пойман красными партизанами, расстрелян, а труп его был вывешен на всеобщее обозрение вниз головой на площади в Милане. Гитлер в подвале, в бункере, раскусил ампулу с цианистым калием, труп его был брошен в воронку от советской авиабомбы, облит бензином и наполовину сожжён.

Между прочим, до самого конца они оставались горячими поклонниками друг друга, последний их телефонный разговор закончился обменом лозунгами: «Да здравствует дуче!» – «Да здравствует фюрер!».

Прискорбно, что незадолго до своей смерти каждый из них предал смерти близкого человека. Муссолини расстрелял Галеаццо Чиано, мужа своей дочери Эдды, то есть, своего зятя, а Гитлер расстрелял Генриха Фогеляйна, мужа сестры Евы Браун, то есть, своего, можно сказать, свояка. Бессмысленные это были казни, уже ничего не решавшие.

Гитлера я совершенно не одобряю, не надо на меня зря наговаривать, а вот Муссолини, это же совсем другое дело. Ну, зачем он поддался соблазну оказаться в числе триумфаторов рядом с Гитлером, в победе которого он почему-то не сомневался? Ввязался в азартную игру, поставил не на правильную цифру и всё потерял. Что следовало ему делать, так это сохранять нейтралитет, пускай и не беспристрастный, пускай бы подыгрывал фюреру, только не на поле боя, как держался в той войне Франко. Тот, правда, вроде бы послал в Россию «Голубую дивизию», но под видом добровольцев, не от государства. Результат – спокойно правил Испанией до самой своей смерти в 1979 году. А Муссолини прогадал, покинул мир позорно и мучительно. Ах, как жаль мне этого выдающегося человека, и как жаль, что он так безвременно ушёл с политической сцены!

Спрашивается, зачем я это всё пишу? Ведь никто этого никогда не прочтёт, это секретные записи только для одного меня. В случае чего я должен буду запрятать их подальше, чтобы ни один мерзавец не нашёл бы их при обыске. К тому же иногда я утомляюсь и пишу бог знает что, сам потом не могу разобрать. Болезненные возникают ощущения. Болезненные. Болезненные ощущения болезненные ощущения болезненныеощущения

 

 

*   *   *

 

Спал очень крепко и долго. Даже не знаю, сколько именно. В голове полная ясность. Никогда не было так ясно и понятно всё полностью. Несомненно, те, кто приходили, оставили в моей квартире подслушивающее устройство. Подслушивающее и записывающее. Зачем иначе они приходили? Даже ребёнок догадался бы об этом. Теперь нужно постараться ничего вслух не говорить, произносить всё мысленно. Правда, ночью мне пришлось выступить по радио, но это было запланировано, отложить было нельзя. Я говорил о сложном международном положении, о том, что мы должны сплотиться и явить собой монолитную каменную стену, об которую разобьют себе головы вражеские орды. Выдвинул несколько предложений государственной важности. Ввести лозунг «Веселится и ликует и танцует весь народ». Запретить выражение уныния на лицах граждан, приравнять его к дискредитации и пораженческой пропаганде. Запретить к изучению в школе книгу писателя Даниеля Дефо «Жизнь и удивительные приключения морехода Робинзона Крузо», изъять эту книгу из библиотек. После объясню, почему эта книга негодная. Много сделал ещё всяких предложений, о которых будет ниже. По ходу речи мне ясно были слышны одобрительные возгласы. Только несколько было как бы критических, которым я не придал никакого значения. Злопыхатели всегда найдутся, но уже очень скоро им настанет конец.

Тщательно осмотрел всю квартиру в поисках записывающего и передающего устройства. Ничего подозрительного не обнаружил, но это лишь поначалу. Поразмышлял, и меня осенило: вот же оно, смотрит прямо на меня! Вернее, смотрел на себя я сам, собственной своей персоной. Отражение в экране телевизора. В экране этом вся моя квартира отражалась и, несомненно, записывалась, а потом передавалась. Как я раньше не догадывался об этом!

Чтобы обезвредить и обезопасить себя, взял молоток и нанёс им несколько ударов в область отражений. По экрану пошли мелкие трещины, квартира перестала отражаться, моё лицо сделалось неразличимым. Так мой пытливый ум оказался хитрее коварных злоумышлителей, я их переиграл во всём. Всегда буду их переигрывать с моим высочайшим ай-кью, отличающимся от ихнего, как сто отличается от единицы.

Теперь надо сообщить о крайне важном. Этот так называемый Робинзон Крузо не был никаким отважным мореплавателем. Это был прожжённый делец, тёмный махинатор, плантатор из Бразилии, рабовладелец и, что хуже всего, ещё и работорговец. То несчастливое для него и его подельников плавание было ничем иным как очередным рейсом в Африку за новой партией негров, то есть, рабов. Это прямо так и написано в книге без всяких увёрток. Плыл он, чтобы купить или захватить негров для своих плантаций табака и сахарного тростника, этот полюбившийся прогрессивной общественности сеньор Робинзон. Стыд и позор такому книжному герою, а у нас его подняли на щит, сделали образцом мужества и отваги.

Но это ещё полбеды, половина, как говорится, проблемы. Оказавшись на необитаемом острове, этот рабовладелец уверовал, надо же, в Бога. Не верил и не думал о Боге до этого, а там вдруг обрёл веру. Вдруг стукнуло ему в голову, что именно Богу он обязан своим чудесным спасением и долгими благополучными годами жизни на острове. Чуть не полкнижки занимают его молитвы и размышления о Божьем промысле. Вредные, сбивающие мыслящего человека с толку пустопорожние рассуждения!

А когда он наконец покинул остров, то сразу забыл о своём Боге и о его милостях и немедленно вернулся к своему прежнему порочному занятию. Сумел вернуть себе свои бывшие плантации в Бразилии, у которых давно был уже другой владелец, сдал их в аренду, потом запродал, сделался большим толстосумом, купил себе поместье в Англии, стал крупным земельным собственником, эсквайром.

Почему мы этого всего не знали прежде? Да потому что мы читали «Робинзона» в урезанном виде, в пе-ре-ска-зе. Так и значилось под заголовком: «пересказал Корней Чуковский». То есть наврал нам с три короба. В этом его пересказе ни о плантациях, ни о неграх, ни о Боге нет ни слова. Отважный, видите ли, мореплаватель!.. Так что Чуковский – вредитель. Сделал рекламу книжке, которая людям вредна и опасна. Даже в таком урезанном виде опасна, потому что подталкивает человека к полному книжному варианту, в котором сплошной вред. Необходимо оградить наше юношество от «Робинзона Крузо» в любом его виде. Про самого себя тоже наврал этот Чуковский, потому что никакой он не Чуковский и вовсе не Корней. Сказки он, видите ли, писал. Совершенно идиотские истории про убежавшее одеяло, про муху, про доктора-ветеринара, про какой-то умывальник. Муха у него за комара выходит замуж. Скрестить муху с комаром, до этого надо додуматься. Какое может быть от этого брака потомство? Только мутанты какие-нибудь, уродливые вампиры. Но главное у него – ТАРАКАНИЩЕ! Я даже видеть, даже слышать не могу этого слова. Как вспомню свою ванную, как представлю омерзительное усатое чудище… Извращенец этот сказочник Чуковский. Мойдодыра бы напустить на него. Не писатель детский, а сплошное Федорино горе! Я буду говорить о нём с МУМУ, буду ставить вопрос.

А писатель этот Даниэль Дефо всего-то и написал за свою жизнь одну эту книжку. То есть, книжку, которая чего-то стоит, которую хотя бы читать можно. А всё другое, что он накропал, это такая ерунда, что даже стыдно называть. Написал одну книжицу и, подумаешь, сразу классик. Притом что книжица такого сомнительного достоинства. А кроме всего прочего, этот так называемый Робинзон Крузо по национальности был немцем, и фамилия его по отцу была Кройцнер (Kreuzner), а чего хорошего нам, русским, можно ожидать от немца?

Несколько раз прерывался в своих записях, чтобы посмотреть в дверной глазок. На лестнице, похоже, что-то затевается. Узнал ту белобрысенькую из прокуратуры, шатенистую докторшу узнал, ещё с ними какие-то неизвестные личности, явные неадекваты. Пусть затевают что хотят, я под надёжной защитой, мне беспокоиться не о чем. На всякий случай широко раскрыл окно, высунулся и поглядел вниз. Там внизу у нас газон с невысокой чугунной оградкой, на газоне травка, мелкие кустики и несколько чахлых деревец. Если кто-то сверху упадёт, он, скорее всего, благополучно приземлится. Если, конечно, не упадёт на оградку или на люк канализационного колодца. Надеюсь, что никто из моих соседей ни снизу, ни сверху не выбросится, мне их будет слегка жалко, этих ненормальных идиотов, кляузников этих. Буду продолжать писать, мне нынче почему-то легко пишется.

По поводу телесных наказаний в школе, я их горячий сторонник. Вся история нашей школы показывает их насущную необходимость. Эта либеральная полоса скоро кончится, она уже кончается. Я и раньше был их сторонником и за это пострадал в своё время. Нет, конечно, я не утверждаю, что надо привязывать детей к скамейкам и лупить их размоченными розгами (хотя стоило бы, и вполне), нет, я не изверг какой-нибудь. Но лёгкие удары линейкой по запястьям или по затылочной части, чего же в них дурного? Ну хорошо, если совсем нельзя даже линейкой, то можно кратковременно лишать свободы. Тёмный звуконепроницаемый чулан квадратный, крошечного размера, к полу привинчена табуретка, садись на неё и сиди, пока учитель не сочтёт достаточным для воспитательных целей. Свет должен то включаться, то гаснуть с периодичностью в полминуты, чтобы не сиделось там спокойно, чтобы не дремалось. Можно ещё включать негромкую тревожного звучания музыку, которая будет действовать на сознание нарушителя. Очень мягкая, на мой взгляд, мера, вполне везде осуществимая. Я в своё время вносил такое предложение, но оно принято не было. Видимо, ещё было несвоевременно. Сегодня уже можно и даже очень нужно ввиду повсеместно растущей распущенности подростков.

В дверь стучат и что-то мне выкрикивают. Звонок у меня не работает, я лично перерезал провод ещё год назад, когда вот так же приходили и пытались увезти меня в неволю. Откройте, дескать, откройте, нам просто нужно поговорить. Поговорить? В другом месте буду с вами говорить, когда на вас будут наручники, а головы будут обриты наголо. Переговорщики, тоже ещё. Только мешают течению моих мыслей. Вот, в голове уже начинается что-то такое, невнятное и непонятное, болезненность какая-то, болезненность…

Вот, кажется, взламывать начинают. Треск и скрежет явственно слышатся из прихожей. Наивные люди, они рассчитывают захватить меня врасплох. Поработить меня хотят. Как будто я позволю им, неадекватам, как будто я им дамся. Не бывать этому, не бывать никогда! Мне помогают силы, над которыми не властны никакие прокуроры. Я – человек, который

 

 

*   *   *

 

От публикатора: Особенность окончания вышеприведённого текста, его кажущаяся незавершённость, не является ошибкой редактора или корректора. Так значится в оригинале, в тетради, обнаруженной во временно пустующей квартире номер шестьдесят восемь, расположенной на седьмом этаже многоквартирного дома по улице, название которой в данном случае не имеет значения.

 

 

сентябрь 2023 г.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в сентябре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: