Воробьи летят…

 

 

Наконец, я принимаю какую-то пищу. Вкус еды кажется непривычным и особенным. У меня так сильно опухли глаза, что кажется, полмира ускользает от моего поля зрения. Хана, Лора и Герман выглядят подавленными. Странно, но я периодически забываю про гибель Птицы. Словно мой мозг специально выкидывает мысли о нём из головы на короткие промежутки времени.

После обеда все разбредаются по палатам. Сегодня в соседнем корпусе проводится совещание по поводу случившегося. Все врачи, в том числе и медсёстры, уходят. Конечно, ни в одной палате нашего отделения никто не спит. Мы с Ханой слышим разговор за дверью. Кажется, из комнаты отдыха.

Практически всё наше отделение расположилось в уютном зале отдыха с ковром на полу. Пациенты беседуют. На меня обращает внимание Фаина и подходит ко мне. Её рука – мягкая и тёплая.

– Пь, мы вот разговор завели… У тебя были когда-нибудь, как бы это лучше сказать, трения с предметами? Помнишь, как Долговязый рассказывал о том, что не может надевать шерстяные вещи, и т.д. …?

Мы с Ханой и Фаиной садимся вместе. Кто-то сидит на стульях, мы же решили расположиться на полу. Я очень рада, что Хана теперь намного проще стала относиться к полу. Она спокойно села и видно, что её ничего не тревожит и не смущает.

– Нас 9 человек, вместо 10. – Говорит Дарья. – А, нет. Лора спит. 8. Мне почему-то вспоминается смешной момент. Дело было летом. Я жила с родителями. Думаю, всем известно жуткое ощущение, когда наступаешь голой ступнёй на пол и чувствуешь мерзкий песок! Это ощущение просто сковывает, вызывает панику… Теряешь голову, когда такое происходит! Я долго думала, что делать. Все мои уговоры оставлять обувь в подъезде, или, хотя бы, снимать её там и наступать на пол чистыми ногами ни к чему не привели. И я нашла выход. Я стала капать на коврик-половичок у двери какое-нибудь дезинфицирующее средство. Логично, что если песок и станет появляться в прихожей, то он будет чистым. Правда, однажды мой отец поскользнулся на коврике, потому что средство постепенно скапливалось внизу… Вот такие предметы мне помогли чувствовать себя более-менее хорошо на короткий промежуток времени. Потом мама, после того, как отец упал, конечно, всё узнала. Но разве возможно объяснить обычному человеку, как ужасен песок в прихожке?! На этом кончилось моё спокойствие.

– Хах! – смеётся Кудрявый. – Я вам сейчас расскажу, как смешно и нелепо получилось у меня с родителями. Я обычно прихожу поздно домой. Ну, после 12. В комнате моих родителей всегда свет выключен… Но в этот раз я увидел голубой свет телевизионного экрана через полупрозрачную стеклянную дверь. «Странно», – подумал я. На следующий день всё повторилось. Я пришёл поздно, а экран опять горел! Что же это такое… Что ещё могут смотреть в полной темноте мужчина с женщиной?! Конечно, порно! Боже мой… у меня под носом родители смотрят порно! Какой ужас! Каждый раз, когда я возвращался с прогулки, я наблюдал всё ту же картину. Я стал плохо спать, дожидаясь, пока они выключат этот ужасный разврат. Я даже думал покончить с собой… Родители – это святое. И я не мог поверить, что они, такие благородные и честные, могут опуститься так низко! Это было глубокое и очень болезненное разочарование…

– Ну, чем уже всё закончилось, неужели, они действительно так низко пали?! Я волнуюсь! – Говорит Герман, отчаянно сжимая край рубашки.

– Представляете, оказалось всё просто! И это «просто» сняло страшный камень с моего сердца! Это был простой… футбол!

– Что? – Герман заметно повеселел. – Вот так да?!

Мы все улыбаемся. Действительно, забавно получилось. Столько страданий бедному Кудрявому… и всё зря.

– А у меня особая любовь к ножницам, – говорит Катя, прижимая коленки к груди. – Я очень люблю стричь всё, что стрижётся. Однажды я так сильно «обкрамсала свои ногти, что потом неделю ходила с замотанными марлей пальцами. Ничего не могла делать руками, любое прикосновение вызывало сильную боль. Я не знаю, как объяснить это… Просто хочется максимально отстричь… Словно от этого зависит нечто важное.

Мы молчим. Наверное, сейчас кто-то думает о Птице. Наверное, если бы наши мысли были подобны крику, то по своей силе этот крик не сравнился бы с самой мощной сиреной в мире. Я чувствую, как хочу поделиться своими чувствами.

– А я помню, – начинаю я, – как однажды сильно избила дверь.

– Дверь? – переспрашивает Хана.

– Угу. Это было у подруги в подъезде. Я набросилась на дверь от беспомощности, от того, что ничего не могу изменить, ничего не могу сделать! Мне повезло с тем, что дверь была мягкая и не стеклянная. Я помню, как сильная дрожь завладела моим телом. Мне показалось, что сейчас я сожмусь в маленькую крошку и умру. Я не чувствовала ни негодования, ни агрессии, ни тоски, ни горя. А чувствовала одну сплошную беспомощность и безысходность. Когда я стала чуть отходить, увидела рядом с собой подругу. Она ничего не поняла, и это, конечно же, к лучшему. После, каждый раз, когда я приходила к ней и видела эту дверь, мне становилось не по себе.

– Я помню, как однажды обмотала всю квартиру туалетной бумагой, – говорит Дарья. – Это получилось само по себе, как должное. Я увидела в шкафчике, где хранится разная бытовая утварь, пять рулонов туалетной бумаги. И вдруг, словно какое-то помутнение! Помню, как во сне… Я раскручиваю один рулон за другим и обматываю бумагой люстру, стулья, диван… Бумажная гирлянда спускается с карниза на телевизор… Даже такая мелочь, как ручки дверей, и то была обмотана туалетной бумагой. Потом, кажется, я села на пол, налила бокал вина и поздравила себя с тем, что мне удалось так красиво сделать своё дело. – Дарья замолчала, ожидая от нас ответной реакции.

– И что было дальше, когда пришли родители? – спрашивает, наконец, Катя.

– Кажется, они удивились. Я не помню, было давно.

– А я предлагаю сделать нечто светлое в память о Птице! – вдруг произносит Герман.

– Например? – спрашиваю я.

– Ну, не зна-аю… – отвечает нараспев Герман. – Птица любил… летать! Значит, это должно быть с крыльями.

– Велосипеды! – вдруг выкрикивает Хана. – Давайте сегодня вечером, после ужина, соберёмся внизу, сядем на велосипеды и сделаем три круга вокруг территории больницы. Ну, вдоль забора.

– А крылья здесь каким образом? – спрашивает Катя.

– А крылья мы вырежем из ватмана и прикрепим сзади. Получится такой ангельский вихрь, ветер!

– А велосипеды где? – спрашиваю я.

– А велики, – говорит Долговязый, – можно взять внизу, я знаю где. На них тоже проводятся занятия.

Мы договариваемся всё организовать после ужина. Распределили обязанности: мы с Ханой должны будем рисовать крылья, Фаина и Катя – вырезать, Герман – договариваться насчёт велосипедов и отвечать за них, а остальные – прикреплять крылья к одежде.