Триумф красных бабочек

 

 

 

В рюкзак я положил: котелок, соль, спички, рыболовные снасти, ножовку, длинные гвозди и молоток. Проснулся Саша. Я сказал ему, что собираюсь на рыбалку. И вскоре катил на велосипеде по набережной Иртыша, согнувшись под тяжестью рюкзака.

Переехав мост, я съехал с откоса на остров Пионерский. Еще по весне я спрятал в зарослях черемухи, несколько досок, чтобы летом построить на дереве хижину. Но целы ли они? Доски могли найти рыбаки и сжечь. Я волновался. Но, слава богу, доски оказались целехоньки. Я взял только три доски, так как и без того был нагружен, как верблюд.

Я крепко связал доски и прикрутил их к раме велосипеда.

Несмотря на утро, было жарко. Я быстро разделся догола, ухватился за толстую веревку, свисавшую с дерева, и, оттолкнувшись от земли ногами, качнулся далеко вперед. Земля ушла у меня из-под ног, и я, вдохнув пьянящий речной воздух, закричал от восторга, и ветер подхватил мои тревоги и страхи и унес прочь. Я рухнул в холодную воду, тотчас вынырнул и поплыл к берегу. Натянул на мокрое тело джинсы, футболку и вернулся на трассу.

На Водопадах я передохнул, любуясь на протоку. Быстрая, как горная река, она с грохотом вырывалась из семи пролетов каменного акведука и, бурля, неслась дальше, обтекая валуны и небольшие островки, поросшие кустарником. Я проследил ее изгибы взглядом и уловил блеск воды на солнце.

Но в путь. Я кручу педали еще с полчаса. Съехав с откоса, качу вдоль другой протоки. Трава здесь изрядно вытоптана рыбаками. Но потом дорога свернула в поле, и меня подхватила тропа. Я, то выплывал на возвышенности, поросшие кустами и цветами, то съезжал в пахучие ложбины. Головки выгоревших на солнце цветов и трава били по спицам колес, и они звенели, точно эоловы арфы. Вспугнутые пчелы, недовольно жужжа, срывались с цветов и, повисев перед моим полыхающим лицом, испуганно отлетали в сторону. Стрекотали кузнечики. Ветерок приятно сушил мое потное лицо и холодил взмокшую футболку с надписью The Beatles на груди.

Я гнал велик все дальше и дальше; останавливаясь и снова пускаясь в путь, я катил по тропинкам в кустах, которые хорошо знал. Заросли становились гуще, я крутил педали в низине по зыбкой Качающейся Дороге, которая скоро ушла в Болото Змеиное (такое я дал ему название). После сухоты в нос резко било множество одуряющих запахов. Особенно остро пахла осока. Я снял кеды, закатал до колен джинсы и, взвалив на спину велик, осторожно погрузил ноги в холодную трясину. Под тяжестью груза я согнулся в три погибели, чуть ли не до самой воды, подернутой ряской. Груз был слишком тяжелый. Но я знал, где можно пройти топь. Проваливаясь временами до колен, я мало-помалу стал преодолевать болото. Но на меня тотчас напали комары, а я не мог бить их, садящихся на мое лицо и руки, только гримасничал. Гнус облепил меня. Я очень спешил перейти болото.

– Уф! – упал я на твердую землю, сбросив с себя груз.

Все-таки нагрузился я прилично. Я чувствовал боль в спине от тяжелого рюкзака. Все мышцы у меня болели, и было очень жарко. Я сидел в траве, прислонившись к рюкзаку. Луг волновался, словно море, а к горизонту плыла Березовая Роща, точно флагман Колумба. Я поднялся. Рюкзак показался мне очень тяжелым, и ремни резали плечи. Я нагнулся с рюкзаком на спине, поднял велосипед. Катя велосипед, я направился к роще. Миновал Забытую Могилу – заросший бурьяном холмик под корявой яблоней. Неподалеку зияла яма обвалившейся землянки. Из провала за мной наблюдали тонкие березки и видно думали: ”Какой урод…” Над рощей в небе кружил орел. “Здесь жил Робинзон”, – подумал я, и мне стало немного грустно.

Я покатил на луг, заросший высокой травой и кустами. За лугом открылась Зеленая Река. Я был очень рад, что добрался до реки. Слез с велосипеда и пошел лугом вдоль реки, вверх по течению. Речушка была неширокая и мелкая. Она уходила вдаль, выстланная по дну галькой, с песчаными отмелями, валунами и заводью в том месте, где река огибала Лесистый Мыс.

Я вошел в лес. Ветки высоких деревьев местами переплетались вверху, отбрасывая наземь тень. Под ногами шуршал ковер из прошлогодних листьев. Возле сухого пня лежала синяя бутылка, покрытая белой пылью. До моего места у залива было рукой подать.

Спустившись по лесистому склону, я вышел к заливу и увидел Иву.

Она полоскала свои зеленые косы в чистой и глубокой воде. На ее листве и ветвях играли водяные блики. Я положил на землю велосипед, сбросил рюкзак. Таким первозданным, зеленым, до краев полным одиночества, я не видел это место еще никогда. Было тихо. Только полуденный ветер шелестел вверху обрывками полиэтилена – мой старый шалаш почти не был виден в ее листве.

Я напился воды прямо из реки, ополоснул горевшее от укусов лицо и стал устраивать себе новое жилище. Я залез на дерево и оторвал от ветвей хлипкие старые доски моей хибарки, построенной год назад на скорую руку. Достал из рюкзака жестяную банку с длинными гвоздями и крепко – одна к другой – прибил новые доски к толстым ветвям. Можно было уже сидеть, свесив ноги.

Я сидел на дереве, точно фавн, и чувствовал себя счастливым. Я и весь этот день – как только выбрался из города – не чувствовал себя несчастным. Но сейчас было иначе. Утром – и доски, и долгий переход, – все это было впереди. А теперь это уже позади. И я нашел самое лучшее место для жизни в лесу! Теперь мне ничего не страшно!

Я нарезал травы и застелил доски. Натянул над головой обрывки старого полиэтилена и сложил под временным тентом кое-какие вещи из рюкзака. Теперь можно было поесть.

Сжевав бутерброд, я напился воды и полез на дерево. Под пленкой, сквозь которую проникал свет, было таинственно и уютно. Щемило сердце. “Буду ловить рыбу, собирать грибы, ягоды – как-нибудь проживу…”, – радовался я. О том, что это самая безумнейшая и безнадежная моя затея, я не думал.

Потом мои мысли завертелись вокруг постройки шалаша. Работы было хоть отбавляй. Предстояло соорудить пол. Потом стены из жердей, и крышу. У меня была ножовка, и можно было бы напилить тонких деревьев. Но мне было жалко спиливать деревья, раз в запасе были доски…

Мало-помалу, убаюкиваемый шелестом листьев, я задремал. И вдруг полетел куда-то в непостижимое, в бездонное, в пустоту, крепко сжимая в руке “лисичку”, как заклятье от смерти…

Летел я стремительно, как птица, над ровной стальной гладью реки, внизу пролетали зеленые острова, луга, озера, в которых отражались облака и солнце, причем, мой летящий взгляд был направлен так, что в нем отсутствовал горизонт; мир был замкнут, без края, где не было ничего, кроме света, такого яркого, что слепило глаза, и чем ближе я к нему подлетал, тем он становился ярче, но вдруг что-то полное, темное ощутил я во сне, и мой бездумно-радостный полет оборвался…

По листве Ивы сильно ударял ветер. На душе было тревожно. Спустившись с дерева, я осмотрелся. Солнце клонилось к западу. Оно косо освещало луг, белые стволы берез, где была могила. Я решил не думать о могиле. Но чем больше старался не думать, тем больше думал. А чем дольше думал, тем становилось мне страшнее. Казалось, кто-то пристально смотрит на меня из зарослей. Не оглядываясь, чтобы не дай бог увидеть два огненных глаза, я надел рюкзак, сел на велосипед и покатил прочь из этого, зачарованного, как мне показалось, места.