Виктор Сбитнев
ПовестьКупить в журнале за январь 2016 (doc, pdf):
Оглавление 3. Глава третья 4. Глава четвёртая 5. Глава пятая Глава четвёртая
Неожиданный визит отца Григория сильно взволновал Лёньку. Нет, он не побежал сразу в церковь виниться и исповедоваться, но весь сосредоточился и напрягся, как там, на Можайском поле. Как ни странно, посетивший его священник чем-то неуловимым, но очень характерным напомнил Лёньке москвичку Дашу: отчасти выговором, отчасти манерами, но, кажется, более всего, той внутренней свободой, которой уже почти не наблюдалось здесь, в замордованном макарычами большом приволжском селе. Один только Палыч был свободен в своих действиях как ветер, но и он с недавнего времени стал остерегаться, и на людях всё больше прибегал к туманным иносказаниям и аллегориям. Дошло до того, что его престарелая тёща взялась допытываться у его жены и своей дочери: «Нинка, а Михаил-то твой часом не того... не сшибаться?». Жена Палыча, критически окинув весь убогий облик давно утратившей былой авторитет матери, отвечала со встречной подначкой: «Не знаю я, кто из вас больше сшибаться... Мишу всё ж таки на войне недавно контузило. У него всё понемногу проходит. А тебя... а ты... Слушаешь всякую дрянь зля магазина и потом ещё в дом несёшь». Нинина мать после таких ответов уходила в себя, а то – и к старшей дочери на пристроенный к селу Прогон, а иногда и на выселок Алексеевку, небольшую деревеньку, куда ещё в мировую уехала жить её племянница. Но добровольная ссылка длилась, как правило, недолго. Незлопамятный, огромный как медведь Палыч (они с отцом Григорием были как близнецы!) приезжал за тёщей либо на санках, если это случалось зимой, либо на велосипеде – летом. К велосипедной раме у него было приторочено сиденье, и тёща сидела на нём в обрамлении Палычевых ручищ, как в гондоле воздушного шара. И даже издали было заметно, что ей это приятно. Лёнька знал обо всех этих Палычевых приключениях досконально, потому что тот делился своими заботами и приключениями только с ним, великим страдальцем, своим фронтовым товарищем и самым надёжным другом. Во всём оказалась повинной его проворная жена Нинка. Дом у Палыча стоял на отшибе, как отдельный хуторок. Весь в садах и хозпостройках. А вокруг него – колхозное поле, до самого леса. Минувшим летом на нём колосилась рожь, а стало быть, поближе к осени – появились скирды соломы. Когда затрещали первые морозы, Нинке стало очень жаль свинью, которая, в отличие от коровы и собаки, как известно, не располагала тёплой шкурой и с непривычки стала кашлять и томиться. И Нинка, не долго думая, взяла в сумерках верёвку и поспешила к ближайшей скирде, где не спеша надёргала вкусно пахнущей золотой соломы и, плотно утискав и связав её в беремя, вернулась восвояси. И так – раза три. Мужу она о том, порассуждав скептически о его «правильном» образе мыслей, благоразумно не сообщила. И всё бы ничего: рассеянный Палыч во век бы не обратил на эту натасканную свинье солому никакого мужичьего внимания, да за Нинкой след соломенный остался, на который и наткнулся проходивший полем по случаю сельский партсекретарь. Ему не составило большого труда дойти по этому следу до копны и обнаружить в ней характерное углубление. Затем он пошёл обратно и упёрся аккурат в сарай, где довольно хрюкала и чавкала вареной свёклой шибко довольная Палычева свинья (остроумный Палыч назло Макарычу назвал её в честь жены немецкого министра пропаганды – Магдой, и Макарыч знал об этом). Возликовав, Макарыч кинулся в сельсовет, откуда тут же позвонил в райотдел милиции. Спасло Палыча чудо. Смышлёная старшая дочь Римма, случайно заметившая выписывающего кренделя вокруг их дома общеизвестного на селе доносчика, не мешкая, сообщила об этом отцу. Палыч достал привезённый с фронта бинокль и тут же обо всём догадался. Соломенный след, как только Макарыч убежал доносить, спешно ликвидировали всей семьёй, применяя грабли, вилы и корзинки. Всё это время всхлипывающая Нинка просила у Палыча прощенья. Труднее пришлось в сарае у свиньи. Магда отдала лишь часть, а остальную крепко подмяла под себя, смешав её с землёй и навозом. «Хрен с ней, – махнул рукой Палыч, – скажем, что с лета запасли. Нинка, сбегай к Онисье, она – колхозница. Пусть, если что, подтвердит, что у неё взяли, за мёд». Воронок приехал часа через два. Из него лихо вывалился участковый старший лейтенант Дасмаев по кличке Хитрый мордвин и какой-то незнакомый сержант с «тэтэшником» на правой ляжке. Сначала оба подошли к сараю и долго о чём-то совещались, попеременно приникая к щелям в стене. Какое-то время инвалид войны Бурганов выжидательно сидел на крыльце. Потом это ему надоело, и он недовольно окликнул участкового: – Эй, Иван Осипыч, ты никак свинку мою в чём-то заподозрил? Так это напрасно. Она дальше частокола николи и не ходила. – Михал Палыч, не без уважения в голосе откликнулся Дасмаев, тоже с нашивками за фронтовые ранения, – тут нам сигнал поступил, что вроде как ты соломку потаскиваешь из колхозных копён? Да будто на тебя это не похоже... – А зачем она мне? Я ей с лета запасся. Сам знаешь, пчёлы у меня. Их в зиму утеплять надо, а то перемёрзнут все подчистую, спаси Христос. Ну, а остатки вон свинье выкинули. Да не одни мы так в селе делам. Дасмаев почесал в стриженом затылке, зло сплюнул и, негромко процедив про себя: «рябой выблядок» (Макарыч в детстве переболел оспой), неторопливо направился к машине. Сержант двинулся следом. Вообще, в эти послевоенные дни и годы Лёнька очень часто и подолгу размышлял о людях, благо времени у него на эти упражнения был целый вагон и маленькая тележка. С одной стороны, все они были разные, каждый в своём роде уникум, а с другой – все, в сущности, делились на две простые, как телеги в колхозе, категории: хорошие и плохие. Вот Макарыч, к примеру – гнида, как и председатель местного сельсовета Кабанов, хоть и воевал, – тоже гнида, поскольку пёр всё на свой двор, под шиферный верх своей необъятной, как ферма, избы. А Палыч – хороший, и не потому, что друг, не потому что фактически спас Лёньке жизнь, а потому что он в принципе друг всем добрым людям на этом свете, потому что похож на отца Григория, хоть и не религиозный. И любвеобильная и, быть может, даже порочная Даша тоже хорошая, потому что от неё так и исходит добро и сострадание. Небось, они не побегут доносить в райотдел о двух вязанках надранной из копны соломы, тем более что всем на селе хорошо известно, что большая часть этой самой соломы всё равно сгниёт и в лучшем случае пойдёт на подстилку скоту. Да и Макарыч с Кабаном своего не упустят: машинами прут и себе, и многочисленным родственникам. И хоть бы хрен! Никто на них не доносит, потому что на хрен они кому нужны! Размышления эти, впрочем, всё чаще заканчивались для Лёньки чревато, потому что он, безногий и одинокий, никак не решался определённо отнести к какой-либо из категорий себя самого. Выходило, что сам он болтается где-то посерёдке. Не в раю и не в аду, а в этаком вечном чистилище, на железнодорожном разъезде, мимо которого все поезда пролетают не останавливаясь. Это его сильно тяготило, и всё чаще на вырученные от подработок деньги он покупал самогону и напивался с молодыми справными дружками, которых в этом мире совершенно ничего не тяготило: выпивка есть – значит день уже не зря прожит. А там, может, ещё и Аринка вдовая за баней даст, да в клубе «Чапаева» прокрутят, а потом и подраться с яснополянскими можно. Кстати, дрались попеременно: то на их территории, то на нашей. Нейтральную полосу отчего-то не любили и даже не чувствовали. На ней разве что ругались из-за того, чьему скоту здесь пастись, но и ругались-то как-то вяло, больше для проформы. В общем, Лёньку все эти размышлизмы явно тяготили, он ведь как Диоген сидел в своей бочке – за верстаком – клепал кастрюли, налаживал овечьи ножницы, перебирал сбившиеся ходики и слушал лишь то, чем поделятся с ним, так сказать, его клиенты. Даже до клуба ему надо было добираться не меньше часа, а уж до нейтральных территорий, где мамка доила коров... если только на носилках! Культи начинали кровоточить даже просто так, от передвижений по избе. Так что Лёнька всё чаще и чаще вообще не надевал протезов, а просто ползал по полу, навздёвывая себе заноз и в ладони, которыми загребал по плохо обструганному полу, и в одну из кое-как оставшихся коленок. Напивался Раменский медленно, но верно. Дружки, зная об этом и видя такое дело, сразу как-то исчезали в деревенском пространстве, словно и не пили с калекой вовсе, не бередили его душу своими «бабскими» историями. И вот однажды, проснувшись поутру, Лёнька долго не мог понять: где он? Комната ходила ходуном как болотная топь, а вся прежде привычная утварь имела столь нечёткие очертания, что он долго не мог натурально сообразить – где стол, а где печка, где буфет с посудой, а где койка, на которой он сам же и возлежит. Впрочем, последнее не мудрено, потому что лежал он поперёк, и вся обстановка собственной избы просматривалась его плохо протрезвлённым взором совсем с иной, непривычной для глазу диспозиции. Для прояснения ситуации Раменский мотнул раза два головой, но это вызвало в черепной коробке такие обширные перемещающиеся боли, что он протяжно застонал, словно от полученной только что контузии. Однако сознание после этого заработало яснее и определённее. Постепенно стали проступать из похмельного тумана вчерашние кренделя и загогулины. «Господи, милостивый! – страдальчески всхлипнул Лёнька, – опять эти пустые самодовольные рожи, которых просил сторониться отец Григорий... И чё они ко мне, калеке безногому, пристали? Опять этот дурной самогон от Коли Докукина и пустопорожний трёп про войну, геройство и... баб. И пустота потом. Мучительная и непреодолимая пустота. Ладно, что ещё ружья в доме нет, а то, наверное бы, и застрелился...» Лёнька попытался принять на койке надлежащее продольное положение. Это ему удалось лишь с третьей попытки. Сразу же, как только это у него получилось, он увидел внизу, под собой старый облупленный тазик, который наверняка выставил к его изголовью добрый предусмотрительный брат. И тут Лёньку сразу замутило, стало тошнотворно дёргать вдоль всего пищевода. Поначалу он крепился, глубоко дыша и сглатывая, но вскорости желудок не выдержал и пошёл крупными судорогами. Лёньку стало нещадно рвать. И в этот крайне неприятный и постыдный для него момент в горницу решительно постучали. Мать с братом были уже давно в колхозе, а потому Лёнька хриплым с перепою голосом рявкнул в обитую старыми одеялами дверь: – Щас! Вот тока протезы привяжу... При этом его вновь стало рвать, теперь уже одной желчью, потому что всё остальное уже успело покинуть его отравленное самогоном тело. Наконец, когда пришло кое-какое облегчение, Раменский уселся на краю своего всклокоченного ложа и достал протезы. Когда один из них глухо брякнул по полу, из-за двери донёсся знакомый успокоительный голос: – Лёня, да ты не надевай их оба-то. Обуза это, мученье голгофье. Я ведь поговорить зашёл, уж прости Господи, поутру, пока тебя не опохмелили, не обаяли, мозги тебе не кувырнули набекрень. – Отец Григорий! – Лёня выкрикнул это почти с радостью, хотя мутило его по-прежнему, и потолок в который раз валился на правую стену, а пола, казалось, и не было вовсе. Но за дверью всё это, очевидно, уже давно поняли. Отец Григорий своим спокойным с характерной сипотцой голосом обыденно проговорил: – Лёня, ты болешь нонче, а потому не ярись, не нервничай. Сиди себе на койке. А у меня отмычка имеется, и ежели ты не возражашь, то я сам к тебе войду? – Входи, отец Григорий. Только грязновато у меня. Неудобно перед тобой однако. – Ну, нашёл чем удивить! Это всё устранимо... Не печалуйся, брат. Уже через минуту защёлка на избяной двери легко откинулась, и огромный ботинок отца Георгия робко переступил порог Лёнькиной комнаты.
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:
Оглавление 3. Глава третья 4. Глава четвёртая 5. Глава пятая |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
|||||||||||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|