Миниатюра (записки жены снайпера)

– Лёша, ложись!

Взрыв разорвал мёртвую тишину подвала, и сверху на нас посыпались кирпичи. В секунду вспышки я успела увидеть его измученное лицо.

– Ты цела? – через минуту прошептал он, протягивая ко мне руку и пытаясь ощупать.

– Да, я в порядке, а ты?

– Кажется, плечо вывихнул, но в целом тоже порядок.

Темнота вновь накрыла нас, мы могли лишь шёпотом переговариваться, не зная, откуда в следующую минуту ожидать удара.

– Давай попробую вправить, – неуверенно предложила я в ответ на его сдавленные стоны.

– Пробуй, – процедил он, протягивая мне левую руку.

Я дёрнула на себя изо всех сил, молясь о том, чтобы всё получилось. Он вскрикнул и повалился на пол, но ещё через минуту измученно выдавил:

– Норма. Выберемся отсюда – пойдёшь работать в травмпункт.

Никто из нас не помнил, как мы очутились в этом подвале из красного кирпича, и ещё меньше представления имели мы о том, что там происходило. Поминутно раздавались какие-то вспышки, выстрелы и взрывы, во все стороны летела кирпичная крошка и обломки, а мы – одетые, как заправские красноармейцы, пытались отстреляться, даже не видя, откуда идёт команда «Огонь». Что самое худшее – этого самого Лёшу я видела впервые в жизни, познакомившись с ним всего несколько минут назад после очередного взрыва. Это был белобрысый мальчуган примерно моего возраста с длинным узким лицом – в коричневой куртке, красном свитере под ней и кожаной кепке на непослушных вихрах. И он явно знал толк в военном деле, по крайней мере, производил такое впечатление. Пистолетом он владел в высшей степени искусно, и я старательно имитировала его действия, чтобы хотя бы создать видимость ведения боя.

– Надо отсюда выбираться, – нарушил он, наконец, давящую тишину.

– Знать бы ещё, как…

– Сейчас узнаем. Сиди тихо, – и он, по всей видимости, совершенно бесшумно отправился обследовать территорию, ибо я не уловила ни малейшего шороха.

Минут через пятнадцать он схватил меня за руку, зажал мне рот и шепнул прямо в ухо:

– Иди за мной и ни звука!

Мы поползли по заваленному кирпичами полу, сбивая в кровь ладони и коленки. Над головой поминутно свистели пули, но мой спутник даже не пытался отстреливаться. Наконец он схватил меня за шею и ткнул головой куда-то вбок, я ощутила лёгкое дуновение ветра и тут же поняла, что он нашёл выход. Лёша двинулся в проход первым, я за ним, но через несколько минут мы очутились в таком же помещении, которое только что покинули. Правда, это было чуть лучше освещено, и мы, по крайней мере, могли разглядеть друг друга.

Перед нами взгромоздились сваленные кем-то мешки с песком, за которыми в отдалении тоже гремела перестрелка. Лёша прижался к мешкам и велел мне лечь на пол. Несмотря на царящий вокруг хаос, мне отчего-то стало очень легко и спокойно на душе. Я зажала в кулаке кончик Лёшиной штанины и принялась изучать новое помещение…

…………………………………………………………………………

Кажется, это было в ночь на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Мама посоветовала мне загадать жениха таким вот нехитрым стишком:

Введение во Храм,

Введи меня в тот храм,

Где с милым венчаться нам.

С милым венчаться,

Кольцом обручаться.

И именно в эту ночь мне приснился Лёша. А может, его звали не Лёша, а Никита. Хотя имя тут не имело ровным счётом никакого значения.

…………………………………………………………………………

Матронушка тогда ещё не лежала в Покровском монастыре, а покоилась на Даниловском кладбище, куда ежедневно стекались толпы благочинного народа. Мама привезла меня специально из Владимира, хотя, наверное, она приехала для себя – в том нежном возрасте неизменно кажется, что весь мир вертится вокруг тебя самого… Август в тот год выдался прохладный и тенистый – странное сочетание для московского августа. А может, это оттого, что сейчас он превратился в удушливо-асфальтный, и воспоминания о прежних годах так контрастируют с теперешним положением.

Вокруг могилки стояли на коленях несколько старушек, весь народ по большей части толпился в проходах – рыдали, били себя ладонью в грудь, что-то бормотали, царапали записочки… Я же заранее приготовила текст, который намеревалась, чтобы никого после себя не задерживать, произнести наспех про себя перед могилкой: «Матронушка, исцели мою маму, помоги мне поступить в институт, и пусть коза наша удачно разродится». Я повторяла его всё время, пока ждала бьющихся лбом о влажную землю старушек, и в этот самый момент заприметила вдруг в стороне мальчишку примерно моего возраста, тоже пришедшего с матерью. Он явно скучал и ждал, пока мама закончит молиться: ходил между могил, рассматривал надписи. Ростом чуть выше моего, светлые волосы, голубые глаза – мальчишка как мальчишка, ничего примечательного. В таком возрасте на ровесников обычно не обращаешь никакого внимания, влюбляясь в мужчин значительно старше себя. Вот и я была влюблена, по уши влюблена. В регента нашего местного клироса.

Очередь моя подошла минут через десять, когда ноги мои уже ломило от усталости. Я бухнулась на колени перед могилой и, к собственному удивлению, вместо давно затверженного назубок текста пробормотала:

– Матронушка, сделай так, чтобы я вышла замуж за этого мальчика!

Спустя годы я узнаю, что этим мальчиком был ты.