Миниатюра (записки жены снайпера)

За прошедший год я познакомилась с огромным количеством людей. До сих пор не могу уяснить для себя, как мне это удалось, я же никогда не была общительной. Да и люди-то какие! Вайшнав, эзотерик, атеист из Германии, буддистка, бывшая верующая, ныне швыряющая иконы в стены после смерти своего трёхмесячного сына, вдовец с почти четырёхлетним стажем, планирующий уходить жить в тайгу, пожилая эмигрантка, одессит-философ, юродивый из Рязани с матерью, больной шизофренией, практически черноризец в миру, ещё один вдовец-святоша… разношёрстная компания, ничего не скажешь. И всех их я люблю в равной мере.

С ними тепло и комфортно. Они любят рассуждать о теодицее, они образованны, умны и эрудированны. Они умеют богохульствовать, если потребуется, но от их философии – философии каждого из них – невозможно откреститься.

Вот, например, Нина – бывшая православная христианка, а ныне – буддист под экуменическим соусом. Она верит в не всемогущего Христа. Ну, то есть он Бог, конечно, но далеко не всемогущ. И зла как такового онтологически не существует, выходит, что и дьявол – всего лишь красивая выдумка, а зло – не что иное, как сознательное нежелание человека жить по-людски, по заповедям то есть, без всякого внешнего воздействия. Это, конечно, очень красивая версия, нельзя не признать, но нежизнеспособная. Бог создал свободного человека, воле которого противостоять не может – не просто не хочет, а именно НЕ МОЖЕТ. Но, что ещё хуже, он не может противостоять и собственным законам мироздания – смерти, болезни, прочим более прозаичным вещам. Только так у неё получается в него верить и любить его. Да и трудно не признать её правоту в этом вопросе: если уж и верить в какого Бога, то только в такого – если воспринимать веру исключительно как опиум. Но не все предпочитают опиум, кто-то и героином балуется, а иные на палёной водке давно печень себе посадили. Так что, Нина со своей гуманистической концепцией Бога протянет, на мой взгляд, дольше всех, сохранив логичность рассуждения и здравость рассудка, не скатываясь при этом в ханжество и лицемерие. Я болею за неё.

Лера, швыряющая иконами в стены – совсем другая история, ничуть не менее интересная. У неё всю её сознательную жизнь стоял официальный диагноз бесплодия по вполне прозаичным физиологическим причинам. Что, однако, не помешало ей трижды забеременеть и родить троих здоровых детишек. Последний из которых – единственный сын, Петька, заболел через месяц после рождения, а в три месяца умер, несмотря на интенсивную терапию, так и не дожив до израильской клиники, деньги на которую им выделил один из местных олигархов. Лена, до той поры глубоко и страстно верующая, в одну секунду порвала с Богом, объявив его жестоким деспотом-детоубийцей, и нашла в моём лице горячую поддержку. Впрочем, она не задумывается даже об очевидных вещах – за год с лишним её позиция не претерпела ни малейшего изменения: она по-прежнему в него верит, ненавидя при этом всей душой. Не представляю, как можно жить в атмосфере постоянного саморазрушения.

Иван – юродивый, проведший всю свою сознательную жизнь бок-о-бок с больной шизофренией матерью – это страшная картина. Мне никогда ранее не доводилось наблюдать человека, весь круг общения которого фактически исчерпывался пациенткой Канатчиковой дачи. Мать его беспрестанно беседовала с воображаемыми людьми и терроризировала его всяческими идеями-фикс, а сам он наглухо закрылся от внешнего мира стеной, на которой огромными красными буквами намалевал: «Я не такой, как вы». Он выстроил красивую и стройную концепцию, согласно которой такие, как он – слабые и неконкурентоспособные люди – фактически приносятся в жертву адептам рыночного общества, которое и служит причиной всех его неудач, вплоть до сумасшествия мамы. Церковь, по его версии, активно поддерживает такую политику и сама навязчиво продвигает её в массы, забыв о заветах человека, который когда-то умер на кресте из-за таких, как они. Иван разучился нормально и адекватно общаться с людьми. Речи его выглядят как притчи или аллегории, причем самые примитивные – даже как ответ на вопрос о том, как у него дела. Кажется, он влюблён в меня. А ещё у нас с ним день рождения в один день… Это очень хороший человек, просто очень несчастный.

Шамиль, вайшнав – истинный сын своей религии. Даже самые стройные и логичные речи убеждённого атеиста рушатся о стену его каменного спокойствия и неисчерпаемого благодушия. В своей жизни мне много раз приходилось встречаться с критикой индуизма вообще и кришнаизма в частности. Последователей этой религии принято небрежно величать сумасшедшими сектантами, верящими в кровожадного и похотливого Бога. Однако сами кришнаиты – на редкость безобидные, беззлобные и совершенно не агрессивные люди. Шамиль не работает, и не знаю, работал ли он когда-нибудь вообще. Его семью обеспечивает жена, а сам он сидит с ребёнком, занимается домашним хозяйством, огородом и духовным самосовершенствованием. Когда дочери исполнится восемнадцать лет, он планирует оставить их с женой и уйти в затвор, как он выражается. Во многом именно благодаря ему я и стала вегетарианцем. Бога он любит искренне и непритворно, любит как сын, а не как раб или наёмник – из страха наказания или в надежде на будущие блага. Христиане так любить не умеют, в этом я уже окончательно убедилась. И этого своего синего Бога они видят в каждом человеке. Как-то раз, когда я в запале заявила ему, что Бог в любом случае эгоистичен, так как сотворил меня против моей же воли, он только спокойно улыбнулся и ласково пропел, что ещё до своего появления на свет я сама попросилась в этот мир и согласилась на все условия. Именно так учит его религия, и мне нечего этому противопоставить.

Илья Михалыч… вот если и есть за что мне благодарить Бога, которого не существует, так это за знакомство с этим одесситом-эзотериком, годящимся мне практически в дедушки. Он верит, наверное, во всё на свете: НЛО, планетарный логос, астрал, реинкарнацию и экстрасенсорику. И при этом ему удаётся сохранить бодрость духа, отличное настроение и беспрестанно одаривать всех положительными эмоциями. Доброта его непостижима и неописуема, однако его мало кто воспринимает всерьёз, так как он и вправду подчас принимает за чистую монету вещи явно бредового характера и содержания. В прошлом он ракетный конструктор, а ныне – счастливый дедушка, обожающий своего единственного внука. С ним было бы здорово попасть на необитаемый остров – соскучиться он точно никому не позволит.

Шульгин… черноризец в миру… Это большой ребёнок, ребёнок, которому уже пятьдесят. Он до телесной дрожи обожает свою супругу и двоих своих юных дочерей, а в церкви искренне восторгается красотой икон, благообразием лиц, звонкостью девичьих голосов и лучами солнца, прорезающими пыльный полумрак храмовых сводов. Учение Христа и св. Игнатия безусловно им тоже весьма уважаемы, но он предпочитает воевать с ветряными мельницами в лице атеистов-сатанистов, коих он сам выдумал, а теперь изо всех сил им противостоит. Он ищет какие-то знаки в позе, которую Ленин занимает на Красной Площади вот уже бог знает сколько десятков лет, он верит в бесчисленные теории заговоров и сам же их сочиняет буквально на ходу. Он с готовностью бросается на амбразуру помощи человеку, в жизни которого случилась трагедия, отбросившая его от Бога, но не справляется с последствиями и тут же сжигает все мосты за собой, не желая более общаться с теми, кто с первого раза не воспринял его проповеди о красоте горящей свечи и логически следующей из этого вящей необходимости ходить в храм и верить в Бога. Странная логика, ей-богу. Но мне его не хватает, с ним было очень хорошо и интересно, жаль, что он не пожелал и дальше спасать меня – атеиста – и Леру – воинствующего богоборца…

Сашка… совсем ещё юный убеждённый материалист, живущий то в Германии, то – ныне – в Швейцарии. Увлечённый наукой – физикой и биологией, миролюбивый и в принципе не способный даже на зачатки конфликта. И умеющий логично объяснить любое на первый взгляд необъяснимое явление – вещие сны, чудесные исцеления, бесноватость. Под тяжестью и неопровержимостью его доводов рушится любая стройная разумная религиозная концепция, оставляя после себя лишь слепую веру и страх смерти, заставляющие закрывать глаза на очевидное. Зая, думаю, его бы ты возненавидел пуще всего за то, что я теперь с ним, я встала на его сторону и полностью разделяю его взгляды. Что самое страшное – он даже сумел убедить меня в надуманности моих снов о тебе…

Чертанов. Твоя Шурочка умерла почти четыре года назад, а ты по-прежнему ей верен. Ты ждёшь встречи с ней, Бог для тебя – разлитые по всей вселенной потоки энергии, соединиться с которыми ты планируешь, но откуда в тебе столько злобы и язвительности? Твоя вина в её смерти не столь очевидна, как тебе это до сих пор кажется. Человек, занимающийся альпинизмом, в полной мере несёт ответственность за свою жизнь – более, нежели любой другой смертный. И это чёртово крепление должна была в первую очередь проверить она сама, поэтому не кляни себя. Временами ты мне жутко напоминаешь Демина, правда, тот язвил всегда от обиды или раздражения. Никогда в периоды хороших взаимоотношений я не слышала от него ни одного грубого или саркастического замечания, а ты ими сыпешь налево и направо. И я не уверена, что это от боли. Через три месяца ты уходишь жить в тайгу, воевать с волками и работать кузнецом в полной уверенности, что она ждёт тебя. Мне будет тебя не хватать…

Святоша Олег. Его жена с дочерью погибли несколько лет назад, с тех пор он успел оправиться и обзавестись новой семьёй. Первой его реакцией на моё активное богохульство стало явное отторжение и желание поучать. Он совал мне в руки Катехизис и изложение православной веры Дамаскина, он воздевал палец к небу и кричал, что только Брянчанинов может помочь мне преодолеть душевную муку, а потом плюнул и ушёл. Кто бы мог подумать, что через пару месяцев он вернётся с повинной головой, заговорит о моей хрустальной душе, которую я защищаю с помощью крепости и амбразур с пулемётами, и с тех пор начнет всех нас радовать задушевными разговорами о музыке и кино и беспрестанно благодарить меня за то, что я напомнила ему о том, как это – когда по-настоящему больно, сорвала наросшую на ране корочку… Мы редко общаемся сейчас, но я не могу вспоминать о нём без тепла и улыбки.

Таня… Бог знает, сколько лет назад они с мужем эмигрировали в штаты, и даже странно, что она умудрилась сохранить чистейший русский выговор и нашу родную совковую беззаботность. Дикий денежный Техас нисколько её не изменил. Только вот православие она сменила с русского на греческое – говорят, там условия чуть вольготнее – не требуется исповедь перед причастием, можно ходить без платка и кушать утром перед храмом, община дружелюбнее, да и обстановка более здоровая. Таня не так давно обрела веру и с высоты житейской мудрости никогда не лезет в богословские диспуты, словно знает что-то своё, более важное, чем бесконечные рассуждения «не про то». А ещё она совершенно по-детски обожает Гарри Поттера.

Молотков. Когда мы с ним только познакомились, это был бомжеватый философ-юморист из Одессы, дважды разведённый, одинокий и несчастный, проживающий в коммуналке с соседкой бабой Таней и ощущающий собственную никчемность и ничтожество в масштабах вселенной и Божественного Абсолюта. С ним было интересно общаться, он умел мыслить и делать важные и нетривиальные выводы. Но потом в его жизни появилась она. Мудрая и влюблённая женщина. Говорят, мужчине нужен покой, уют, чистая рубашка и сытный ужин. Однако, пример Маслакова свидетельствует об обратном: художник должен быть голодным. Она вывезла его из глухой Одессы и нищей коммуналки в Москву, посадила на свою зарплату и регулярных карпов со слойками, окружила любовью и каждое решение приняла за него: сама приехала, сама призналась в любви, сама сделала предложение, сама договорилась о венчании, сама… сама… Сегодня Молотков – это иллюстрация к роману «Обломов»: сытый, довольный, счастливый, со светящимися глазами глупый мещанин-обыватель, рассуждающий исключительно о протекающих кранах и вкусных пирогах. Я с ним больше не общаюсь, скучно.

Интересно, к кому из них ты стал бы меня ревновать? К Чертанову – о, да! Это в первую очередь. Уж слишком оригинальные отношения у нас с ним сложились – бесконечные шпильки полувлюблённых друг в друга людей. Ты бы запретил мне с ним общаться. С Сашкой запрещать бы не стал, но извёл бы ревностью, нытьём и скандалами, и я оставила бы его сама – негоже порядочной девушке со всякими учёными атеистами шашни разводить, разве он научит чему хорошему? Ивана, пожалуй, оставил бы мне, но строго следил бы за каждым сказанным мной в его адрес словом. Илью Михалыча, наверное, и сам бы полюбил, а к Шамилю и Олегу остался бы равнодушен. С Молотковым даже стал бы общаться – до тех пор, пока тот не превратился в «недоросль». Я права, зай? Или я окончательно разучилась тебя понимать и позабыла всё о тебе?

Я до сих пор люблю их всех, хотя наша весёлая компания распалась на множество мелких осколков, некоторые из которых подхватили другие мещане и превратили их в таких же постылых обывателей, какими являются они сами. От былого духа азарта, интереса и яркой интеллектуальности бесед не осталось и следа. Но они живут в моей памяти как живой конгломерат, спасший меня от верной гибели.