Жизнь и её окрестности

 

(сочинение на свободную тему)

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за февраль 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 50 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Их было штук пять. Или максимум шесть. Я говорю об учительницах, которые учили нас литературе и русскому языку. Русский язык, собственно, не сам по себе, а правописание – это такая немыслимая гадость, которой бог нас наказал за наши грехи. А потом он ещё наказал нас глупыми и скучными книжками, по которым его учат, глупыми учителями, которые это делают в соответствии с этими книжками… И поэтому о русском языке, как об основе русской литературы, я писать не буду, чтобы не сорваться, как в предыдущих главах, на мат. Ну, вот представьте себе, что вы пришли учиться плаванию, а вам год подряд, не показывая воду, будут рассказывать, из чего она состоит. Кстати о плавании. В пятом классе я облажал всю школу. Наша «литература» давала открытый урок «на город». Мы учили его целый месяц, как пьесу. У меня там была роль без слов. В один момент я должен был поднять руку, выйти к доске и написать там предложение про пловчиху Прозуменщикову. Не помню сейчас, что это было за предложение, и к чему тут пловчиха Прозуменщикова, фамилию которой я тогда никак не мог запомнить. Ну, какому уроду надо было, чтобы я запоминал Прозуменщикову? Была бы какая-нибудь Иванова или Петрова… Короче, со страху я написал «Прозумененьщикова», комиссия доброжелательно похихикала, а «литература» взяла меня на перемене за горло и сказала:

– Шульгин! Ты мне всю карьеру под откос пустил, так бы и задушила!..

Ничего с тех пор из литературы и русского языка я не помню так чётко и насмерть, как фамилию Олимпийской чемпионки в плавании брассом на двести метров Галины Прозуменщиковой. Галя, внукам про тебя расскажу, будешь ты талисманом моего древа. Прости меня – не со зла, а со страху и волнения поглумился я над твоей фамилией…

Я, вообще-то, делал слабые попытки выучить составляющие русского языка, чтобы потом ими пользоваться вполне всерьёз. Я с раннего детства знал, что буду Великим писателем или, в крайнем случае, поэтом, хотя, конечно, понимал, что поэт – это ниже моего достоинства. Я только выбирал, на кого из великих бородачей, развешанных по стенам класса, буду похож. Так вот, эти попытки выучить правила, по которым язык существует, я бросил через несколько дней после начала. Я просто закрыл глаза и бросился с обрыва, не умея плавать, в Великое море этого языка и барахтаюсь в нём по сей день. Моя бедная голова то появится на поверхности, то её накроет волна какого-нибудь, показанного умным компьютером, который знает всё, несогласованного предложения. Подчеркнёт, сволочь, зелёным цветом и довольно урчит вентилятором, как кот, укравший со стола колбасу. Я давно не мечтаю быть похожим на бородачей, люблю свиной хрящик и имбирную водку, но время юности вспоминаю с удовольствием…

Я читал всё. Господи, какой только дряни не перечитал! Это я сейчас знаю, что дрянь, а раньше-то… Посоветовать некому, среди людей, которые вращались возле меня была одна шпана (да и сам я шпана), и сказать им, что я вечерами Чехова читаю, а не черешню ворую – это было потерять весь авторитет…

У первой литературной учительницы была свинья. Весь класс знал, что у неё была свинья. Может быть, ничего и не было плохого, что у учительницы по русскому языку была свинья… но она же была! Поэтому, выйдет учительница к доске упражнения показывать, а все смотрят на неё и думают: «Вот у неё свинья». Какая тут к черту учёба! Хотя, если честно, если бы даже у неё не было свиньи, то свинью бы придумали. Не любили у нас учиться.

У второй учительницы свиньи не было, свинья была в это время у нас. Но пахло от учительницы так, как будто свинья была как раз у неё…

Учительница говорила на весь класс, сука такая:

– Коля, поскольку я знаю, что у вас дома есть свинья (откуда, спрашивается, знала?!), то ты можешь прийти ко мне домой и собрать для неё падалицу от яблок… там, может быть, целый мешок.

Девчонки хихикали, пацаны ржали. Я, конечно, не ходил к ней ничего собирать. Я эту свинью только пинал, представляя, что это учительница. Свинья на меня не обращала внимания, она всегда была занята каким-нибудь свиным делом: или рыла, или ела.

На следующий день (русский же был почти каждый день) опять:

– Коля, почему ты не пришёл за яблоками для своей свиньи?

Потом один гадский шутник написал на доске: «Коля, когда же ты, наконец, придёшь за яблоками для своей свиньи?». Я знал, кто это, и написал в ответ что-то неприличное и глупое, типа: «Павлин – жопа»… Нас с Павлином выгнали с уроков…

У Павлина было имя Павел и старший брат Лехон, у которого был наган и полный сноп анаши под крышей. Через пять лет, когда Павлин женился, у него получилась самая лучшая свадьба в краю. Там была не просто драка, а драка со стрельбой. Накуренный Лехон вытащил посреди драки наган и начал палить по своим и чужим. Ни в кого не попал, потому что, кроме анаши, был сильно пьяный.

Мать отобрала у него наган, спрятала в подол и сказала:

– Всю свадьбу испортил, сволочь! – но в интонации у неё была гордость. Потом приезжали из милиции наган искать, но не нашли. Посидели немного за столом и уехали…

Так вот этот Павлин и говорит:

– Пойдём, вытряхнем Лехонскую анашу на потолок, а в тот мешок яблок насобираем для твоей дурацкой свиньи, а то не отстанет она от тебя…

Вся округа знала об этом мешке, только милиция не знала. Павлин слазал на чердак и вернулся с пустым мешком от анаши и набитой папиросой. Мне предлагать не стал. Я считался в школе знаменитый спортсмен, и мне никогда не предлагали вина и курева. Спорт уважали. А я бы, наверное, в тот раз с расстройства курнул. Но раз не предложено, просить было «западло».

Из дома учительницы вышла какая-то бабка, от которой пахло, как от учительницы, наверное, её мама. Она спросила:

– Это ты – Коля, который за яблоками для свиньи?

– Он, он… – ответил Павлин. – Собаку привяжите.

Мы соскребли с земли грабаркой падалицу вместе с сухими собачьими какашками в кучу и набили мешок. Еле допёрли. Если бы не Сакура на лайбе (это который физику сожрал), сдохли бы. На раме сакуриной лайбы мешок торжественно въехал в наш двор.

– Жри, зараза, – сказал Сакура, сбросил мешок с лайбы под ноги свинье и добавил в мою сторону, – сыграешь за нас с Забайкальскими завтра… всю раму погнул…

Мне пришлось забивать Забайкальским два гола и уверять их, что я, «в натуре, сейчас живу в сакурином краю и не подставка», когда они захлюздили. Павлину Лехон дал в глаз за мешок. Свинья лехонский мешок съела, а к яблокам не притронулась. Учительница почти каждый урок хвалила меня:

– Вот, Коля – молодец, свинью кормит…

У третьей литературной учительницы свиньи не было, да и у нас к тому времени тоже. Я как-то калитку «позабыл» закрыть, она и убежала на канал. На канале жили бомжи, которые её тут же съели. А может, полезла купаться, дура, и утонула. В общем, пропала свинья. Туда ей и дорога…

Третья учительница была очень уважаемая, и другие учителя говорили, что она имеет педагогический талант влиять на трудных подростков. Она гордилась.

«Трудных» было два: один Сакура, который в школу не ходил, а другой – Шалоха, который в школу не просто ходил, а ездил. Не подумайте, что его привозили на личной машине. Он ездил на автобусе. Школы вблизи его дома он все перебрал, и его отовсюду повыгоняли. Вот он и ездил через весь город в нашу, потому что у нас была очень талантливая учительница по литературе, которая могла его перевоспитать. Он был хитрый и ходил только на уроки к этой учительнице. На уроках молчал, а когда вызывали к доске, рассказывал про свою трудную жизнь и про автобусных кондукторов, которые хотят с него билет. Кстати, в его портфеле книг и тетрадей не было. Весь портфель был набит старыми автобусными билетами, которые он собирал на остановках, а потом, сразу все, предъявлял контролёрам на проверку.

Учительница говорила:

– Вот смотрите, дети, Юра – из трудной семьи, но тянется к знаниям.

Юра, в миру Шалоха, не дотянулся до окончания желанного 8-го класса совсем чуть-чуть. Украл где-то чего-то и ударился в бега… Талантливая учительница погрустнела, стала злой, ставила всем тройки, отличникам – четвёрки, называла нас приспособленцами и скоро уволилась.

Потом приходила несколько раз молодая, грудастая, только что из института, но тут же забеременела от физрука, мы даже не успели опомниться. Потом на ней женился трудовик и увёз её в Сибирь.

Один раз был мужик. Маленький такой. Теннис очень сильно любил настольный, но играл плохо. Мы его драли, как хотели. Мы уже большие были, выпускной класс. Когда он нам ставил двойки, мы с Павлином шли к директору, который преподавал физкультуру, и говорили – мы не можем в таких условиях играть за сборную школы по футболу, потому что «литератор» нас терроризирует. Директор вызывал литератора, дёргал его за вихор и говорил: «ну что вы, право слово, Виктор Сергеевич… в теннис вместе играете…». Потом сгребал нас всех огромными ручищами в кучу, сжимал со всей силы, поднимал и тряс: «Мирись, мирись и больше не дерись»... Виктор Сергеевич вырезывал лезвием в журнале из наших двоек тройки и плакал… Мы чувствовали себя сволочами… Я позабыл его лицо. Павлин говорит, что он работает на базаре мясником и очень преуспевает. Выпивает в меру, чтоб не замёрзнуть. Вспоминает нас без злобы…

Последняя учительница по литературе была курящая, но «культурная». На переменах она курила в коридоре и стряхивала пепел в баночку из-под вазелина, а не как остальные учителя – в горшок с фикусом. Она лично прибила к стене гвоздём прямо за кудри портрет А. Блока и даже сказала, что мы за него крепко возьмёмся со следующего урока. Но не получилось. На уроках мы, в основном, с удовольствием под её диктовку писали жалобы на директора в районо, а после уроков под диктовку директора с не меньшим удовольствием писали жалобы туда же на неё саму. Так последний год и прошёл. Она поставила мне по литературе «пятёрку», потому что я делал меньше других ошибок в её жалобах. Это была уже какая-то спортивная школа, где учились и тренировались Олимпийские надежды, собранные со всей Южной Республики. Где уже не было ни Павлина (сейчас на Ленинградской живёт), ни Шалохи («сгорел» от водки), ни Сакуры (вот, дети, он в школу не ходил, и попал тюрьму, а там его зарезали за что-то)…

В Олимпийской школе ходили крепкие серьёзные гимнасты, угрюмые борцы без ушей и будущие знаменитые футболисты, «положившие на все с прибором»… На учебу там обращали внимания мало. В основном проверяли, не воруют ли в столовой, а если воруют, то не много ли?..

Заканчивая эту главу, хочу сказать – я очень благодарен всем своим учительницам литературы, что ни одна из них меня ничему не научила. То, что я читал сам, сам же я и судил. По одному простому принципу: «нравится – не нравится»... и по сей день так сужу. Как сказал один умный мужик (господи, неужели я?!):

– Чтобы узнать, вкусный торт или дрянь, его не обязательно есть до конца…

Это я о литературе.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в феврале 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: