О модусе времени в повествовательных жанрах. Динамическое описание.

На чтение потребуется 50 минут | Цитата | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за июнь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Снова обратимся за примером к Стивенсону. На этот раз к другому его роману: «Похищенный».

 

With my stepping ashore I began the most unhappy part of my adventures. It was half-past twelve in the morning, and though the wind was broken by the land, it was a cold night. (1) I dared not sit down (for I thought I should have frozen), but took off my shoes and walked to and fro upon the sand, bare-foot, and beating my breast with infinite weariness. There was no sound of man or cattle; not a cock crew, though it was about the hour of their first waking; only the surf broke outside in the distance, which put me in mind of my perils and those of my friend. To walk by the sea at that hour of the morning, and in a place so desert-like and lonesome, struck me with a kind of fear.	С моим выходом на берег начинается самая злополучная часть моих приключений. Было половина первого ночи, и хотя горы и защищали от ветра, но всё-таки ночь была холодная. Боясь замёрзнуть, если я останусь неподвижным, я снял сапоги и, несмотря на усталость, стал ходить босиком взад и вперёд по песку, ударяя себя то в грудь, то по плечам в надежде согреться. Не слышно было ни голоса человека, ни рёва скота. Ни один петух не кричал, хотя это было время их первого пробуждения. Только прибой разбивался вдали, напоминая мне об опасности, пережитой мною и моими спутниками. Прогулка по берегу в такой ранний час, в таком пустынном месте вселила в меня нечто вроде страха.
(2) As soon as the day began to break I put on my shoes and climbed a hill–the ruggedest scramble I ever undertook–falling, the whole way, between big blocks of granite, or leaping from one to another. (3) When I got to the top the dawn was come. There was no sign of the brig, which must have lifted from the reef and sunk. The boat, too, was nowhere to be seen. There was never a sail upon the ocean; and in what I could see of the land was neither house nor man.	Как только начало светать, я надел сапоги и взобрался на холм. Это был самый неприятный подъём в моей жизни: я беспрестанно падал между большими глыбами гранита или же перепрыгивал с одной на другую. Когда я добрался до вершины, уже совсем рассвело. Незаметно было следов ни лодки, ни брига, который, вероятно, снялся с рифа и затонул. Не было видно ни единого паруса на океане, и, насколько я мог разглядеть, на суше тоже не было ни людей, ни жилищ.
I was afraid to think what had befallen my shipmates, and afraid to look longer at so empty a scene. What with my wet clothes and weariness, and my belly that now began to ache with hunger, I had enough to trouble me without that. (4) So I set off eastward along the south coast, hoping to find a house where I might warm myself, and perhaps get news of those I had lost. And at the worst, I considered the sun would soon rise and dry my clothes.	Мне страшно было подумать о судьбе моих товарищей, глядя на эту пустыню. Я и без того был измучен мокрой одеждой, усталостью и голодом, который я начал испытывать. Я пошёл к востоку вдоль южного берега, надеясь найти дом, где бы я мог обогреться и, может быть, услышать про тех, кого потерял. Во всяком случае, я надеялся, что взойдёт солнце и высушит моё платье.
(5) After a little, my way was stopped by a creek or inlet of the sea, which seemed to run pretty deep into the land; and as I had no means to get across, I must needs change my direction to go about the end of it. It was still the roughest kind of walking; indeed the whole, not only of Earraid, but of the neighbouring part of Mull (which they call the Ross) is nothing but a jumble of granite rocks with heather in among. At first the creek kept narrowing as I had looked to see; but presently to my surprise it began to widen out again. At this I scratched my head, but had still no notion of the truth: until at last I came to a rising ground, and it burst upon me all in a moment that I was cast upon a little barren isle, and cut off on every side by the salt seas.	В скором времени меня остановил залив, или излучина моря, который, казалось, вдавался довольно далеко в сушу. И так как я не мог переправиться через него, то по необходимости должен был переменить направление и обойти залив. Переход был очень труден: не только весь Эррсйд, но и ближайшая часть Малла, называемая Росс, представляли какой-то хаос гранитных скал с растущими между ними кустами вереска. Сначала залив всё суживался, как я и ожидал, но вдруг, к моему удивлению, он стал снова расширяться. Я долго ломал над этим голову, всё ещё не догадываясь о правде; наконец, дойдя до подъёма, я понял, что выброшен на маленький бесплодный остров и со всех сторон отрезан водой от мира.

 

Без выкаблучивания в какую-то тонкость и мнимую проницательность можно увидеть, что второе описание более плавное, не такое стремительное, как первое. Хотя физическое время, в течение которого укладываются описываемые там и там события, сопоставимы. Нетрудно видеть, за счёт чего писатель замедляет второе описание: меньше динамических действий и больше статических (или длящихся) описаний (состояний); также больше внимания уделено обстоятельствам происходящего. Сопоставлением этих двух эпизодов мы ещё раз хотим подчеркнуть ту ключевую мысль, что не физическое время протекания действия, а специфические описательные приёмы создают у читателя ощущение повествовательного времени.

 

Более того, именно статические элементы и задают ритм описанию: чем их больше и чем подробнее они развёртываются, тем плавнее кажется течение времени, чем меньше и сжатее – тем стремительнее.

 

Динамическое описание как повествовательный приём возникло совсем недавно, где-то на рубеже XVIII–XIX веков. Первыми авторами, которые ввели этот приём в литературу, были, похоже, готические авторы. А уже Пушкин, Мериме, не говоря уже об Эдгаре По, прекрасно владели этим приёмом. До которого не давался таким мастерам приключенческого жанра как Дефо, Свифт, Филдинг, да и Гольдсмит со Смоллеттом, аббат Прево... Последний на 300 страницах своего романа вместил столько событий, и каких: погони, отравления, побег из тюрьмы, поединки... Короче, Дюма со всеми своими выколбасами отдыхает. И, несмотря на это, «Манон Леско» кажется вялой и тягомотной. Действие то ли движется, то ли застыло на месте, и никакими силами его оттуда не стронуть. Словом, литературный прогресс налицо.

 

И всё же тысячи лет люди как-то писали, создавали шедевры и обходились без динамических описаний. Больше того, в отличие от того же Прево, никакого дискомфорта читатель даже и не ощущает при чтении старинных авторов, тех же самых рыцарских романов, включая сюда и «Дон Кихота».

 

Внимательно присмотревшись, как Сервантес описывает динамическое действие, мы обнаружим, что на эпизод он тратит не более 4-5 действий, которые либо отделены друг от друга широченной полосой статических описаний, либо собраны в одну кучу, венчая длинное статическое описание. Эпизод у Сервантеса часто не столько состоит из действий, сколько является суммой статических состояний – этакая скульптурная группа, облегчающая задачу иллюстраторам романа. Писатель работает по схеме «действие + описание скультурных групп», на которые он разбивает картину:

 

I группа (из одного Дон Кихота) (1) El decir esto, (2) y el apretar la espada, (3) y el cubrirse bien de su rodela, (4) y el arremeter al vizcaíno, todo fue en un tiempo, llevando determinación de aventurarlo todo a la de un golpe solo.	Произнести эти слова, схватить меч, как можно лучше заградиться щитом и устремиться на врага – всё это было делом секунды для нашего рыцаря, задумавшего одним смелым ударом покончить с бискайцем. Решительный вид, с каким Дон Кихот перешёл в наступление, красноречиво свидетельствовал об охватившем его гневе, а потому бискаец почёл за нужное изготовиться к обороне.
II группа El vizcaíno, que así le vio venir contra él, bien entendió por su denuedo su coraje, y determinó de hacer lo mesmo que don Quijote; y así, le aguardó bien cubierto de su almohada, sin poder rodear la mula a una ni a otra parte; que ya, de puro cansada y no hecha a semejantes niñerías, no podía dar un paso.	Он прижал подушку к груди, но с места не сдвинулся, ибо ни туда ни сюда не мог повернуть своего мула, который, по причине крайнего утомления и от непривычки к подобного рода дурачествам, не в силах был пошевелить ногой.
III группа (I и II вторая в действии) Venía, pues, como se ha dicho, don Quijote contra el cauto vizcaíno, con la espada en alto, con determinación de abrirle por medio, y el vizcaíno le aguardaba ansimesmo levantada la espada y aforrado con su almohada,	Словом, как уже было сказано, Дон Кихот, высоко подняв меч, дабы разрубить изворотливого бискайца пополам, наступал на него; бискаец защитился подушкой и тоже высоко поднял меч;
IV группа y todos los circunstantes estaban temerosos y colgados de lo que había de suceder de aquellos tamaños golpes con que se amenazaban;	испуганные зрители с замиранием сердца ждали, что будет, когда опустятся эти мечи, сокрушительным ударом грозившие один другому,
V группа y la señora del coche y las demás criadas suyas estaban haciendo mil votos y ofrecimientos a todas las imágenes y casas de devoción de España, porque Dios librase a su escudero y a ellas de aquel tan grande peligro en que se hallaban.	меж тем как дама в карете вместе со своими служанками призывала на помощь силы небесные и давала богу обещание пожертвовать на все святыни и внести вклад во все испанские монастыри, только бы он отвел от бискайца и от них самих столь великую опасность.

 

 

 

Из этого ясно, что создать ощущение динамизма действия можно не только динамическим описанием, то есть перечислением действий, но и сменой декораций, то есть рядом статических описаний. Достаточно несколько раз переменить декорации и подробно описать эти декорации, чтобы создать ощущение динамизма. Сама смена декораций как раз и производится динамическим либо ментальным («он подумал», «он увидел», «он ощутил») действием.

 

Так писали не только Сервантес, но и большинство русских классиков от Гоголя до Бунина. Родилось же динамическое описание на англосаксонской почве. На этот, в общем-то, специфический литературный факт можно бы было и не напирать, если бы многочисленные пособия по литературному мастерству, науськиваемые на неокрепшие писательские души, не были дословными переводами американских методик по литературной технике. Которые упускают из виду то маленькое обстоятельство, что русская литература – это литература на русском языке, в то время как английская – это литература на английском языке. Я даже готов пойти дальше и в качестве гипотезы выдвинуть крамольную мысль, что французская литература – это литература на французском языке, испанская на испанском, а чукотская – прежде всего на чукотском.

 

То есть динамическое описание, каким его пытаются представить в качестве универсального литературного приёма, приспособлено к писанию, прежде всего, на английском языке и автоматом на русскую литературу переносимо с немалым конфузом для бездарных пишущих:

 

а) в русское языке действие выражается почти исключительно глаголом, а обстоятельства – наречием (или нареченными оборотами «в саду», «в те времена») либо причастием. Во французском и английском между глаголом и именами существует громадное количество конструкций, которые могут выражать как действие, так и обстоятельство: инфинитив, причастный оборот, масса независимых конструкций (типа отмороженного творительного в латинском). Русский таким разнообразием похвастаться не может – причастие прошедшего времени, вот, пожалуй, единственная конструкция, которую можно положа руку на сердце отнести как к описанию действий, так и обстоятельств

 

б) русский глагол безнадёжно однотипен. Он может выражать только действия. Если нужно выразить состояние, то для этих целей используют специальные глаголы-связки, либо некоторые синтаксические конструкции (неопределённо-личное предложение, например, кастрированное через опущение дополнения и удаление формального подлежащего: «вечерело» из «il faisait nuit» ещё имевшее место быть в старославянском). Западный глагол – это целая масса грамматических значений. Он может выражать действие прерывистое или непрерывное, реальное или подразумеваемое, совершённое в прошлом и там же застрявшее либо начатое в прошлом и перекатившее в настоящее и так далее. Особого внимания заслуживает разница между действием разовым и длящимся. Это фирменная фишка французской литературы:

 

Tout à coup, elle aperçut une mouette qui traversait le ciel, emportée dans une rafale; et elle se rappela cet aigle qu'elle avait vu en Corse.

Неожиданно она заметила чайку, которая пролетала по небу, уносимая порывом ветра, и она вспомнила орла, которого она видела на Корсике.

 

Как видите, в русском языке все глаголы выражены одним временем – прошедшим (совершенным и несовершенным, которые формально ничем не отличаются друг от друга: «заметила» и «пролетала»), во французском – тремя разными формами: aperçut и se rappela – разовые действия, traversait – длящееся действие: чайка пролетала и до того, как она (наблюдатель) её (птицу) заметила, и, скорее всего, будет пролетать и после того, как она оторвёт от неё взгляд, avait vu – «видела» показывает, что действие произошло задолго до того времени, когда она разинула рот и глазела в небо. Это обстоятельство становится ясным без каких-либо указаний, а только из грамматической формы (выраженной предпрошедшим временем – avait vu, а не vit).

 

Ничего подобного в русском языке нет, но посыпать голову по этому поводу нам не к лицу. Кой-какую литературу кое-кем, причём весьма авторитетным, русские всё же создали. И там, где полёт воображения сдерживается отсутствием нужных глагольных форм, в бой вступают полчища междометий, причастий, наречий. А где не выручают и они, в резерве главного командования есть суффиксы, префиксы, приставки...

 

– Вы ведь писали в свое время? – Да не писал, а так – пописывал.

 

– Ну что, уже сделал всю эту хрень? – Не... только-только запустил.

 

– Вы проиграли этот вариант комбинации? – А зачем было проигрывать, когда мы к тому моменту уже проиграли игру – 0:3.

 

– Здорово он плывёт. – А он так всегда плавает.

 

Другими словами, динамические описания в чистом виде русскому языку не очень-то подходят, поэтому учиться у иностранных авторов, конечно, не грех, по больше стоит полагаться на отечественное суффиксно-нареченное импортозамещение. Но учить иностранный язык полезно для любого писателя и пишущего: не с тем чтобы гоняться за мифическим адекватом, а чтобы активизировать знание родного.

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2015 (doc, pdf):