Нерублевские судьбы

Они подружились с университетских лет. Учились обе в ЛГУ на инязе. Потому доступ к культурным ценностям у них был огромен: музеи, театры, выставки... К тому же на дворе стояли весенние пятидесятые, и настроение и надежды у всех были подобны радуге, распустившейся в голубом небе после долгого дождя. А тут еще и молодость с ее безоглядной верой в вечное солнце на небосклоне, влюбленностями, смехом и вечерними прогулками шумной компанией по Питеру, казавшемуся еще прекрасней в вуали белых ночей.

Одну из них звали Тоня, вторую – Ада. Обе они были коренными петербурженками. Однако жизнь их до поступления в ЛГУ сложилась совершенно по-разному.

22 июня 41-го Ада гостила с родителями у родственников под Москвой. Посему смогла избежать участи блокадного ада: ее семья эвакуировалась в Самарканд вместе с отцом, получившему броню ввиду своей особой ценности для науки и оборонной промышленности. В общем, в Самарканде семья худо-бедно перезимовала войну, и вернулась домой в полном составе и здравии.

У Тони же все сложилось гораздо сложнее. Она с матерью осталась в осажденном Ленинграде (отца к тому времени уже не было: он был арестован осенью 37-го и тогда же по приговору «тройки» расстрелян). Ей пришлось вкусить «прелестей» блокады до зимы 42-го, пока ее вместе с другими маленькими детьми не вывезли по льду Ладоги на большую землю. Мать, естественно, осталась в городе. Немногим удалось выжить в том кошмаре, который царил в блокадном Ленинграде. С его жуткими подробностями нас дозировано знакомят только сегодня. Может быть, прах ее матери покоится среди тех, кто похоронен на Пискаревском кладбище.

Тоню вместе с другими вывезенными детьми определили в детдом на Южном Урале, где она и провела несколько лет тяжелого военного детства до самой Победы. После войны ее разыскала тетя, чудом выжившая благодаря тому, что работала секретарем в Смольном.

Отца Ады звали Моисей Лазаревич. Носил он окладистую профессорскую бородку и был крупным руководителем в одном очень секретном НИИ. Каждый день личный шофер отвозил его на работу, а Ада весело махала ему рукой с балкона третьего этажа элитного дома. Росла Ада девочкой смышленой, в меру шаловливой, училась, естественно, на одни пятерки. Только не очень любила точные науки. Потому и поступила на иняз. Играла она, разумеется, на пианино и страстно любила театр, что впоследствии и сблизило ее с Тоней, тоже завзятой театралкой.

Кстати, у Тони были менее комфортные условия жизни: они с тетей ютились в коммуналке вместе с еще десятью семьями. Тетя продолжала работать в Смольном, однако зарплаты ее едва хватало на двоих. Так что в первые послевоенные годы им приходилось довольствоваться тем, что выдавалось по карточками в магазинах, да редкими покупками на рынке. Спецпайков им не полагалось.

В Тоне помимо русской текла польская, калмыцкая и бог еще знает какая кровь, что делало ее лицо своеобразным и выделяло среди прочих неясностью породы и неординарностью. Характер она имела упорный и боевитый (тут, вероятно, сказались годы, проведенные в детдоме). При всем при том имела она склонность к чтению церковной литературы. К этому ее приобщила тетя, бывшая, несмотря на место своей работы, тайной верующей.

Итак, Тоня, как и Ада, поступила на иняз. Как уже упоминалось, сблизились они на почве страстной любви к театру. Они старались не пропустить ни одной премьеры, ни одного спектакля лучших московских театров. Учеба им давалась легко, да и преподавание в ЛГУ велось в ту пору, как, впрочем, и сейчас, интересно и на самом высоком уровне: еще живы были старые ученые кадры дореволюционной закалки, обладавшие почти энциклопедическими знаниями.

Ада была девушкой довольно симпатичной, следила за своей внешностью, да и наряды могла носить получше, чем другие. Поэтому успехом у мужской половины университета она пользовалась огромным. Она могла составить себе не одну великолепную партию. Но выбрала скромного студента с литфака по фамилии Раевский, полюбив безоглядно и навсегда. У него не было влиятельных родителей, сам он был из глубинки. Однако он с такой любовью читал стихи и так нежно смотрел на нее, что сердце Адочки растаяло в лучах его любви как восковая свеча во время долгой бессонной ночи. Они поженились и уехали вместе по распределению в институт одного областного центра к вящему неудовольствию родителей Ады. Правда, с ними остался ее старший брат, уже женатый и успевший произвести на свет потомство. Аду же не волновала неустроенность быта на новом месте. В ней звучала такая сладкая песня любви, что все прочее по сравнению с ней казалось ничтожным и глупым. Так соловей не слышит и не видит ничего вокруг, когда поет свои ночные серенады. Ада с мужем поселились в общежитии для преподавателей и аспирантов и начали работать в институте.

Тоня же уехала по распределению в Молдавию. Ей были интересны эти места из-за их живописности, экзотики. Да и вообще, ей хотелось совершенно новых впечатлений. Преподавала она в тамошнем университете. Работа ей нравилась. Помимо языка она преподавала латынь, очень близкую к румынскому и соответственно молдавскому языкам.

Однажды ее пригласили на одну типично молдаванскую свадьбу: звучала оживленная и мелодичная речь на местном языке, звенели веселые молдавские песни, играла задорная музыка, человек двести в полном составе отплясывали на лужайке перед домом. И тут к ней подошел баянист из оркестра. Был он молод, хорош собой и весел. В нем чувствовался налет провинциальности и простоты, но очарование его молодой красоты и силы вкупе с всеобщим весельем захватили Тоню. Она и не заметила, как со временем увлеклась этим высоким красавцем, заразительно смеявшимся и обучавшем ее премудростям молдавского языка. И как-то быстро они сыграли свадьбу, а в положенный срок у них родился сын. Назвали его Алексеем.

Она не переставала переписываться с Адой. У той еще раньше родилась дочь, им дали от института отдельную квартиру в новом доме. Однажды Ада написала, что у них на кафедре имеется вакансия старшего преподавателя. Так что, если подруга не против, то может приезжать. И Тоня решилась на переезд, уговорив мужа. Наскоро собравшись, они переехали на новое место.

Им дали квартиру в том же общежитии, в котором сначала жила Ада с мужем. Однако с некоторых пор в семье у Тони стали возникать трудности. Ее муж-музыкант зарабатывал тем, что играл на баяне на разного рода празднествах, а летом выезжал на заработки в пионерские лагеря. А поскольку к алкоголю он был неравнодушен и раньше, то с определенного момента он уже не мог и дня прожить без него. Прошло несколько лет, и Тонина семья распалась. Она осталась одна с сыном, которому едва минуло шесть лет. Ей, конечно, приходилось нелегко, но ведь жизнь с раннего детства приучила ее к преодолению трудностей.

Теперь звали ее все Антониной Николаевной, и преподавала она на младших курсах иняза лексику и фонетику. Попутно самостоятельно ввела она курс изучения античности, начиная с изучения мифов древней Греции и Рима, а затем и основных положений Евангелия в целях расширения кругозора у недавних советских школьниц, в основной массе своей приехавших из глубинки области. Некоторые из них увлекались научной работой, писали доклады на темы античности, а потом и Средневековья (например, о крестовых походах). Ада же Моисеевна вела кружок по изучению тонкостей стилистики языка, приглашая туда самых способных студентов, обучая тех нюансам оксюморонов и метафор. Они обе искренне стремились заинтересовать студентов сокровищами культуры и приучить их работать самостоятельно. Они с удовольствием отдавали им огромную часть своих университетских знаний и плодов работы над собой.