Тихий час

 

 

Посвящается Татьяне Матвеевне, моей воспитательнице, которую я буду помнить всю жизнь…

 

 

 

 

В тот день мама подняла меня особенно рано. Она постоянно меня подгоняла и говорила, что опаздывает на автобус. Засыпая, я переползла порог ванной комнаты и стала чистить зубы.

– Ну, ты посмотри на себя! – протянула ко мне руки мама, – Как я тебя поведу в таком виде в детский сад?!

На свежевыстиранном розовом платьице белела пахнущая мятой полоса зубной пасты. Через минуту мамины руки начали быстро расстёгивать пуговицы, при этом всё никак не хотела поддаваться последняя, та, что стягивала воротничок. Мама очень нервничала и буквально выдавливала пуговицу из петли.

– Ты меня задушишь, – сонно промямлила я.

– Да подожди ты! – не унималась мама. Надев на меня другое платье, она схватила меня за руку и вывела на лестницу.

Во дворе у нас всегда было пустынно. Люди проходили через него, не останавливаясь, с пакетами в руках и сумками, болтающимися на плечах. Мимо дома пролегала узкая асфальтированная дорожка, вся в трещинах. После дождей они долго сохли и выделялись тёмной сыростью. За дорожкой был пустырь, на котором всегда росла высокая трава. Её заросли разрезала плотно вытоптанная лента тропы, направлявшаяся к автобусной остановке. Иногда можно было видеть, как за пустырём разворачивается неуклюжий автобус, задевая ветки тополя, росшего около остановки.

Пока идёшь с мамой, невольно приходилось о чём-то думать, думать… По-моему, я часто вспоминала тот самый ранний период моего детства, проведённый за тысячу с лишним километров от этого туманного посёлка. Солнце, отражающееся в окнах пятиэтажной хрущёвки, где мы жили с бабушкой. Тополя под окном. А во дворе – дети, дети, и их так много, и все они совсем не такие, как здесь. А сейчас меня крепко держит за руку мама – и всё ближе эти холодные стены, выкрашенные масляной краской, запах детсадовского завтрака, от которого мгновенно пропадает аппетит.

– Вы что вчера с Татьяной Матвеевной рисовали? – ни с того ни с сего спросила мама.

– Осень, – сердито пробормотала я себе под нос, и, наверное, у меня сильно надулись щёки и вытянулись вперёд губы, как всегда бывает у маленьких детей, когда им что-то не нравится.

Мама замолчала, и мы всю оставшуюся дорогу шли молча. Тускло горели фонари. Пахло ветром и сыростью. Окна детского сада были видны издалека: широкие светло-жёлтые прямоугольники, разрезанные рамами. Помню, у нас в игровой валялся жёлтый игрушечный конструктор из больших деревянных брусков. Каждый в отдельности был точь-в-точь как наш детский сад. Я даже думала одно время, что так было задумано специально. Мы поднялись по бетонной лестнице, ступени которой каждый год раскрашивали какой-нибудь новой краской, а она всё равно быстро облезала посередине. Вот и наша раздевалка. Узкие белые шкафчики с неброскими рисунками. Мне достался самолётик. Помню, я однажды подралась с кем-то из своих однокашников за право быть хозяйкой «самолётика». Мне повезло: дверца была ещё цела и закрывалась плотно, а то у некоторых дверцы ходили ходуном и открывались со скрипом.

– Давай, беги к Татьяне Матвеевне! – бросила мне на прощанье мама, крепко поцеловала в лоб и убежала, хлопнув дверью. На лестнице слышались её торопливые шаги.

Было ещё совсем рано. В раздевалке на бугристом сером линолеуме клочьями лежали кучки песка. Видно, нянечка тётя Клара вчера не успела здесь подмести пол. На шкафчиках стояли бумажные домики с кривыми трубами, на которых застыли куски клея. Мы делали их ещё на прошлой неделе, и мне всегда было смешно, когда рьяные хулиганы нашей группы по вечерам тянули своих мам за руку и настойчиво твердили:

«Мам, а вот это мой! Правда, красивый?»

В игровой было всего несколько человек. Все они тихо сидели по углам и играли сами с собой. С выбеленного потолка бил ярко-лимонный свет, и всё кругом от этого было какого-то неестественного цвета. Я потом однажды видела такой свет, через много лет, в реанимации, где умирала моя бабушка.

Татьяна Матвеевна сидела за столом и что-то писала. В такие минуты она казалась очень занятой, и мы боялись её потревожить. У неё были пышные кудрявые волосы, и если она поворачивалась боком, то была похожа на милого пуделя. Вообще, она была очень красивой. Обычно таких рисовали в детских советских книжках с рисунками. Какое-нибудь стихотворение про детский сад на даче. Счастливые, почему-то вечно смеющиеся дети, а рядом такая вот миловидная воспитательница.

– Здравствуйте, Татьяна Матвеевна! – промямлила я. У меня в детстве был очень тихий, немного хриплый голос.

– Здравствуй, – равнодушно ответила она мне и уткнулась в свои записи.

У неё были очень красивые серые глаза. Густые, но не слишком, брови, румянец на лице. Про таких говорили «молодая женщина», и, мне кажется, многие женщины в те времена были или стремились быть именно такими.