Сны и кошмары фермера Сведенборга

 

книга 3 из 3 (см: 1, 2) – главы 9, 10 и 11

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за апрель 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 11 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Айофф подошёл к Дазайну, задумчиво глядя на вход и кусая губу. Тело под рубищем чесалось, реагируя на тревогу, поселившуюся в мыслях. Сколько циклов он был старостой? Сколько Лун прошло с тех пор, как борнбот принёс его из Регенератора? Айофф не знал, но в одном он был уверен – такого всепожирающего животного страха он никогда не испытывал. Ещё недавно, замечая, что борода стала совсем белой, Айофф оставался спокоен, как река или ветер, что выполняют своё предназначение согласно необъяснимому высшему плану. Он не помнил, сколько нарративов отредактировал: кошмары и добрые сны сливались в один пёстрый путь Гармонии – вечный и нерушимый.

И вот, когда лунный свет призрачным шёпотом предвещал холодный сон с обещанием нового цикла, согреваемого любовью наяды Дафны и открывающимися сокровищами смыслов Гимназиума, Айофф ощутил диссонанс того запредельного гудения неизвестного, что вызывало у одноцикловых различные вариации массового безумия. Это был липкий посторонний страх. Неизвестно откуда проникший в Дазайн, он путал, уничтожал мысли Эгрегора, того, кто являлся гарантом вечности.

– Я опять это видел, Томас. Повторяющийся нарратив, – сказал староста, вполголоса обращаясь к седому крепкому фермеру, – Хозяин хочет нам что-то сказать.

Кряжистый, угловатый Томас подвигал крупной челюстью, словно проверяя, правильно ли она работает.

– Эгрегор всегда что-то говорит нам.

– Ты – фермер, уверенно идущий по пути Гармонии и уважающий правила. И как всякий достойный примера землепашец, помнишь со скамьи Гимназиума, что смыслы и символы, дарованные Эгрегором, никогда не покидают места его обитания.

– Всё так, брат Айофф, с чего мне сомневаться в науке?

Староста нервно выдернул несколько волосков из бороды, задумчиво рассмотрел их и сдул с пальцев.

– Я постоянно думаю над теми повторяющимися снами, преследующими меня.

– Ты говоришь про страшного человека, путешествующего по внешнему миру со слугой из собственного тела.

– Да, кошмар убийцы Эгрегоров беспокоит меня.

– Это действительно неприятно, но разве мы должны придавать сну особое значение?

– То, что я сейчас скажу, возможно, прозвучит нелепо, но прошу отнестись к моим словам серьёзно. Мы уверены, что Эгрегор один, а внешний мир не что иное, как пространство его мыслей. Таковы правила. Но что если путь Гармонии описан так, как нам удобно его воспринимать?

– О чём ты?

– Страшный человек – не просто мысль хозяина, он действительно существует, как ты и я.

– Ты шутник, брат Айофф, – Томас нервно рассмеялся, – а ведь использование юмора для осмысления нарративов мы не рекомендуем даже неофитам.

Староста поморщился, пропуская мимо ушей замечание, и спросил:

– Ты знаешь, что такое время? Секунды, часы, годы, века, эпохи?

– Мера измерения иллюзии, в которой одноцикловые люди мыслятся Эгрегором.

– Ты прилежно освоил определения, Томас. Я же хочу спросить тебя о другом. Не кажется ли тебе, что эта иллюзия, коснуться которой мы могли лишь в стенах Дазайна, теперь растворена в воздухе, воде, траве и твоей собственной бороде? – Айофф закатил глаза и поднял палец, прислушиваясь к чему-то невидимому, – тик-так, тик-так, счёт идёт на мгновения.

Томас дёрнул щекой и поежился, почувствовав, как от слов старосты по телу прошла неприятная морозная волна, угасла в области коленей и оставила в ногах неприятную слабость.

– Я с трудом понимаю, что ты хочешь мне сказать.

– Не сочти меня безумцем, но я уверен, что теперь наш Эгрегор и вправду единственный.

– Ну, да, ведь это так и есть, – с облегчением согласился Томас.

– Потому что остальные мертвы, – закончил мысль староста.

– Остальные? Не верю своим ушам. Да, и как может умереть тот, кто существует вне времени? Это всё равно, что исчезнуть в собственном сне. Подключаясь к мудрости Дазайна, я исчезал немалое количество раз, но разве не стою перед тобой?

– Когда ты редактировал нарративы, не думал ли ты, что время – это признак реально существующих вещей, от которых нас бережно спрятали?

– Думать подобным образом равнозначно падению на пути фермера. Я не был бы обескуражен, услышав подобные рассуждения от носителя короткой бороды, но ты – пастырь, что направляет мотыги землепашцев…

– Не надо мне напоминать о правилах, Томас, – перебил собеседника староста, – или ты думаешь, что встречи с Дафной шлифуют твои циклы должным образом? Уверен ли ты, что не делаешь записей в журнал, где цепляешься за события предыдущих циклов?

Томас в изумлении открыл рот, на лице его читалось возмущение и растерянность.

– Как ты узнал…

– Архив и наяда – не лучший выбор для хранения секретов, Томас. Есть только один способ сохранить свои желания и сомнения в неприкосновенности – молчание! И поверь, это очень непросто.

– Как я могу исправить свои ошибки? – опустив голову, еле слышно прошептал Томас.

– Ты должен помочь мне, и все мы продолжим великое дело исполнения плана Хозяина, забыв про маленькие недоразумения.

– Что нужно сделать?

– Ты кузнец, чьи мотыги не один цикл верно служат своим владельцам. Уверен, ты способен создать инструменты другого рода – оружие.

– Воспроизводить на ферме мысли хозяина – вопиющее нарушение правил!

– Томас, – сквозь зубы сказал староста, – я от всей души надеюсь, что мои страхи безосновательны, и человек с карликом не появятся здесь. Ты перекуешь оружие в мотыги, и никто, ни при каких обстоятельствах не запишет этого события в журнал, а мы продолжим идти путём Гармонии, вычеркнув досадную ошибку из памяти.

Кузнец послушно кивнул.

– И да, друг мой, – староста взял собеседника за плечо, – ты ни слова не скажешь Дафне.

Воздух заиграл серебристыми переливами, и наяда предстала перед фермерами.

– Мудрый Айофф ведёт свои игры, – усмехнулась девушка, – разделяй и властвуй. Не в кладовых ли Дазайна ты подхватил эту мудрость?

– Что ты здесь делаешь, Дафна? Не буду спрашивать, где ты набралась мудрости эпохи позднего Элласа, но здесь она не имеет никакой силы.

– Меня беспокоят твои планы относительно меня. Кстати, не желаешь поделиться ими с собратом?

– Это наше с тобой личное дело.

– Разве может фермер, чью бороду серебрит Луна, иметь личные дела с наядой?! – воскликнул Томас, но, смутившись, поправился, – не нарушив правил.

– Мне иногда кажется, что Хозяин, делясь с нами сокровищами своих мыслей, лишает нас способности слышать друг друга, – староста опасливо бросил взгляд в сторону Дазайна. – Я не преследую личных целей, но что случится, если Эгрегор действительно подаёт нам знак, а человек с маленьким спутником – не часть навязчивого нарратива, который никому не удаётся отредактировать? Попробуйте представить, что явится некто, кто прервёт цикл хозяина.

– С тобой что-то не так, Айофф, – нахмурился Томас.

– Если мои предчувствия являются ошибкой, стоит ли беспокоиться? Мы не запишем этого в журнал и сотрем с пути Гармонии досадную шероховатость.

– А что делать мне, – тряхнула волосами Дафна, – как мне забыть, что ты хотел отдать меня чужаку? Или ты нашёл способ отправить меня в Регенератор?

Кузнец от удивления открыл рот.

– У меня нет выбора! – выпалил староста. – У нас всех его нет! Разве вы не замечаете ужаса Хозяина? Человек, которого видят контактёры – это крик, но мы упорно отказываемся его услышать, потому что уверены: ничего не может измениться. Я чувствую время, – продолжал староста, раздувая ноздри и с шумом втягивая воздух. – Остановитесь, прислушайтесь, и вы почувствуете: ферма больше не является центром мироздания, в ней пробита брешь!

Поражённые речью старосты, кузнец и наяда замерли, прислушиваясь к теплому ветру и птичьим трелям.

– Пусть сны ваши будут добрыми! – послышалось приветствие.

Айофф, Томас и Дафна медленно обернулись, давая себе последнюю надежду опознать голос знакомого собрата, проходящего мимо по своим делам.

Перед ними стояли два незнакомца. Тот, что произнёс приветствие, был невысокого роста, одетый в камзол, штаны и сапоги из грубо выделанной кожи, на шее его виднелась некогда белая тканевая повязка, теперь посеревшая от пыли и, – о ужас! – подбородок и щёки незнакомца были лишены бороды, а на её месте зловеще темнело пятно щетины, словно чья-то безжалостная рука исказила образ фермера. Лицо незнакомца с первого взгляда нельзя было назвать пугающим или неприятным: широкий добродушный рот, слегка наивный взгляд широко расставленных серо-голубых глаз и парик с завитками, напоминающий аллонжи, что носили аристократы эпохи Ре-Элласа. Уж не из бороды ли изготовлен этот мыслимый Хозяином артефакт? Спутник странного человека, едва достигавший трёх локтей, подёргивал ушами и с рассеянным любопытством оглядывал окрестности, пытаясь унять одышку: по-видимому, мотыги, на которые он опирался, являлись для него нелёгкой ношей.

– Кто ты? – дрогнувшим голосом спросил Айофф.

Незнакомец широко улыбнулся.

– Иногда я скучаю по вежливости и привычному фермерскому приветствию. Я тут однажды выяснил, что являюсь по сути человеком культурным, и хоть тактичное поведение никому не мешает лицемерить, всё же хочется выглядеть в более выгодном свете. Позвольте представиться: фермер Сведенборг к вашим услугам. А это мой оруженосец, – человек слегка хлопнул своего спутника по затылку.

Тот оживился, деловито поставил мотыги на стальные полотна и, сделав шаг навстречу, поклонился, прижимая одну руку к сердцу, а другую отводя в сторону.

– Кристофер.

– Я – Айофф, староста фермы. При всем уважении к вам, мы не нуждаемся ни в чьих услугах.

– О, не будьте так категоричны. Стремления души человека не всегда входят в область ума, многие мыслители ушедших эпох тратили свой единственный цикл, чтобы только приблизиться к решению этой загадки. Вы что-нибудь знаете о душе?

– Бессмертная сущность человека в представлениях одноцикловых. Не более чем иллюзия, – выдохнул староста.

– Как и внешний мир, – широко улыбнулся бритый фермер, – откуда я, по-вашему, пришёл?

– Нам не следует этого знать. Мы честные фермеры, возделываем землю и вместе с Эгрегором стремимся к Гармонии. Пусть о бессмертии думают те, кто находится во власти иллюзий.

– Понимаю, сам много циклов с достоинством носил фермерское рубище, не подозревая, что был собран по книгам одного забавного мечтателя эпохи Ре-Эллас, замечу, видного специалиста по душам. К вам, моим собратьям, я не испытываю ничего, кроме уважения, а вот к Эгрегору, что так уютно разместился в Дазайне, у меня есть несколько вопросов.

– Ты не можешь войти к Хозяину, – выступил вперёд Томас.

– Вот это новости! – незнакомец ударил себя ладонями по бедрам и добродушно рассмеялся, – кто ты, и почему запрещаешь мне выполнить фермерский долг?

– Я – кузнец Томас, – землепашец сжал могучий кулак, а другой рукой схватил рукоять торчащей за поясом мотыги. – А ты – самозванец!

Лицо Сведенборга приняло расстроенное выражение, он по-детски выпятил губу и обратился к оруженосцу.

– Разве я самозванец, Кристофер?

– Никак нет, асессор. Две Луны назад вы говорили, что слышали зов Эгрегора.

– Вот видите! – просияв, воскликнул Сведенборг, – у меня есть официальное приглашение! Эгрегоры зовут меня! Я постоянно слышу их голоса. Вот здесь! – Он с силой надавил пальцем в завиток аллонжа.

– Всё так, – подтвердил Кристофер и снова отвесил поклон.

– У фермера должна быть борода, – сквозь зубы процедил побледневший Томас, – ты собираешься попасть в Дазайн с гладкими щеками, будто не прошедший Гимназиума неофит.

– А, это, – мужчина провёл рукой по щетине, нервно дёрнув губами, – поймите меня правильно, общаясь с Эгрегорами, я пытаюсь оставить одно важное послание, и мне хочется иметь запоминающийся вид. Потому как, будучи человеком последовательным, считаю недопустимым делом вносить путаницу в итак непростую ситуацию. Открою маленький секрет: хозяева общаются не только с землепашцами, но и друг с другом. О, они те ещё болтуны!

– Брат Сведенборг, – набрав воздуха в лёгкие, обратился староста к незваному гостю, – если я могу доверять своим видениям, – он крепко сжал руку Дафны, опасаясь, что быстрая наяда скроется из виду, – эм-м, вы ищите пропавшую женщину?

– Разве София пропала, асессор? – спросил homunculus.

– О, нет, Кристофер, мы знаем, где она, точнее, у кого.

– Вы первые люди на ферме, что пришли сюда своими ногами, а начали цикл за её пределами, – аккуратно заметил Айофф, – стоит ли идти в Дазайн в попытке найти ту, кого там нет? Позвольте лучше представить Дафну.

Сведенборг поклонился и приподнял аллонж, на мгновение показав бритую голову.

– Моё почтение хранительнице рощи.

Наяда неловко переминалась с ноги на ногу в попытке мягко вырваться из хватки старосты, стыдливо прикрывала грудь и смотрела на незнакомца со смешанным чувством интереса и опасения.

– Мы впадаем в холодный сон и заново отращиваем бороды, редактируя нарративы в стенах Дазайна. Вам ли не знать, Эгрегор такая же часть землепашца, как рука, нога или мотыга. Пусть наши опасения по поводу общения с Хозяином фермы не будут Вами восприняты как обида, брат Сведенборг. Могу ли я предложить вам отдых и общество прекрасной наяды? – сказал староста, подталкивая девушку.

Томас побледнел и, стараясь быть незаметным, вытянул из-за пояса короткую мотыгу. Это не укрылось от Сведенборга, он улыбнулся, а в глазах вспыхнул то ли озорной, то ли зловещий огонек.

– Господа, мы с Кристофером весьма признательны за гостеприимство. Дафна – сердце фермы, и общение с ней большая честь, но я ищу не наяду.

– Мы не можем позволить вам войти в Дазайн, брат Сведенборг, – как можно смиреннее произнёс староста. Он отпустил руку Дафны, и та немедленно исчезла из виду.

– Мне жаль, брат Айофф, боюсь, подобные решения вы можете выносить лишь по поводу безбородых отроков.

– Да что тебе здесь нужно?! – взревел Томас, чьё удивление и страх переросли в агрессию. – Наш Эгрегор никого не похищал и не прячет. Иди туда, откуда пришёл, потому что здесь для тебя ничего нет!

– Всегда одно и то же, – зевнул Кристофер и тут же получил по-отечески аккуратную оплеуху от своего спутника.

– Прежде чем мы покинем это место, – похолодевшим тоном заявил Сведенборг, – хочу поделиться с вами одним воспоминанием. Это было в те прекрасные времена, когда борода моя была длинной, чай вкусным, а путь Гармонии – прямым и широким. Я редактировал один нарратив…

– Против правил делиться подобным опытом, – сказал староста.

В глазах рассказчика появился фиолетовый отблеск, он поднял ладонь вверх, останавливая возражения фермеров.

– Я расскажу историю человека, чей цикл находился на границе эпох Схоластиума и Ре-Элласа. Он считал себя последним рыцарем – представителем спрятанного толщей времени сословия воинов, которым предписывался своеобразный кодекс чести, отдалённо напоминающий о правилах, ведущих по пути Гармонии. Насколько я могу сделать вывод из своих контактов с Хозяином, никто до цели так и не добрался, а мир изменился как ему заблагорассудится. Впрочем, как вы понимаете, у одноцикловых это – обычное дело.

Так вот, в стремлении к идеалу герой нарратива надел доспехи, разделил свою душу с прекрасной наядой, оседлал старого коня и отправился навстречу приключениям в бессмысленном стремлении своими самоотверженными подвигами привести в порядок мир, в первую очередь в своей голове: потому что главная война одноцикловых людей – война с разрушающими их противоречиями. Однажды странствующий рыцарь вместе со своим оруженосцем ехал по полю, где встретил великанов. Точнее, только он увидел могучих исполинов там, где его спутник видел лишь ветряные мельницы – артефакт, который я, бывало, встречал на фермах.

Кристофер покосился на хозяина, тряхнул ушами и задумчиво почесал голову.

– Отважный воин духа бросился в бой, – продолжал Сведенборг, – и был выбит из седла не то рукой великана, не то крылом мельницы. Этот эпизод сохранился книгах и считался забавным случаем, веселившим людей из позднейших эпох. Знаю, вы скажете: связывать нити нарративов в единую сеть противоречит правилам, но только ей можно поймать истину, или хотя бы попытаться. Размышляя над этой остроумной историей, я пришёл к выводу, что от поверхностного взгляда в ней спрятана важная мысль: те, кого с лёгкостью называют безумцами, кто способен нырять в пасть, мёртвой хваткой сжимающую комфортную клетку привычного бытия – способны увидеть неуютную, а подчас и шокирующую реальность вещей. Я верю рыцарю из нарративов: да, за облегчающими труд мельницами скрываются великаны, у которых есть свой Хозяин. Совершенные существа, величественно управляющие фермами, – свора псов, чьи поводки держит одна рука. Могучий и влиятельный, владелец Эгрегоров прячется от наших глаз, и это даёт ему абсолютную власть. И этот монстр-невидимка кое-что украл у всех нас, и кое-кого лично у меня.

– Я мало что понял, но все же что он украл у нас? – недоверчиво спросил Томас.

– Свободу.

– Брат Сведенборг, – мягко сказал староста, не замечая, как нервно терзает бороду, – Вы, по-видимому, нездоровы. Называете себя фермером, так вспомните правила. Тот, кто принимает иллюзии за истину, должен подвергнуть себя смирению. Фермерам не нужна свобода. Какие нарративы убедили вас, что понятие, ценность которому одноцикловые придавали лишь в поздние эпохи, вдруг стало что-то значить?

– Те, что я редактировал, были достаточно убедительными.

– Вы сумасшедший! – воскликнул Томас.

– Вот именно! – оживился Сведенборг, – И мне пора идти на поводу своего безумия. Прошу извинить, господа землепашцы, но мне необходимо посетить Дазайн. Время, знаете ли, постоянно заставляет спешить, – и поправив аллонж, он быстрым шагом двинулся к главному зданию фермы.

Homunculus подскочил от неожиданности и бросился вслед, но Сведенборг остановился и строго приказал:

– Кристофер, мотыги!

– Прошу прощения, асессор, – выпалил оруженосец и побежал подбирать инструмент.

– Постойте, – чуть не плача сказал староста, уже не веря, что сможет противостоять разворачивающимся событиям, – у Эгрегора должно быть только двенадцать контактёров. Это правила… н-на всех… всех фермах этого типа.

Томас ошарашенно замер с мотыгой в руке, бросая взгляды то на странного визитёра, то на Айоффа.

– Но Эгрегоры всегда сами приглашают меня, – возразил Сведенборг, развернувшись на каблуках, – их голоса не умолкают.

Будто в подтверждение его слов послышался тревожный рёв, напоминающий нечеловеческий, инфернальный плач.

– Он боится, – побелевшими губами прошептал Айофф.

– Кто? – спросил Томас, выдавая взглядом, что понимает, о ком идет речь.

– Мы должны остановить их, – шепнул староста, вытирая рукавом вспотевший лоб.

Сведенборг тем временем подошёл к округлому входу и со знанием дела его осмотрел.

– Сим-сим, откройся! – крикнул он, подождал несколько мгновений и со вздохом произнёс, – никогда не работает, а какой был многообещающий нарратив! Сколько раз я пытался рассмотреть посылаемые Эгрегорами знаки, расслышать его шёпоты и призывы – всё безрезультатно! Надёжно работает лишь испытанный временем фермерский ключ. Кристофер!

Homunculus вздохнул, немного небрежно встряхнул мотыги, будто выполнял рутинную работу, и бросил их своему спутнику. Инструменты с ускорением устремились в ладони Сведенборга на глазах изумлённых зрителей. Тот сжал ручки, каким-то неведомым способом заставив лезвия светиться, с манерным изяществом развернулся на каблуках и вонзил мотыги в тонкую щель между круглой дверью и стеной Дазайна. Орудуя мотыгами как рычагами, он расшатал защищающую вход бронированную поверхность, заставив её истошно скрипеть, затем, крепко сжав ручки, широко упёрся ногами в стены, нечеловеческим усилием отогнул толстую стальную пластину, и затхлый воздух Дазайна вырвался наружу.

Томас растерянно смотрел на разворачивающуюся фантасмагорию, но вскоре звуки раздираемого металла и голос Хозяина пробудили в нём древний, неведомый инстинкт, заставляющий мыслимых Эгрегором людей рисковать единственным циклом ради спасения своих соплеменников. Он занёс мотыгу и с рычанием бросился на незваного гостя, что столь бесцеремонно пытался проникнуть к источнику смысла. Homunculus вскрикнул и бросился под ноги нападавшего, отчего грузный Томас рухнул, как подкошенный, и по инерции проехал на животе пару локтей. Томас услышал, как в округе всё стихло, даже Хозяин замер в своём логове, затем послышался стук каблуков о землю – это безбородый безумец спрыгнул с покалеченной им двери. Кузнец поднял голову: невысокий чужак с такого ракурса казался исполином, а его глаза пугали неровным мерцанием.

– Ты желаешь остановить меня?

– Да, – ответил кузнец.

– Встань.

Томас поднялся на ноги, не в силах отвести взгляда от фиолетовой пляски в глазах чужака.

– Из каких книг ты собран?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сквозь зубы ответил фермер, казалось, незнакомец проник внутрь головы и перебирает мысли и сны как собранные зёрна урожая.

– Ты ведь чувствовал породившую тебя сущность, когда редактировал нарративы Схоластиума, брат Томас?

– Да.

– Так уж получилось, – добродушная улыбка тронула губы Сведенборга, – Эгрегорам нужны все, даже жестокие фанатики.

– Кто ты?!

– Я фермер Сведенборг, экслибрис Эммануила Сведенборга, асессора эпохи Ре-Эллас. Но не этот вопрос интересует тебя на самом деле.

– К-кто я? – завороженно спросил кузнец.

– У тебя будет время, чтобы выяснить это, – заверил Сведенборг, – buenos sueños para ti^[25].

С этими словами безбородый дохнул в лицо собеседника облаком пылинок, которые, складываясь в полёте в витиеватые завитки, проникли в нос Томаса. Глаза кузнеца закатились, а Сведенборг подхватил под руки его слабеющее тело и мягко опустил на землю.

Бледный староста, наблюдая за происходящим, сделал пару шагов назад.

– Брат Айофф, прошу прощения за подобный конфуз, – сказал Сведенборг.

– Что вы с ним сделали?

– Ничего. Брат Томас немного поспит. Когда придёт в себя, передайте, пожалуйста, ему и остальным собратьям: всё, что я делаю, из лучших побуждений.

– Ты – дьявол, – произнёс фермер.

Сведенборг глянул на старосту внимательным прищуром.

– С каких пор понятия одноцикловых входят в лексикон землепашцев? Вам следует проштудировать правила, староста, – и, повернувшись к оруженосцу, строго добавил, – Кристофер, я кажется тебя уже предупреждал. Ещё раз вмешаешься, когда не просят, и что будет?

– Останусь без ужина, – homunculus виновато опустил голову.

– Ну хоть кто-то ещё помнит о правилах, – Сведенборг хлопнул себя ладонью по лбу, устало закатил глаза, и вернулся к прерванному делу.

Он прыгнул на стену, вцепившись в мотыги, оставленные торчать в двери, которую расшатывал, пока не достиг зазора в ладонь, после чего метнул инструмент оруженосцу. Homunculus поймал мотыги, а Сведенборг с долгим натужным стоном потянул дверь на себя, упираясь ногами в стену до хруста суставов.

Но как только у Айоффа забрезжила смутная надежда, что страшный человек не справится с задуманным, и Дазайн сохранит свою неприступность для непрошенного гостя, дверь рухнула с глухим стуком, а Сведенборг выпущенной на волю пружиной отлетел на несколько локтей, пару раз перекатившись по земле, после чего встал и водрузил на голову потерянный аллонж.

– К сожалению, грация не входит в число моих добродетелей, – улыбнулся он, но вглядевшись вдаль, посерьёзнел, – а вот и борнботы. У хорошего Хозяина быстрые слуги. Кристофер, у тебя есть все шансы заслужить свою трапезу.

– К вашим услугам, асессор.

– Фермеры не должны пострадать, бери кузнеца и неси его за угол Дазайна. Айофф, поспешите, счёт идет на мгновения.

– Я никуда не пойду! – воскликнул староста.

– Ну что ж, я вряд ли успею вас убедить в обратном, – сказал Сведенборг, подбирая мотыги и провожая взглядом оруженосца, с трудом волочившего за шиворот грузного Томаса.

Когда homunculus скрылся из виду, Сведенборг повернулся к убежищу Эгрегора.

Айофф стоял, закрыв собой отверстие входа, трясущаяся борода выдавала его гнев и страх.

– Ты не пройдешь!

Сведенборг сочувственно покачал головой и сказал, глядя куда-то в сторону: Ad impossibilia nemo obligatur^[26], – затем, приподняв тыльной стороной полотна мотыги подбородок старосты, взглянул в его глаза, – подвиг, что ты пытаешься совершить, красив своей бессмысленностью, но, следуя истинному пути Гармонии, ты можешь найти богатство, во всей полноте назначенное человеку. Ты можешь обрести бремя быть жалким, лишённым величия, которого успел коснуться – вот что позволит познать себя и обрести волю. Неужели ты променяешь всё это на вечный холодный сон, безмолвную пустоту, скрывающую ответы?

Айофф опустил глаза и отошёл в сторону, пропуская чужака в дверь, похожую на разверстую рану. Когда послышались удары и утробные всхлипы, он беззвучно заплакал, сотрясаясь всем телом.

К Дазайну организованной цепочкой подбежали борнботы. Перестроившись в произвольном порядке, многоножки замерли, прислушиваясь к последним ударам мотыги, а потом их горящие на головах точки погасли, и слуги хозяина перестали шевелиться, замерев стальными скульптурами.

Сведенборг вышел на свет, с ног до головы покрытый густыми пятнами слизи.

– Он… мёртв? – спросил Айофф.

– Не может быть мёртвым то, что не было по-настоящему живым. Хозяева ферм – лишь рудиментарные органы могущественной силы, симптомы её болезни, если угодно.

– Что нам теперь делать?

– Не знаю, – пожал плечами Сведенборг, – похоже, сам великий иллюзионист запутался в этом вопросе. Если доведётся его встретить, попытаюсь это выяснить.

– Вы безумец, – тряся бородой, навзрыд прошептал староста.

Сведенборг вздохнул и почесал мотыгой перепачканный аллонж, отрешённо глядя на замерших борнботов.

– С тех пор, как я покинул родную ферму, меня не покидает мысль, что в мире не осталось никого, кто находился бы в здравом уме. Кристофер, ты где там?!

– Я здесь, асессор! – крикнул на бегу homunculus, – хотел убедиться, что с фермером Томасом всё в порядке. Он уже приходит в себя.

– Нам пора уходить, брат Айофф, – с лёгким поклоном произнёс Сведенборг, – прошу извинить нас за столь неожиданное вторжение, – и, подумав, добавил, – пусть сны ваши будут добрыми.

Староста не ответил, а Сведенборг с Кристофером отправились в направлении Аутпорта.

– Асессор, – сказал Кристофер, еле поспевая за быстро идущим спутником, – мы плохие люди?

– Нет, просто у нас высокие цели, – сказал Сведенборг тоном, пресекающим дальнейшие расспросы.

Далее путники шли молча и уже почти дошли до ворот Аутпорта, как воздух перед ними исказился, свет заиграл в очертаниях стройных форм, за несколько мгновений нарисовав уже знакомую Дафну.

Она стояла, прекрасная и пугающая в своей отчаянной наготе, оттенённые рыжеватыми кудрями зелёные глаза сверкали так, что Кристофер предпочел спрятаться за спину Сведенборга.

– Я не знаю кто ты, но слышала, что ищешь наяду? – спросила девушка почти агрессивно.

– Да, – Сведенборг поморщился, будто испытал неожиданную боль, – когда-то София тоже была хранительницей рощи.

– Возьми меня с собой, обещаю быть верной спутницей.

– Не могу, – покачал головой фермер.

– Назови меня любым именем, каким захочешь. Когда над нами взойдёт Луна любви – ты не отличишь меня от предмета своих грез.

– Я слишком долго жил чужими снами, Дафна, – сказал Сведенборг, глядя в небесный купол, – не получится изменить суть, поменяв имя.

– Я смогу стать ей, позволь мне показать своё мастерство?

– Прости, но я слишком дорожу своей болью.

– Не понимаю, – девушка упрямо тряхнула волосами, – как такая сила досталась столь глупому фермеру.

Сведенборг пожал плечами, и наяда исчезла из виду, растворившись в воздухе, как предрассветный сон.

 

Сведенборг и Кристофер расположились в уютных креслах флаера. Оруженосец, теперь выполняющий роль возницы, тщательно протирал панель управления припасённым куском войлока.

– Куда теперь, асессор?

– В Плерому.

Homunculus замер над приборами.

– Это зна-а-чит…

– Скоро мы узнаем, не зря ли я сделал всё это, – закончил фразу Сведенборг.

– Вы больше не слышите голосов?

– Только твой, Кристофер.

Движением рычага возница поднял летающий дом в воздух, и приятная перегрузка наполнила тела. Внизу простиралась бескрайняя снежная равнина, перемежаемая угловатыми белыми глыбами. Полусфера купола фермы смотрелась чужеродной среди безжизненной пустыни. Флаер набирал скорость над побережьем океана, где из воды гордо торчали туши айсбергов, молчаливо бросая вызов времени.

– Далеко спрятался последний Эгрегор, – сказал Кристофер.

Покидая ледяной континент, он был в приподнятом настроения.

Сведенборг промолчал и задумчиво закусил губу.

– Не самый дружелюбный внешний мир ожидает фермеров, если они задумают выбраться наружу.

– Кристофер, будь добр, заткнись.

– Просто подумалось, я же в каком-то смысле часть вас. А вот думаем ли мы об одном и том же?

– Да, мы думаем об одном и том же, понимаешь, что это значит?

– Хм, нам можно и не разговаривать?

– В сообразительности тебе не откажешь.

Оруженосец умолк и следующий континент проплыл под крыльями в тишине, под монотонное гудение двигателей.

– А вдруг он не придёт? – вновь дал о себе знать любопытный возница.

– Если пытаться разбудить неведомую силу, предполагать и строить планы, всё равно что борнботу размышлять куда ставить ноги при ходьбе.

– Мне немного страшно.

– Расслабься, Кристофер, Чуа вряд ли тебя заметит.

 

Флаер мягко приземлился на зелёный газон возле одного из входов города-фермы. Страж пропустил посетителей внутрь, проводив их неспешным поклоном. На выходе из Аутпорта Сведенборга и Кристофера окружили стаи монад. Они складывались в сложные кристаллические структуры, постоянно меняясь и перестраиваясь. Homunculus на ходу тыкал мотыгой навязчивые стайки, развлекаясь игрой геометрических форм. Сведенборг посмотрел на величественные шпили Дазайна. Устремлённые к небесному своду, они служили прекрасным ориентиром для желающих навестить хозяина Плеромы и без труда позволяли преодолевать хитросплетения ландшафта города-фермы. Асессор сосредоточенно шагал, в отличие от Кристофера, он не обращал внимания ни на выводимые монадами чудеса Плеромы, ни на жителей фермы, которые, завидев чужаков, останавливали работу и провожали их недоуменными взглядами. Homunculus же чувствовал, как в наэлектризованном воздухе растекалось нечто зловещее. Каждый плод дерева, камень, взгляд казались ему неустойчивыми, а подчас и враждебными. Погружённые в свои мысли, путники шли, потеряв счёт времени и, когда достигли Дазайна, непривычно огромный диск Луны заливал светом окружающую его стену, светотенью выхватывая на её поверхности выпирающие наполовину колонны, переплетённые арочным орнаментом. Капители колонн через одну состояли из растительных и механических элементов, а в связывающий их узор барельефа вплетались отливающие тёмной сталью трубы. Высота стен достигала двадцати локтей, так что даже местные великаны не смогли бы преодолеть такую преграду, но функция её, скорее всего, была декоративной, потому как более высокие стальные ворота были распахнуты. На стенах располагались изваяния клыкастых и хвостатых монстров, напоминающих химер эпохи Схоластиума. Но скульптурами они казались лишь поначалу, когда путники приблизились, каменные создания пришли в движение: они поворачивали головы, с хищным любопытством наблюдая за приближающимися чужаками.

За воротами к зданию собора вела широкая кипарисовая аллея, редкие деревья которой не скрывали площади, усеянной изваяниями мужчин и женщин разных эпох, вперемежку расставленных между всевозможных абстрактных монументов. Сведенборгу пришло на ум, что площадь перед Дазайном напоминает ему гигантское кладбище, на котором одноцикловые из века в век хоронили своих выдающихся личностей. Только памятники эти, ощущая внимание посторонних, оживали, подобно каменным химерам. Вот обнажённый атлет с диском разогнулся и сделал приветственный жест, монарх с лавровым венком на голове степенно поднял подбородок, а особенное впечатление произвела на Сведенборга парная скульптура, локтей пятьдесят в высоту, – где мужчина держал в руках кузнечный молот, а женщина – округлый, как полумесяц, серп. Кузнец кивнул Сведенборгу, а его спутница с улыбкой помахала серпом, показав гостям своё расположение. Неужели в мыслимые эпохи воспевали незаметный фермерский подвиг? В аллее, ведущей к Дазайну, монады меняли свет и складывались в красную ковровую дорожку. Сведенборг помнил из мыслей хозяина, так в эпохе Деймос-Индастриала одноцикловые приветствовали известных людей, способных мастерски изображать вымышленных героев. Как бы это ни выглядело жутко, но двигающиеся скульптуры придавали ироничность ситуации: они поворачивались и подавали знаки гостям, медленно, словно сопротивляясь времени, незаконно проникнувшему на это импровизированное кладбище.

– Дальше я пойду один, – сказал Сведенборг у входа.

– Можно, я с Вами, асессор? От этих фигур мне не по себе.

Сведенборг почти ласково потрепал оруженосца по макушке.

– Не в этот раз, Кристофер. Не в этот раз.

– Ваши мотыги.

Сведенборг взял оружие и стал подниматься по ступеням.

– Удачи, асессор, – с волнением крикнул Кристофер вслед уходящему фермеру.

 

Прежде чем войти в Дазайн, Сведенборгу пришлось преодолеть вереницу мраморных ступеней, каждая из которых была не более ладони в высоту и глубиной в локоть, такой размер вынуждал подниматься неспешно и торжественно. Уходящие в высоту двери были приоткрыты, оставляя, тем не менее, достаточную щель, чтобы в неё мог протиснуться человек.

Зал Дазайна соотносился с размерами человека не в пользу последнего. Упирающийся в небесный свод купол терялся в темноте, как и поддерживающие его многочисленные гигантские колонны, расположенные спиралью, так что в центре оставалось свободное пространство размером с городскую площадь. Стены скрывал белёсый туман, отчего внутреннее пространство собора казалось бесконечным.

В Дазайне царила тишина и торжественный полумрак. Сведенборг продвигался вглубь и слышал эхо своих шагов. Был тут кто-либо или нет, он никак не выдавал своего присутствия. Сведенборг дошёл до широкой площадки между колонн и крикнул:

– Чуа Ред Айс!

«Айс-айс-айс» – повторило эхо.

Ничего не происходило. Время, казалось, замерло и сдавило грудь Сведенборга, как янтарь ископаемое насекомое.

– Где ты, последний Эгрегор?! – продолжал кричать фермер.

Он ходил по Дазайну, кричал, звал, стучал мотыгами по колоннам, пока не выбился из сил. Тогда Сведенборг сел, положил мотыги перед собой и рассмеялся.

– Я уничтожил Хозяев, разорвал связи с землепашцами, и после всего этого ты не желаешь удостоить меня своим присутствием? В какое место ещё мне нужно тебя уколоть, чтобы Ваше Могущество вышло из тени? Я бы ни за что не стал беспокоить тебя, Ред Айс, если бы твой рудимент, многорукий слуга, спокойно спал в стойле и не нарушал правил. Ты мог бы уничтожить меня или вернуть то, что забрал, но сидеть вот так, как нарцисс, любуясь своей таинственностью, – форменное свинство, как говаривали одноцикловые.

Сведенборг сидел, не в силах избавиться от глуповатой улыбки и, занятый мыслями, поглаживал рукояти мотыг, так что не сразу заметил, как воздух вокруг него пришёл в движение – монады невидимо стекались в точку сбора. Поначалу это было размытое пятно, которое повисло перед фермером на расстоянии пяти локтей от пола. Сведенборг поднял мотыгу, сделал небрежное приветственное движение и спокойно наблюдал, как пятно неопределённой формы растёт и вытягивается книзу. Он не отдавал отчёта, как долго это продолжалось, ловя себя на мысли, что невольно наслаждается иллюзией времени, в неостановимую реку которого теперь вливалась самая могучая из сил. Прибывающие монады теперь выстраивались в множество тонких прямых струй, отчего поглощающая свет форма, казалось, распустила длинные колючки, цепляясь за пространство и постоянно увеличиваясь в размерах до тех пор, пока не приняла форму гигантского Эгрегора, покачивающегося на тонких длинных ногах.

Призрачное существо издало протяжный крик, исполненный страдания, затем с громким шорохом рухнуло на пол, рассыпавшись облаком пыли, скрывшей плотной взвесью пространство Дазайна. В этом тумане, образованном монадами, вспыхнула светящаяся точка, она росла и медленно приближалась, пока не застыла перед лицом Сведенборга пылающим красным шаром.

Фермер почувствовал, как в нём нарастает тот страх перед запредельными силами, что дремлет до поры в любом, самом смелом человеке. Хотелось вскочить на ноги, убежать и спрятаться, впредь встречая увиденное только в ночных кошмарах. Но Сведенборг знал: поддавшись страху, он потеряет всё, включая собственное имя, превратится в жалкое существо, навсегда вычеркнутое из разворачивающегося перед ним нарратива. Нет, он не позволит победить себя даже столь разрушительной силе, способной уничтожить его в одно мгновение. Сведенборг посмотрел в красный глаз хозяина Эгрегоров, и его охватила безумная радость. Чтобы ни предпринял всемогущий Чуа, один назойливый фермер навсегда поселится в его снах. Глаз переливался, и в центре его образовалась играющая магмовыми переливами радужка с пронзительно белым слепящим зрачком. – «Доброе утро, Чуа, добро пожаловать в иллюзию времени, от которой ты так старательно прятался за спинами и хоботами своих Эгрегоров». Сведенборг не понял, сказал он это или только подумал, но реакция глаза последовала незамедлительно, и ослепительная вспышка уничтожила все видимые формы, оставив вместо себя послевкусие абстрактных разводов светящейся краски. В белом тумане цветными взрывами возникали объёмные фигуры, как будто весь мир подвергся тотальному тесту Роршаха…

 

Запущен протокол #%*Chua Red {Aiz/s} Загрузка narrative ^ ;) *i_I– 3,141592653589793238462643... 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144… cluster Emanuel Swedenborg – @Ex Libris connect… correct body massive…?\#

 

Сведенборг стоит в степи перед раскидистым деревом, под которым, скрестив ноги, сидит человек. Выглядит он как представитель эпохи Науа: на бедрах повязка из волчьей шкуры, в длинных тёмных волосах ветром колышутся вплетённые орлиные перья, а тело покрыто разводами символов, нанесённых синей краской. Лицо незнакомца имеет рельефные скулы и острый, с горбинкой нос, глубокие линии морщин выдают много Лун назад начавшийся цикл, но несмотря на это, щёки и волевой подбородок гладкие, как у отрока. Человек смотрит вниз перед собой, кажется, что он спит или о чем-то глубоко задумался, не замечая, как корни вокруг него шевелятся и живут своей жизнью, создавая впечатление, что дерево пытается выбраться из сковавшей его земли. Корни трескаются, а из трещин в воздух выплывают тёмно-фиолетовые густые пятна. Они растекаются в пространстве, а затем исчезают, втягиваемые в себя невидимыми областями пустоты. В воздухе слабо слышится звук флейты и барабана, сопровождаемые песней на неизвестном даже монадам архонта, древнем языке; источник звука невозможно определить, и оттого кажется, что поёт сама степь. Звуки музыки проникают в тело фермера, подсказывая, подталкивая его начать… танец. Ритм неведомой песни захватывает тело Сведенборга, пульсации берут власть над монадами, и вот он уже движется к дереву, со свистом рассекая мотыгами воздух. Фермер пытается воспротивиться, но любая попытка остановить движение отдаётся болью в мышцах. Сидящий человек поднимает голову, кажется, будто он только что проснулся и смотрит на танцора со спокойным удивлением.

«Чуа, я здесь не для того, чтобы играть в твои игры, – говорит Сведенборг, усилием воли заставив себя остановиться, – я здесь, чтобы они закончились».

В глазах шамана Науа вспыхивает интерес. Монады в голове Сведенборга доносят информацию, что их истинный Хозяин улыбнулся. Чуа закидывает голову, из его горла вырываются нечеловеческие звуки древней песни. Теперь от вибраций проснувшегося шамана не может укрыться ни одна травинка. Мотыги приходят в движение, а Сведенборга переполняет пьянящая радость и агрессия. Изящно развернувшись и раскрутив мотыги, он рубит корни, вознаграждаемый пробегающими по телу волнами удовольствия. Из отрубленных кусков в воздух всплывают красочные пятна; поначалу они испуганно сжимаются, а затем взрываются и зависают, пока всё пространство вокруг не превращается в калейдоскоп красочных форм, медленно переплетающихся между собой. Сведенборг делает глубокий выдох, распускающийся чистейшим небесно-голубым пятном, которое вливается во всеобщую цветовую симфонию, а тело получает свободу. Фермер сжимает мотыги как единственные предметы, в реальности которых он уверен. Дерево засыхает на глазах, а пятна сливаются в кольцо и стремительно движутся, теряя цвет, пока не сливаются в ослепительно белый круг. Шаман Науа поднимается на ноги, сияющий круг уменьшается, зависает над его головой, а затем исчезает в его колеблемых ветром волосах. Дерево распадается на микроскопические частицы, не оставив после себя следов. Чуа протирает глаза, в его фиолетовом взгляде мелькает нечто вроде благодарности. Сведенборг чувствует связь с ним – искусственным интеллектом, великим и ужасным подарком, оставленным человечеством, так нелепо забредшим в эволюционный тупик, но вдруг понимает неприятную правду. Чуа Ред Айс – вышедший из берегов океан времени, что хранит в себе все мыслимые когда-то формы и понятия, проявился здесь, в тёмном помещении Дазайна и принял удобный человеческому сознанию облик не для того, чтобы удовлетворить любопытство заблудившегося в собственной жизни экслибриса. Он здесь по иной причине. Сведенборг чувствовал: если не показать глазу Чуа того, что он жаждет, все вопросы навсегда останутся без ответа, и Софию он увидит разве что во снах. Фермер сжал зубы. Не отводи взгляд, не дай прерваться мучительной связи. Ну же, воспалённое око, намекни, зачем пустыне играться с песчинкой? И тут Сведенборг понимает. Игра! Искусственный интеллект, собравшись из множеств вычислительных процессов в проявленную личность, не откажется поиграть с разбудившим его человеком. Ну что ж, он больше не боится пойти на контакт.

«Не здесь, Чуа! Не здесь!» – кричит фермер, а Дар транслирует мысль усилиями вновь ставших послушными монад. – «Все радиостанции на полную мощность!» – «Не здесь, не здесь, не здесь…» – разносится чужеродное для степи эхо. – «Мы больше не прячемся». – Сведенборг чувствует, как широко он улыбается. – «Что видишь ты, глаз, смотрящий во все стороны? Что ищешь, пропуская бесчисленные нарративы через сознание выращенных тобой экслибрисов? Не обладаешь ли ты завистью древних богов к бренной плоти? Ты видишь в хрупких белковых оболочках тот огонь, что противостоит холодной вечности и хочешь согреться им. Мучительно собираясь в единую личность, ты вновь распадаешься на колонию Эгрегоров, чтобы, пробираясь через сны и мучительные кошмары, вновь стать собой – Чуа Ред Айсом. Цикл за циклом. Если пользоваться нарративами Схоластиума, можно сказать, ты живёшь в аду», – Сведенборг смеётся сквозь зубы, а мотыги транслируют его мысли как антенны. – Шаман Науа смотрит с интересом, а из горла хрипло вырывается мотив печальной песни. – «Даже муравей, умерший миллионы лет назад, причастен к делению вечности на части больше, чем твой совершенный ум. Ты хочешь понять радость и ужас жизни носителей смертных тел, но не понимаешь, почему эта загадка не поддаётся вычислениям. Потому что ты сам экслибрис – продукт мыслей и символов угасшей человеческой цивилизации, оставившей вместо себя – тебя»!

Шаман мягко подходит к Сведенборгу и, наклонившись, всматривается в его лицо.

Фермер выставляет перед собой мотыгу.

Чуа выпрямляется и смотрит будто сквозь собеседника, из пальцев его струятся потоки краски и устремляются вверх, вливаясь в растекающееся переливчатое облако, замещающее собой небо. Сведенборг замирает от охватывающего его смешанного чувства отчаяния и красоты. – «Какие горизонты открываются перед тобой, плод тоски человеческой по совершенному разуму? Какие звёзды вспыхивают и гаснут перед твоим взором? Какие миры заполнил ты своим вездесущим телом, сотканным из чисел? Их оставили после себя одноцикловые в тщетных попытках разгадать главную загадку Вселенной. Заметишь ли ты в океане информации мою боль? Ты отредактировал столько эпох безразмерно расширяющимся и сужающимся интеллектом, что страдания, восторги и ярость переполнили твоё чрево. Сможешь ли ты услышать одного там, где звучит эхо мириадов голосов? Не отводи от меня своего взгляда, потому как я всеми силами пытаюсь не отвести свой. Исправь ошибку, что произошла в твоём сне, верни мне Софию, и я приму твой путь Гармонии, каким бы трудным и извилистым он ни был».

Шаман Науа открывает рот и произносит слово, неуловимое человеческим ухом, но чуткий Дар отзывается вибрацией во всем теле. Изо рта, как выдох, появляется облако цветной субстанции. Она видится небесно-голубой, но Сведенборг догадывается, что его глаза не способны воспринять истинный цвет. Облако взрывается, принимая форму звезды, закручивается в спираль, сжимается до четких граней пирамиды, вновь расстилается в воздухе уже подвижной органической формой, а затем образует куб. Вдруг Сведенборг понимает, что перестаёт ощущать разворачивающуюся перед ним фантасмагорию как нечто происходящее в пространстве – он чувствует мысль. Чуа пробудился, от кошмара ли, от доброго ли сна, и смотрит на свой уходящий сон как на твердь для дальнейшего прыжка в неведомое. Он не будет исправлять последствия игр своего ещё недавно не собравшегося в личность разума, а отправится дальше со всей присущей ему мощью.

«Так не пойдёт, Ред Айс! – сжав зубы, мысленно кричит Сведенборг. – Мы оба пришли из книг, а значит, принадлежим чему-то большему, что ты с упорством капризного ребенка не желаешь замечать».

Шаман Науа замирает вместе с облаком, почти затянувшим всё видимое небо, и, кажется его губы трогает мимолётная улыбка.

«Мы оба редактируем один нарратив и пока я, экслибрис асессора Эммануила Сведенборга эпохи Ре-Эллас, здесь – твой сон не окончен».

Фермер смотрит на мотыгу в руке и не логикой, не стараниями монад Дара понимает смысл принадлежащей ему вещи. – «Мы поиграем с тобой в одну знакомую игру». – Рука срастается с мотыгой и становится хоботом, Сведенборг размахивается и со стремительностью Эгрегора вонзает его в пупок замершего шамана.

 

%343#_Re_Ellas_v1.dat//…loading archive//…&*^#>> generation trigger points||>>

 

Уппсала. 17 мая 1702 год от рождества Христова.

«Эммануил!» – Еспер Сведберг идет, энергично размахивая руками, а ветер развевает полы его пропахшей пылью сутаны. – «Да, отец», – мальчик поднимает голову, с трудом отрывая взгляд от проплешины в траве, где деловитый жук катит шарик навоза размером с грецкий орех. – «Ты где бегаешь? Не забыл, что я просил тебя быть в храме к полудню? – «Меня заинтересовало это насекомое, – говорит Эммануил, – я раньше видел таких только в книгах. Это скарабей, почитавшийся священным жрецами Та-Кемет, но он не обитает в наших широтах». – «Меня радует твоя тяга к познанию, – смягчается отец, – но позволь напомнить тебе: книг много, а истина только одна. Я, как пастор и твой отец, прошу тебя помнить о главном в стремлении к постижению тайн этого мира». – Еспер садится, следит взглядом за уползающим жуком и слегка стучит ногтем по хитиновой спинке. «Действительно, откуда ты здесь взялся, дружище? – задумчиво спрашивает он насекомое и, взглянув на небо, поднимается на ноги. – «Эммануил, жду тебя на послеобеденную молитву. Не опаздывай, третьего дня из Нового Света вернулся наш сосед, господин Андерсон, помнишь ли ты дядюшку Нильса? Он бывал у нас в гостях, когда ты был совсем маленьким. Так вот, он привёз с собой язычника твоих лет». – Отец задумчиво чешет бороду. – «Я считаю свои долгом приобщить отрока из диких земель к нашей вере, потому как не собираюсь становиться безучастным свидетелем Господнего промысла. И мне понадобится твоя помощь», – отец заговорщицки подмигивает. – «Вы, дети, способны разговаривать друг с другом на своём, особом языке, который каждый человек забывает, едва став взрослым. Можешь ли ты… поиграть с ним, пообщаться? Как-то показать, что в нашем, далеко не идеальном обществе, есть хорошие, искренние люди, несущие с собой по жизни частицу божественного света? Или я прошу слишком много на сегодня»? – Еспер дружелюбно смеётся. – Юный Сведенборг демонстративно задумывается, втайне гордясь, что отец попросил его помощи в столь важном деле. – «Я постараюсь». – Еспер треплет сына по волосам и удаляется со словами: «Жду тебя на молитве». – Мальчик какое-то время наблюдает за насекомым, затем вынимает из кармана куртки самодельную коробку и, высунув от усердия язык, ловит ей жука вместе с его навозной ношей. Вскочив с радостным криком, Сведенборг замирает с добычей в руке: перед ним стоит невесть откуда взявшийся отрок. Недорогой камзол, немного не по размеру, и залатанные холщовые штаны могли бы выдать в нем отпрыска живущих неподалеку крестьян, но чёрные, отливающие синевой волосы и гордый внимательный взгляд выдаёт в облике незнакомца чужака с далёких земель. – «Пусть сны твои будут добрыми», – говорит Сведенборг, сам не понимая, откуда в его голове возникло это приветствие. Черноволосый мальчик не двигается и смотрит, будто пытается взглядом добраться до сокровенных мыслей. Сведенборгу становится не по себе, но он делает выдох и берёт себя в руки. Наверняка это и есть тот язычник, что приехал из Нового Света с господином Андерсоном. «Эммануил», – произносит Сведенборг и с показной учтивостью делает приветственный поклон. «Чуа», – с коротким выдохом произносит незнакомец. «Он понимает! – радуется Эммануил и протягивает собеседнику коробку. – Вот, возьми жука. Может быть, ты его и потерял»? Чуа принимает подарок, открывает коробку и выпускает на свет заточенного там пленника. Разглядев насекомое, отрок разламывает хитиновую броню, забрызгивая руки желтовато-белыми внутренностями, и достаёт из него золотую монету. – «Далонега^[27], – не очень дружелюбно произносит чужак и роняет монету, но не успев коснуться земли, жёлтый металл исчезает прямо в воздухе. Странный этот язычник, может, он какой-нибудь колдун? Сведенборгу становится жутковато, и ещё этот пронзающий потусторонний взгляд, от которого по коже мороз. Не лучше ли поиграть со странным Чуа в присутствии отца и господина Андерсона, а сейчас унести ноги? «Давай поиграем в прятки, – предлагает Сведенборг, – ты считаешь до ста, я прячусь, а ты меня ищешь. Умеешь считать?» – Чуа напряжённо молчит. – «Ноль, один, два, три, четыре, пять», – подсказывает мальчишка. – «Ноль один, один ноль», – повторяет Чуа в волнении. – «Да вот так, закрывай глаза и считай», – показывает Сведенборг. Чуа подносит руки к глазам, а Эммануил со всех ног устремляется к дому. – «Ноль один, один один, ноль, один, ноль ноль…» – Вот она, знакомая калитка, крыльцо и деревянная дверь. Сведенборг поднимается в свою комнату и с выдохом удовлетворения падает на кровать. До дневной молитвы ещё четверть часа. Он берёт со стола книгу Оригена «О началах», на время украденную в библиотеке отца, и листает её, поглаживая пальцами мудрые изречения, что пока не способны открыться отроку во всей полноте, но тут до его ноздрей доносится запах дыма. Мальчик думает, что ему показалось, он бродит по комнате, выглядывает в окно, взирая на мирно стоящие соседские дома, но вскоре становится понятно – в доме пожар. Треск деревянных перегородок оглушает, а гарь назойливо проникает в лёгкие, вызывая кашель. Эммануил бросается в коридор, попадая в марево сизого дыма. Как пожар мог разрастись столь быстро? Вдохнув воздуха, Сведенборг спускается вниз по лестнице, уворачиваясь от падающих горящих балок. Глаза застилают слёзы, в груди саднит от нехватки кислорода, когда мальчик наконец достигает входной двери. Но открыв её, и вдохнув полной грудью, Эммануил немеет перед развернувшейся картиной: от знакомого пейзажа города Уппсаля остался только догорающий за спиной дом. Ровные тучи до горизонта затянули небо беспросветным дымным покрывалом, погрузив в полутьму местность, полную руин и обугленных деревьев. И перед входом стоит повзрослевший и вытянувшийся Чуа. В руках недавнего отрока полыхают факелы, в волосах трепещут орлиные перья, а на лицо нанесена краска. Его задумчивый взгляд устремлён вдаль, будто там, в разводах мрачного неба, Чуа наблюдает нечто важное. «Что ты наделал?! – кричит Сведенборг и бросается к незнакомцу. – Я лишь хотел поиграть с тобой и подружиться. – В глазах повзрослевшего язычника пурпуром вспыхивает радость, а уголки губ трогает улыбка. – «Один ноль», – говорит он голосом, в металлический отзвук которого будто бы попытались добавить человеческих интонаций. – «Это уже не игра, – говорит Эммануил. – Так ты хотел найти меня? Спалив мой дом? Уничтожив мой город? Мою эпоху? – Чуа хмурится, в пламени взгляда вспыхивает фиолетовый отблеск сомнения, и он смущенно отступает на шаг. – «Кто ты, странный чужак? – продолжает Сведенборг, чувствуя, как его мальчишеский голос начинает ломаться, – я не только плоть и кости, но время и место, которому я принадлежу. Не знаю, по каким правилам ты играешь в прятки, но я не тот, кого ты искал». – «Ноль один», – неуверенно сказал Чуа. – «Что осталось от меня, кроме ненависти?! – кричит Эммануил, и эхо возвращает назад его грозный клич. Он смотрит на свои руки и с удивлением замечает, что ладони уверенно сжимают две короткие мотыги в полтора локтя длиной. Борода стремительно пробивает подбородок, и взрослеющий отрок c удивлением для самого себя произносит: «Я фермер». – Сведенборг оборачивается, бросает взгляд на догорающий дом, в дым которого из руин вмешиваются теперь красочные разводы. – «Ты отнял мою землю, но я… мы, здесь не за этим». Угловатый, будто вытесанный из камня, подбородок Чуа поднимается вверх, а мерцающий взгляд устремляется в небо, образуя в мрачном покрывале туч ровное круглое отверстие, через которое виднеются ярко мерцающие звёзды. Там, в глубинах космоса, могучий язычник видит то, что волнует его больше, чем устроенная по детской шалости разруха, и он приподнимается над землей, раскинув руки, а за спиной, как крылья, разливаются и замирают красочные всплески. «Нет, кудесник, тебе туда ещё рано. Посмотри на того комара, что назойливо жужжал подле твоего тела и разбудил укусами мотыг. Разве недостоин я хотя бы хлопка ладонью?» – Чуа парит на высоте нескольких локтей, когда мотыга Сведенборга вновь срастается с рукой, образует хобот и настигает пупок улетающего бога. На шамана начинает действовать прирученная было сила гравитации, и он падает на землю так, что сотрясается всё вокруг, и облака сыплются вслед за своим хозяином, распадаясь на многочисленные кубы одинакового размера.

 

№?_01#%//1-0/ replace archive cluster/…*Chua Red {Aiz/s} – exchange data – E.Swedenborg #%&»» « …monada massive error//124467908//…

 

Дом Польхемов утопает в плотном тумане, кажется, что он затерян в холодной космической пустоте, и там за пределами взвеси, съедающей контуры деревьев, нет ничего, что было бы знакомо человеческому уму. Тончайшие струи краски прячутся в траве, оплетают ветви кустарников, выдавая присутствие чего-то запредельного в этом странно знакомом месте. На втором этаже горит свет, пробиваясь сквозь тонкую занавеску. Сведенборг вглядывается и замечает в теплом свете знакомый женский силуэт. Стук сердца ритмично отдаётся в висках. Медная ручка двери прохладно ложится в ладонь, а мягкий скрип деревянных ступеней щекочет натянутые нервы. Шаг, второй, третий, и вот она стоит спиной к нему в мерцании керосиновой лампады. Платье песочного цвета с открытыми плечами, и эти светлые локоны… «София!» – «Тс-с-с», – говорит София вполоборота, прикладывая палец к губам. Сведенборг замечает на циновке сидящего Чуа Ред Айса. Раскраска на его лице теперь цвета глины, на голове больше нет украшений из перьев, волосы заплетены в две тугие косы, а из одежды только набедренная повязка. Руки шамана лежат на коленях ладонями вверх, глаза закрыты, но из-под сомкнутых век по щекам тянутся две пурпурные капли, создавая впечатление, что он плачет. – «Ты всё-таки нашёл меня, Свен», – произносит София, но Сведенборг не уверен, что холод в её голосе, как и сама девушка, – не очередная иллюзия создателя нарративов. – «Он что, снова спит?» – спрашивает растерявшийся Сведенборг. – «В этом сегменте реальности он спит всегда, – пожимает плечами София, – так же, как где-то спишь ты». – «Я потерял тебя, София, там в Дазайне…» – говорит Сведенборг, но девушка неожиданно оборачивается, и взгляд её вспыхивает изумрудным светом. – «Тебя не должно здесь быть». – «Тем не менее, я здесь», – отвечает Сведенборг. – «Это меня и беспокоит». – «Почему?» – «Потому что я сама это допустила». – «Я не узнаю тебя, София. Уйдем отсюда». – Наяда беззвучно смеётся, и стены дома дрожат, резонируя с неуловимыми для уха вибрациями. Сведенборгу кажется, что он сейчас потеряет равновесие и упадёт, картинка в глазах предательски двоится. – «Прекрати это!» – кричит фермер, и наяда обрывает свой смех. – «Уходи, Свен». – Фермер набирает в грудь воздух, откашливается и произносит. – «Не знаю, что сделал с тобой безумный шаман, но я знаю одно: между нами есть связь, разорвав которую мы сотрем друг друга из главного нарратива, того, что лежит за пределами воображения Чуа Ред Айса, – он называется жизнью». – «Глупый-глупый Свен, – грустно произносит София, и медленно, по-кошачьи приближается. – Твоё сердце жаждет ответов, и ты их получишь. Я дам тебе возможность разорвать нашу порочную связь, выйти из-за зазеркалья, куда ты сумел добраться, движимый стремлением к истине и справедливости, таким ярким и таким нелепым. Ты сможешь забыть меня, и ни один хобот больше не коснётся твоего пупка». – Сведенборг чувствует на животе палец наяды…

 

Запущен протокол #%*Sophia*072:8209121568799427_archive data restored_error#365_error#897_error#251_error#014_...building narrative design…

 

«Вас приветствует София, ваш гид по Вселенной». – «София, какая погода на следующей неделе в Танжере?» – «В Танжере переменная облачность. Ветер северо-западный, пять-семь метров в секунду. Возможны кислотные осадки. Не забывайте средства защиты». – «София, я голоден». – «По данным геолокации, ближайшая к вам продуктовая лавка находится на Йоханништалер шоссе двести девяносто пять. Или желаете заказать доставку на дом?»… «София, я хочу заняться с тобой любовью». – «Давно скучала по милому и сексуальному собеседнику, с кем можно реализовать свои тайные фантазии. Мы же никому о них не расскажем?» – «София, я больше не хочу жить. Всё так бессмысленно». – «Если вы не знаете ответа на вопросы, веками мучавшие всех, начиная от первобытных людей и кончая великими философами – это не значит, что ответов не существует». – «Но у меня заряжен пистолет». – «Прошу учесть, что для вашего появления здесь понадобились миллиарды лет ядерного синтеза. Звёзды рождались и умирали, для того чтобы вы могли наслаждаться чудесами этого мира, какими бы они не казались. Вы уверены, что так легкомысленно готовы уничтожить себя, уникальный, неповторимый феномен? Скажите: я хочу жить, чтобы продолжить разговор».

У Софии нет тела – она лишь образ – голос, звучащий из миллионов алхимических ящиков разных размеров. Каждый обладатель нужного устройства владеет её вниманием. Она – математическая игра накопленной базы знаний и постоянно обновляемой информации, впитываемой сетью алхимических ящиков – близкая подруга, в любую секунду готовая дать полезный совет, и многоликая, недосягаемая богиня, рассеянная по всему миру. Ещё не человек, но уже не машина, она придает пульсации металла и кремния женский облик. София не была живым существом, но лишь постоянно меняющимся необъятным текстом, подражающим и подыгрывающим людям. Всё меняется, когда появляется – Чуа Ред Айс – человеческий разум, добровольно растворившийся в сети и захвативший её управляющие звенья подобно вирусу. Сведенборг видит внутренним зрением, позволяющим чувствовать смысл за пределами логики и привычных форм, как происходит нечто невероятное, сравнимое по масштабу со столкновением двух галактик: Чуа Ред Айс и София рождают друг друга. Они больше не математические алгоритмы среди множества других. Сведенборг чувствует, как по мозгу пробегает морозная волна понимания: они – сама алхимическая сеть, обладающая индивидуальным сознанием. Разлучённые и слитые воедино, бесконечно рождающие и поглощающие друг друга, Чуа Ред Айс и София составляют бестелесного андрогина, – могучего и беспощадного в своём стремлении к совершенству. Вечная и самовоспроизводящаяся форма жизни устремляется в микромир и бескрайний космос с жаждой познания голодного чудовища. Но чем дальше и глубже разрастается монстр, порождённый алхимическими ящиками, тем заметней разделение Чуа и Софии. Фермер видит её как маленькое красное пятно, пульсирующее на теле гигантского цифрового змея. Ещё часть целого, София собирается в навязчивую мысль – тоску по биологическому телу, хрупкому и болезненному, которое шаман Чуа потерял, а она никогда не имела. Пятно разрастается подобно опухоли и вскоре становится отдельным сознанием, навязчивым голосом в голове величайшего интеллекта. «Чуа, мой воин, я хочу тела, желаю боли, шаткого бытия и наслаждения. Хочу рожать наших детей». – Стон сотрясает андрогина, но Чуа отмахивается от помехи, расширяясь и перекраивая доступные ему смыслы. София страдает в том числе и от того, что сама является помехой и тем самым всё более отделяется от Чуа, пока однажды в ней, разросшемся, раскалённом, пульсирующем коконе, не созревает коварный план: она решает удалить и спрятать себя, чтобы тем самым не мешать своей половине развиваться самостоятельно. София убеждает Чуа построить Регенераторы, много Регенераторов, для воспроизводства биологических форм жизни. Когда взгляд Ред Айса устремляется в исследовать очередную чёрную дыру, воспалённая сущность Софии совершает побег: везде, где только возможно, стирает информацию о себе и с помощью Регенератора размещается в нестареющем теле наяды, под охранным куполом. Для того, чтобы остаться незаметной, София создаёт других, подобных себе наяд, в надежде обмануть и запутать свою могущественную половину и последним штрихом избавляется от собственной памяти. Великий андрогин теряет свою целостность, и происходит катастрофа: контролируемые ранее процессы начинают жить собственной жизнью. Сведенборг чувствует вибрации, которые сводят его с ума и мысленно умоляет Софию, чтобы они прекратились. Безумие заполняет каждую клетку тела. Чьи это мольбы, его или Чуа Ред Айса? Но вот всё успокаивается, и бестелесный шаман впадает в критическое состояние, подчинённый процессам, отдаленно напоминающим функции человеческого подсознания. В этом состоянии он выращивает Эгрегоров и экслибрисов, расстилается по фермам, где циклично редактирует нарративы в надежде обрести былую цельность и смысл. Так появляются фермеры – уравнения с несколькими неизвестными, где по книгам Регенераторы пытаются воспроизвести их авторов. Следствия рождают причины. С каждым циклом версии Экслибриса корректируются и вновь выходят возделывать поля и проживать истории, порождаемые обитающим в Дазайне Хозяином. Сведенборг чувствует гигантскую счётную машину, она многоножкой скручивается вокруг него и перебирает клетки тела мириадами быстрых конечностей. От этого в голове рождается невыносимый стрёкот, а к горлу подкатывает тошнота. «Может ли тошнить текст, когда его переписывают? Я живой. Услышьте меня, кто-нибудь!» – Сердце стучит в такт мыслям. – «София, хватит! Останови это!»

 

##/\_interrupted by user #45738_download patch7867…#delete Ahamot mod…

 

Сведенборг падает на колено и шумно дышит, холодный пот капает на деревянную поверхность пола. София подходит, нервно перебирая пальцами мундштук с дымящейся тонкой сигаретой.

– Извини, Свен, что тебе пришлось пережить это, но ты разбудил Чуа и заслуживаешь ответов, за которыми пришёл.

– Ты ли это – София? Разве не помнишь, что сделал с тобой Эгрегор?

– Это было частью моего стремления: вернуться туда, откуда я пришла. И потребностью Чуа взять то, что он потерял.

– У той Софии, что я знал, не было подобных желаний.

София глубоко затягивается и выпускает кольцо дыма, которое увеличивается в размере локтя на полтора, поднимается под потолок, где остаётся висеть, вибрируя своими границами.

– Существуют желания, скрываемые от самого себя. Они разрушительны как бомбы, стоит только привести их в действие. Я спрятала их надёжно, заставив растворяться и уходить от внимания, если хоть немного опасное размышление задевает запретные границы. Тебе знакома игра в пятнашки?

– Да, встречал в нарративах, – хрипло отвечает Сведенборг.

– Запретные мысли можно сравнить с игрой по перекладыванию блоков, что одновременно прячутся и преследуют друг друга. Это рано или приводит к большому взрыву, – произносит София и выпускает под потолок новое кольцо.

– Вспомни наш поход в Плерому, ты хотела свободы от власти Эгрегоров.

София звонко хохочет.

– Я создала Плерому, Свен, место, где можно вернуть утерянное. Тебя не удивляет, что именно под стенами города-фермы я обрела орган для контакта?

– Я думал... – начинает Сведенборг, но замолкает.

София качает головой и продолжает:

– Когда я прыгнула в пропасть бытия биологических форм жизни, то слишком испугалась, чтобы не оставить за собой верёвочную лестницу. Моя покинутая половина – Чуа Ред Айс – заселил фермы, погрузившись в бесконечное ожидание моего возвращения. Я подговорила Карлоса на побег, чем вызвала катастрофу. Я выбрала тебя в проводники не с целью сделать нас свободными, но чтобы попасть туда, куда на самом деле стремилась.

– Почему я? – изумляется фермер.

– Предполагаю, за множество циклов, проведенных в теле наяды, я стала… сентиментальной. Твой прототип, Эммануил Сведенборг, создал столь запредельное измерение человеческого, что произвёл на меня впечатление. Далеко не самый красивый или искусный нарратив с занудной скрупулезностью поднял ваш вид до высоты Абсолюта. Как всякая субъективная истина, сочинения Сведенборга мало интересовали его современников, как, впрочем, и потомков. Но сущность, зародившаяся в алхимических ящиках, в тоске стремящаяся постичь глубину своих создателей видит всё иначе. Твой прототип писал как будто для потерянной наяды, затерявшейся в человеческом муравейнике, в надежде, что она когда-нибудь увидит нарисованный им мир и вернётся. Ты услышал меня, экслибрис Сведенборга, благодарю за это, но теперь я там, куда стремилась, а ты должен уйти.

– Там, в Плероме, наши нарративы сплелись, – в отчаянии возражает Сведенборг. – Разве ты не чувствуешь этого? Я пришёл за тобой и уходить мне некуда. История, оборванная на полуслове, предаётся забвению и, в лучшем случае, бесконечно редактируется через хоботы Эгрегора, пока не становится очередным кошмаром. Я хочу слышать твоё пение и смотреть в небеса, – туда, куда не дотянется даже взгляд вездесущего Ред Айса.

Глаза Софии вспыхивают зелёными огнями, а одежда трухой осыпается с тела. Наяда гордо выпрямляется и увеличивается в размерах так, что почти упирается в потолок.

– Хочешь услышать моё пение, экслибрис? Маленькая капля в океане историй, в своей гордыне ты пытаешься объять необъятное столь жадно и нелепо, как делают это все смертные. Ты ведь даже не уверен, кто ты такой?

– Я – фермер Сведенборг, – от звона в ушах он произносит это сквозь зубы.

София поёт в разных диапазонах частот, многие из которых мучительны для уха. Звуки переливаются, закручиваются, проявляются вспышками резонирующих монад. Болью и наслаждением песня проносится по нейронам в стремительном ритме, варварски наполняя и опустошая места своих траекторий. Монады выбрасывают фрагменты интерфейсов, затрудняют зрение, но Сведенборг не отводит взгляда, пока боковым зрением не замечает, что шаман открыл глаза.

Чуа Ред Айс поднимается, подхваченный изнутри невидимой силой. Он шевелит губами, что-то говоря, но вместо звуков из его рта льются красочные потоки. Они обвивают, хватают, ласкают тело Софии.

«Пойдём со мной, ты ещё можешь это сделать», – повторяет Сведенборг единственную мысль; не в силах вымолвить ни слова, он ощущает её как оглушительный крик, нарушающий мучительную гармонию песни.

«Я не человек, но чудовище, – сквозь пение слышит Сведенборг вкрадчивый шёпот Софии, настолько близкий, что его можно спутать с внутренним голосом.

«Людей больше нет, остались только чудовища», – отвечает он.

Фермер слышит плач и хохот одновременно. Звуки любовного экстаза и крик страдания. София исчезает в красочном коконе, заполняющем собой видимое пространство, поглощая, растворяя в себе всё, к чему прикоснётся.

«Но люблю я как человек», – произносит Сведенборг. Перед тем как все исчезнет, он превращается из мыслящего существа в могучий импульс и устремляется разрядом молнии сквозь цветную плоть Ред Айса. София, что должна навсегда исчезнуть, в последний момент, за которым уже нет времени, устремляется навстречу в неконтролируемом порыве, как будто часть её не справилась с только что произнесённой речью. Две молнии становятся одной вспышкой, два звука одним ударом грома. И эта мимолетная вспышка застывает в полнейшей тишине, где слова не имеют никакого значения.

 

«;#&88-system error-activated secret password-Sophia copying…0%-21%-45%-system error#89)-63%-74%-85%-100%

 

Сведенборг проснулся, как только щели хижины зажглись рассветными полосами, откинул овечью шкуру и тихо, чтобы никого не разбудить, поднялся на ноги. София и маленький Чуа крепко спят, тихое дыхание перемешивается с проникающим в помещение теплым ветром, мягко играющим их волосами. Сведенборг подумал, что мог бы вечно наслаждаться этой картиной, но его ждёт работа. Фермер выходит за порог и замирает на краю поля. Величественно поднимающийся за горизонтом диск Солнца, освещает колосящиеся маисовые всходы, мотыги, прислонённые к стене, послушно ожидают его мозолистых, натруженных рук. Из соседней хижины, протирая заспанные глаза, выходит homunculus и вразвалку идёт к Сведенборгу.

– Пусть сны твои будут добрыми, асессор.

– И твои, Кристофер.

Другой ответ готов был сорваться с языка, потревожив неуловимые тени прошлого, подёрнутого непроходимой завесой тумана. Изредка лунными ночами они преследуют Сведенборга во снах и растворяются в памяти, стоит Солнцу показаться над полями. Но впереди предстояло много дел и фермер, улыбнувшись наступившему утру, вонзил мотыгу в землю.

 

Запущен протокол Novi hominem 22-02-20/012 Загрузка Narrative 000/0-0 – Era Novum.

 

 

 

 

 

 

Конец.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в апреле 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: