Местные новости 1.1

Ты сбился с ритма, дерзкий вопросительный знак.

Теперь ты пьяно блуждаешь в темноте, нахал, не владеющий рифмой.

Беспардонно являешься там, где тебя совсем не ждут.

И бежишь моих пальцев,

Когда без тебя не обойтись.

Недавно понял: я – единственный термометр, который у меня есть. Правды нет. Как нет холода и жары. А есть только удобная одежда и точные слова. Для меня, для сегодня и для сейчас.

Во времена, когда мне приходилось подпрыгивать, чтобы достать до красной кнопки дверного звонка, я уже точно знал, кем хочу быть. Конечно же, писателем, ну или военным… Осторожный мальчик в коротких шортах из вельвета. Тогда я любил писать письма. Назовем это письмами. Крепко зажмуривался. Как можно глубже залезть вглубь собственной головы. И повторял. Через десять лет мне будет двадцать. Хосподи! Как много-то!!! Но я тогда все равно буду помнить. Себя. Сонное волшебство моего детсадовского двора. Горы терриконов, и Ниагары ручьев. Разбитые коленки моей соседки. Всю убогую роскошь моего крупнопанельного детского жития… Всё: до точки и до капли. Пока еще ничем не разбавленную горечь и сладость. Нечто, которое заставляло давать сдачи, упав, вытирать от кровавых соплей разбитый нос и бежать дальше. Жить. Время добавляет воды, но не новых переживаний.

Вертясь на геморроидальном стуле, закинув ногу на ногу, я пишу новости. Местные новости. Всасывая, один за другим красные честерфилды и щербатые чашки очень плохого, но крепкого кофе. Местные новости. Бытовые убийства и торжественные открытия. В комнате, где я этим занимаюсь, много сигаретного дыма и пятен на стенах. От клавиатуры у меня холодеют ладони. И кажется, горечь во рту уже разъедает зубы.

Нет, я не разоблачаю олигархов, не борюсь с коррупцией, не воюю с чиновниками. Я пишу местные новости. Местные новости похожи на деревья бонсай. Такие же, как в лесу, только в масштабе 1 к 20. Мальчик в вельветовых шортах считает, что это колоссальная дезинформация. И за ней скрыт грандиозный, таинственный и неотразимый заговор. Фальшивая витрина.

Предмет заговора – пустота. Скрыть, замазать, замаскировать, заретушировать то, что воцаряется в наших умах, заливает со стен потолков наши комнаты и связывают нас своими невидимыми путами. Будто бы кто-то украл и продал усталой и старой Европе весь наш молодой zeitgeist. А мы все больше начинаем сомневаться в собственной реальности. Кто-то ищет подтверждения в наркотиках, другие тонут в телевизоре, синтетических слабоалкогольных напитках и растворимом кофе в рабочее время, а третьи просто исчезают, о них говорят просто: «Он уехал работать».

Местные новости – это кляксы Роршаха, они похожи на бабочек или фехтовальщиков, но на самом деле это всего лишь пятна. Местные новости – это пересказ событий, которые ровным счетом ничего не значат. Ничего бы не изменилось, если бы они не произошли. Местные новости неинтересны и несуразны, как вымершие животные. Но они были. И это моя работа.

Я – дом. И я угловат. Сквозняки гуляют в железобетоне моих ребер. Строить меня начали довольно давно. Но, кажется, обо мне забыли. Жильцы предпочли для себя другой район. А мне остается только запах и вкус сырого бетона… Кальций, утратив способность расти, начинаешь от него окаменевать. Почему?

Дома, которые не успели достроить, не совсем принадлежат нашему мирозданию. Они всегда на полпути между абстрактно-геометрическим занудством воображения архитектора и реальной одышкой, которая одолевает нас всякий раз, когда мы бежим вверх или вниз их лестницами. Во сне ко мне пришел один из них. Гибрид постели и моста. Вместительный, как коробка от японского телевизора. Он неслышно, но уверенно возник из тумана в моем сне.

Строители бросили его, как неблагополучные родители. Успели, всего семь этажей. И серая нагота бетонных плит, невразумительные разводы сырости. Тут и там. Как улики чего-то постыдного, как фигуры героев не вышедших из подсознательного…

Ветер и звуки сотрясали меня. Я шел по лестнице без перил очень осторожно. Боясь соскользнуть в пустую шахту лифта. Как в фаллопиеву трубу бесплодной женщины. Но я не мог отказаться воображать себе будущих, а вернее не будущих, будущего там нет, жильцов этого дома. Да, я нашел и себе там квартиру. Подходящую. Как раз на этаже, который стал последним. Мой необитаемый остров, волшебный дом, где я хочу укрыться, находиться вне времени. Пустые комнаты, одинаковые как зеркальные отражения.

Окна без стекол, глаза лишенные век, плакали холодным ветром. Мне стало зябко и сыро. И я тоже заплакал. Я нашел кусок мела в углу. И нарисовал камин на стене. Получился кривой и безобразный. Не тот художник. Не реалист. Зато у этого камина была труба. Жадная и стремительная. Можно сжечь всё. Что нарушает мой покой. Жечь. И дым, будет течь по ней в небо быстро и уверенно, как кровь по венам. В небо, которое приемлет всё.

Кажется, на растопку пошло и что-то такое, что ни в коем случае нельзя выбрасывать. Слишком много всего я бросил в печь, чтобы согреть мой дом. Нечто такое, чему не место в небе. Что-то настолько теплое и мое, что может пробить в нем дыру. Зачем же я себя обманывал? Ведь теперь это небо смотрит на меня с ненавистью. Как на неблагодарного. Небо хмурится серой ватой смога и дождя. Небо обязательно скажет мне. Ты отказался от моих даров. Неужели, думаешь ты, что я приму тебя?

Хрупкая, затаенная слабая тревога-надежда. Жук-светлячок, запертый в сундуке, просится на волю. Хрупкие, непрочные нити, которые связывают тебя каким ты был, стал и мог бы быть. Как в рыжих волосах древней Евы, в пряже Мойр связаны судьбы всех людей. Неужели, их так легко обрезать, порвать. Нет, они рвутся сами собой. И ты становишься пустым, невесомым. Без памяти и боли. Голый.

Зевнув, отодвинуть стул, встать и подойти к окну, как я, опять зевая, вижу падающий пеленой с неба янтарь-покой. И прохожие степенно бредут по своим делам, стараясь не замечать того, как они все более становятся похожими на мух, застывших в янтаре юрского периода. Броситься в окно, в усыпляющее течение вязкости этого серого янтаря. Нырнуть и полететь. Врезаться в мягкую упругую подушку, и не выбраться наружу никогда.