Огненное колесо

* * *

Память…Нет ярче примера:
Троя, не рухнув, стоит у Гомера.
У Гесиода цветёт резеда.
Йорик Шекспира не жил никогда.

То, что воссоздано было пером,
даже за гробом грохочет, как гром.

Вечно живое, творящее слово
тлен не затронул, пожар миновал.
Кружится в вальсе Наташа Ростова,
первый и вечный – не кончится бал!

Тумба да Юмба (песенка для театра кукол)

Как-то в эфире, в телеэфире,
Нас просвещая, пел господин:
“Тумба да Юмба – будет четыре.
Юмба да Тумба – будет один”.

Думал я долго, думал без страха:
Время такое, жизнь такова –
Тумба да Юмба – два олигарха.
Юмба да Тумба – всё-таки два!

Некто стрелок потряс головою,
Взял и почистил свой карабин.
Тумба да Юмба – было их двое.
Юмба да Тумба – стало один.

Судьи вскричали: “Ты – укокошил?”
Он отвечал им: “Я не глухой.
Юмба был парень очень хороший.
Тумба был парень очень плохой”.

Ветер над Тумбой жалостно воет.
Юмба один дожил до седин.
Тумба да Юмба – было их двое.
Юмба да Тумба – стало один.

* * *

Жалею артистов сегодняшних лет:
Есть имидж артиста, а имени нет.

Мелка в этой сетке для звёзд ячея.
А где ж исполинская сила твоя?

Подброшен наверх, в пустоте ты завис.
На черепе Йорика пыль закулис.

Весёлый, азартный, красивый,
Ты стал золотым пораженьем России,

Игрушкой презрительно импортных дам.
Прости, я в игрушки тебя не отдам.

Суровое дело – Россию тревожить.
То лживою правдой, то искренней ложью.

Люблю тебя утренним, ярким и вешним,
Ценю твой талант при ТВ не сгоревшем.

Зачем тебе крики и хохот, и свист?
Есть имя для родины – русский артист.

* * *

Ни моря, ни тучки жемчужной.
Чита. Лай тюремных собак.
В их мозг натекает от стужи
Тяжёлый арктический мрак.

Грызутся, заходятся воем,
Цепями гремят на бегу.
Как будто конвой за конвоем
Уводят в ночную тайгу.

Оклад православной иконы
Настужен оконным ледком.
Георгий с копьём-всё же конный.
Христос всё пешком да пешком.

Бредёт, страстотерпец, шагает
Народной беды инвалид.
И снег под босыми ногами
Не тает – шипит и горит.

Лучшие стихи о дружбе народов

Русский я. Русью болел. Отболел. Вновь болею.
Пью вот с бурятом и тайно бурята жалею.

Он “архивариус”, варит в честь друга архи,
Пишет при этом трезвейшие в мире стихи:

“Пассионарность народов нельзя торопить.
Если вдруг русский помрёт – с кем бурят будет пить?”

– Пить? С кем попало, – еврей пошутил, как всегда.

“Пить! С кем попало буряты не пьют никогда!”

Летописец над "Словом"

Как узорно, звучно это “Слово”!
Клич и плач, и трубы в серебре.
Жаркий блеск шелома золотого,
Тайный звон на раненой заре.

За рекой, как лебеди, туманы.
Что ж, пора коней своих седлать.
Быль создать. Не поздно и не рано
Крест принять, а князю – исполать!

Путь открыт, неведомый и мглистый,
Где среди побоищ и пиров
Позлащённый кубок византийства
Русской брагой полон до краёв.

Пусть потом колдуют летописцы,
Озаряет свет иконостас.
Слово создано. Пора молиться.
Будь что будет – Бог за всё воздаст.

Вальс мой венчальный

       Альбине Истоминой в день 60-летия.

Осень. В лесу золотые сугробы.
В белом лесу мы счастливые оба.
Кроет колени листва золотая.
Падает, ластится, кверху взлетает.

Листья осенние нам как награда.
Как беззащитны от ветра они!
Скоро закончится день листопада.
Быстро закончатся лучшие дни.

Синий твой плащ, словно небо России,
Мне подари, наслаждаясь судьбой.
Юная девочка в плащике синем,
Нет ни одной, чтоб сравниться с тобой.

Сбудется счастье? Листва золотая,
Что ж ты роскошно под ноги легла?
Что ж ты, душа, замираешь и таешь,
Ждёшь не дождёшься родного тепла?

Падают листья. Трепещет сердечко.
С кем же я буду, кого полюблю?
Может, куплю золотое колечко.
Может, уже никому не куплю.

Где-то внизу заворочалась Шилка,
Дрожь по реке, словно утренний дождь.
Кто ты такая – девчонка-пушинка,
В синем плаще, испугалась и ждёшь?

Страшно. Призывно. И горько, и сладко
Видеть тебя и жалеть, и любить.
Как ты открыто и как ты украдкой
Плащ свой прикроешь, чтоб снова раскрыть.

Девочка-чудо! О, с кем ты связалась?
Всхлипнут подруги и вскрикнут друзья.
Незащищенность одна лишь осталась –
Тронуть нельзя и не тронуть нельзя.

Ветер дохнул мимолётной угрозой.
Ветер-ревнивец всегда нелюдим.
Вальс наш венчальный был в белых берёзах.
Вальс наш прощальный, он неповторим.

Честно любить, – значит жить с перегрузкой.
Скажет об этом мужчина любой:
Сколько же силы, той силушки русской
В жизни уйдёт на одну лишь любовь.

Дом свой открою в осеннюю полночь.
Тихо придёшь без огляда назад.
…Я ведь родился в сентябрьский полдень.
Ты ведь влюбилась в хмельной листопад!

Последний лодочник

Осень. Сибирская дикая осень.
Ветер венчальные платья уносит.
Жизнь, как юбчонка, порой коротка.
Медленно Шилка поводит плечами,
Резко обратную лодку качает.
Зябкая зыбь подо мной глубока.

Родина! В день роковой непогоды
То ледоставы, а то ледоходы.
Знающий, я никого не зову.
Берег мой левый и берег мой правый.
Лодочник старый, седой и усталый,
Я в одиночку вдоль Шилки плыву.

Наши прощанья и рукопожатья.
Снег полетел, как венчальные платья.
Отмель зовёт – там становится лёд.
Космос глядит. Млечный Путь вопрошает –
Что там за лодочник лодку качает,
Плачет и тихо в низовья плывёт?

Родина! Вечно пустынная Шилка.
Белый снежок на плечах, как пушинка.
Как одинока родная река.
Ветер с верховий поводит плечами,
Резко обратную лодку качает.
Тайная глубь подо мной глубока.

"Возраст такой или ветер такой..."

       Н.К.

Возраст такой или ветер такой –
Поздние дни, словно листья, шуршат.
Люди и тени ушли на покой.
Необитаемой стала душа.

Воздух серебряный чуть позлащён.
О неразумная, гордая высь!
В тайное знанье имён и знамён
Тщетно стучится проклятая мысль.

Солнце – основоположник тепла –
Ласково смотрит, как белый монах.
Песня допелась, и жизнь отцвела
В умных словах, в непростительных снах.

Листья метёт, по дорожке метёт.
В Библии, в общем-то, сказано всё.
Это – прошло, да и это – пройдёт.
Крутится огненное колесо.