Незабудки

 

 

 

Помяни, Человеколюбче Господи, души отшедших рабов Твоих младенцев, кои во утробе православных матерей умерли нечаянно от неведомых действий, или от трудного рождения, или от некоей неосторожности, или сознательно загубленных и потому не принявших Святого Крещения. Окрести их, Господи, в море щедрот Твоих и спаси неизреченною Твоею благодатию, а меня, грешную (имя), совершившую убийство младенца в утробе моей, прости и не лиши Твоего милосердия. Аминь.

 

(молитва женщины, совершившей аборт)

 

 

Она смотрела в зеркало с удивлением и испугом… На обычно бледных щеках появились какие-то странные коричневые пятна. Что это? Солнечные поцелуйчики-веснушки? Сомнение зародилось в ее душе. Неужели опять?!…

 

Малышка тихо посапывала в кроватке, она была спокойной и очень жизнерадостной. Ее искристый взгляд, постоянная улыбка – все говорило о том, что ребенок доволен жизнью, что он здоров и его здесь ждали… Ну почему так? Почему человеку дано право выбирать, кому стать избранным, живым и любимым, а кому отправиться в мусорный бак? И почему именно женщина должна делать выбор, кому из детей открыть дорогу в мир, а кому ее закрыть навсегда. Ведь это страшная ноша, и нести ее нужно до конца дней…

 

Доктор Евгенич молча вытирал руки. Она смотрела на него умоляющим взглядом, с ужасом ожидая приговора… И он кивнул головой.

 

– Как обычно. Я бы удивился, если бы ты не была беременна! Детка, ну когда вы начнете предохраняться? Говорил же тебе, что даже сидеть на диване рядом с Саней тебе надо в скафандре! Да, 16 абортов – это уже перебор! Как-то не по-людски.

 

– Какой срок? – еле слышно спросила Марина.

 

– Пять недель. Готовься. Завтра жду. С анализами и хорошим настроением.

 

В коридоре ее встретила подруга-доктор. Они любили потрещать, поболтать о своем, о женском, но сегодня было не до того. Оля, увидев заплаканные глаза подруги, молча взяла ее за руку и завела к себе в кабинет.

 

– Раздевайся. Уточним срок. Ну что ты, развела тут сырость. Первый раз такое счастье, токсикоза нет, все легко и просто, рожать надо. Это знак судьбы! – после этих слов из глаз пациентки просто ручьем потекли черные от туши слезы.

 

– Издеваешься? Бабе 35, третьего ребенка я не потяну. Ты же знаешь, что мне второго запрещали рожать с моим букетом…

 

– Никакого букета нет! Тебе вообще говорили, что ребенок с патологией будет, видели бы эти знатоки твою малявку – вот бы удивились! Ну, не реви. Вот, напугался, дружочек, – ласково сказала Ольга, изучая монитор. Брови ее удивленно поднимались, она даже присвистнула.

 

– Ну что, подруга, об аборте забудь. Сроки все вышли. Что-то Евгенич чувствительность потерял… Минимум четырнадцать недель. Так что будем сохранять, дорогуша. А вот тебе портретик на память. Первое фото, так сказать.

 

И подала маленький клочок бумаги, на котором среди черноты вырисовывался странный силуэт. Как она там что-то могла увидеть – непонятно. Только крючочек на этом листочке при ближайшем рассмотрении и ей тоже показался очень симпатичным и каким-то родным… Она уже начинала любить его...

 

А потом была война. Не мировая, конечно, так, локальный конфликт в пределах одного дома. Мягкий и шелковый, как казалось со стороны, Саня вдруг категорически запретил рожать. Не помогали ни слезы, ни трогательный портретик, ни простые человеческие слова. НЕТ! И это не обсуждалось.

 

– Я знаю, о чем ты думаешь, даже не пытайся обмануть меня! Если ты пойдешь мне наперекор, то останешься одна с тремя детьми! Пусть это жестоко, но справедливо! Если ты не научилась думать головой, так может страх тебя остановит! Я не хочу плодить нищету!

 

Больше всего на свете она любила сейчас этого маленького беззащитного человечка внутри себя, у которого наверняка вот такие же кудрявые светлые волосики, как у маленькой дочурки в кроватке… И такие же черненькие кругляшки-глазки и пухлые губки, словно обрисованные карандашом… Как защитить его? Как уберечь от этой страшной участи?

 

Всю ночь она просидела в кресле, нашептывая нелепые, но милые слова, обращаясь напрямую к Господу. Она не знала ни одной молитвы, но не беда, ведь Богу все равно, в каких словах обращаются к нему! Главное – говорить от души и с верою! А души и веры в ней сегодня было столько, что хватило бы на десятерых! Утром она была уверена – все будет хорошо! 

 

Но когда она вышла из состояния, близкого к трансу, то оказалось, что пора идти на эшафот! Муж по-прежнему не принимал никаких вариантов, ей уготовано только одно – аборт! Или прямо сейчас он соберет ее чемодан и отвезет ее вместе с детьми к родителям…

 

Была еще слабая надежда, что доктор Евгенич, узнав о приличном сроке, откажется, но увы! Ничто не остановило любимца женщин и мужей… Вот разложены стерильные инструменты, как в камере пыток… Вот готов шприц с наркозом… «Иди… Сейчас мы его убьем…» Это стучало в голове несчастной, она металась, пытаясь вырваться, ее укладывали на кресло, она снова соскакивала, выдергивала ноги из заглушек, вырывала руку со шприцом и бежала прочь, чтобы спрятаться самой и спрятать еще не рожденное, но уже любимое дитя… Снова и снова ее силой приводили в это проклятое кресло и в конце концов распяли… Ноги привязаны, руки держат здоровые мордатые тетки… Поехали….

 

Она видела их… Их было много, все были красивые и грустные… На них были белые одежды… Они замерзли и хотели есть… Но им никто не мог там помочь… Потому что МАМЫ нет с ними… Она кинулась к ним, она ползала перед ними на коленях и слезами и горячим дыханием своим пыталась согреть эти маленькие босые ножки, крошечные ручки, худенькие тельца. Простите меня, мои кровиночки, простите вашу непутевую мамку, что вот так запросто взяла и выбросила вас…

 

Этот день чуть было не стал для нее последним. Она категорически не хотела просыпаться от наркоза… Давление упало, пульс едва прослушивался, и только слабые стоны и слезы говорили о том, что она жива… Потом вдруг разом она очнулась и с удивлением посмотрела на тех, кто окружал ее. Она снова здесь. В этом жестоком мире. А малышам придется еще подождать ее.

 

Как всегда после аборта – а для него это была привычная процедура – Саня приехал за женой к вечеру. Ей сообщили о его приезде. И она, несмотря на протесты медсестер, встала и пошла к нему. Он стоял у двери и думал о чем-то приятном, улыбка блуждала на его довольном лице. Но тут вошла она… Тошнота подкатила к его горлу. За день она постарела лет на тридцать, седина сияла на висках, губы были искусаны до крови, руки в синяках, а красивая сорочка с голубыми незабудками была сплошь улита кровью, ведь кровотечение никак не могли остановить.

 

Он ни о чем не спрашивал. А она ничего не говорила. Зачем… Ведь все было написано в ее глазах… Он со страхом заглянул в ее расширенные зрачки и увидел в них дорогу в ад…