Незабудки

 

 

 

Время лечит физические раны, затягивает рубцы на теле, но не на душе. Она, родимая, стенает порою так, что кажется, что только вчера покрылась она кровавыми струпьями, которые ноют и зудят с каждым днем все сильнее. Именно эта застарелая нудная боль приводит людей на больничные кровати, а иным дает в руки оружие, заставляя самим прерывать свои страдания. Но суицид – это удел слабых. Сильные духом запирают больную душу на замок, надевают улыбку на лицо и живут во имя или вопреки… И только глаза существуют отдельно от этой маски, потому что их, матрицу нашей всей жизни, изменить нельзя, все записывается в них и хранится до полного уничтожения информации. Ничего не поменялось в этом мире. Все по-прежнему – дом, работа, дети, муж… Но сорвало ураганом жизни розовые очки с глаз Марины, и мир стал иным. Серым и неуютным. В голове стучала одна и та же мысль: я зачала зло, и оно должно родиться!

 

Как прожила она эти долгие месяцы – одному Богу известно! Но молодой здоровый организм еще не готов запустить программу самоуничтожения, и постепенно она стала возвращаться к жизни. Сначала появились яркие цвета в детских игрушках. Потом она вдруг заметила сияющие всеми цветами радуги комнатные цветы на подоконнике. И вдруг мир звуков и цветов разом обрушился на нее. Будем жить. Ведь если дана эта жизнь, то не просто так, а для чего-то…

 

Через 8 месяцев она снова стала прежней хохотушкой-Маринкой, способной завести с пол-оборота целую толпу. Но все равно она ждала, что за ней придут. Именно поэтому она нисколько не удивилась, когда в один прекрасный день резкая боль в боку заставила ее согнуться пополам. «Ну вот, началось!» – хладнокровно подумала Марина, и уже через час она лежала на кушетке перед аппаратом УЗИ. Ольга сосредоточенно смотрела на экран, и выражение ее лица снова не предвещало ничего хорошего.

 

– Слушай, подруга, я ты почему пришла? Ну, это фантастика, ты не можешь это чувствовать…У тебя внематочная, но срок настолько мал, что ты не должна ощущать никакого дискомфорта!

 

– Я чувствую! Я знала, что это будет. И знаю, что будет дальше. Дальше будет НИЧЕГО.

 

– И что же будет дальше? Ты тут сказки себе не сочиняй и голову себе не забивай. Ничего страшного не происходит. Банальная внематочная беременность. Это сейчас лечится как насморк, подумаешь, продырявят маленько. Пока иди домой. Через десять дней, если не станет хуже, придешь – посмотрим. При малейших признаках боли или кровотечения звони мне!

 

Марина знала, что все хорошо будет еще две недели. Две с половиной. И надо было сделать все свои дела. Она с упорством ослицы навела в доме порядок, несколько раз ловя себя на мысли, что перед похоронами необходимо заменить обои в коридоре… Помыть окна в зале и на кухне. Да, и шторы еще надо постирать. А то как-то несвеже выглядят. Что ж, пожалуй, сегодня она знала, что люди, приговоренные к смертной казни и расстрелянные сразу, просто счастливцы, по сравнению с теми, кому уготована долгая отсрочка. Ведь ожидание смерти гораздо страшнее ее самой.

 

«Байки-побайки, матери – китайки,
Отцу – сапоги, няньке ленточки!…»

 

Писклявая, какая-то невероятно противная колыбельная, под которую много лет назад засыпала сама Маринка, удивительным образом действовала на малышку. Стоило только Марине замурлыкать себе под нос этот незамысловатый мотивчик, как дочка сразу же начинала зевать, в ее глазках появлялась сладкая дрема-поволока… Губки оттопыривались, ручки расслаблялись, как будто кто-то незаметно нажимал заветную кнопочку, выключив этот неугомонный организм. Ну вот и все. Последний поцелуй. Марина припала губами к маленькой ручке, и вдруг резкая боль резанула ее… Больше она не смогла разогнуться. Машина скорой помощи неслась по сумеречным улицам города, собирая все кочки и колдобины. Боль была такой, что иногда сознание уходило, и Марина снова видела тех малышей. Они кружились в хороводе, делали это грациозно и легко. «Они летают!» – подумала в восторге Марина, и тут сознание на какое-то время вернулось к ней. Рядом стоял нахмуренный доктор с какой-то бумагой, которую надо было подписать… Она, как всегда в минуты смятения, схватила ручку в левую руку и разом подмахнула документ. И снова ушла, уверенная, что навсегда.

 

Там она снова увидела их. Они смеялись, прыгали от счастья, прижимаясь к ней. Они любили и ждали ее! И она была несказанно рада встрече с этими чудесными малышами. Они щебетали ей на ушко свои маленькие секретики, и она с умилением думала: «Как же я могла жить так долго без них… И как они могли выжить без меня!»

 

Но тут идиллия вдруг закончилась. Они резко отпорхнули от нее и встали рядом с белой женщиной со строгим лицом…

 

– Зачем ты пришла сюда! Твое время еще не пришло! Ты так и будешь предавать все время тех, кто любит тебя и нуждается в тебе? Иди туда, ты нужна детям! Хватит горя! Живи для них! И исполни свое предназначение! – ее голос был тихим, но очень властным.

 

– А как же эти малыши? Они тоже хотят быть со мной?

 

– Не переживай о них. У них все хорошо. Я присмотрю за ними. А ты должна замолить свой грех. Не словами, слова это пустое… Делами. Сделай хотя бы одно чужое несчастное дитя счастливым, и зачтется тебе… Иди!!

 

Марина вскрикнула, и провалилась куда-то в пустоту… Она цеплялась за что-то, падала, потом снова поднималась наверх и снова стремительно летела в бездну…

 

– Ну что, с приземлением!

 

Марина с трудом открыла глаза. Палата реанимации, два доктора и сестричка… Чему они так радуются? Ей было невдомек, что они увидели настоящее чудо воскрешения. Еще час назад ее собирались отправлять в морг. Все. Сердце остановилось, мозг отключился. И вдруг вздох… Стон… И молитва…

 

– Дайте мне карандаш… И лист… – прошелестела Марина. Ей поднесли огрызок карандаша, и она слабыми, но уверенными движениями вывела на куске картона лицо маленького кудрявого ребенка с ямочками на щеках и на подбородке. Она хотела запомнить того, самого маленького и забавного, что шептал ей на ушко ласковые слова… Это и был нерожденный, но самый любимый маленький Вовка.