Ломоть хлеба

* * *

Вибрирует пол самолета
С туристами меж облаков,
Южнее, южнее природа
Щедрее в раздаче даров.

На родину чая и перса,
И опиума, и Вед
Туристом, травмируя сердце
Моё – улетает сосед.

Качаются древности в коме
Под листьев реликтовый шум.
И множатся в фотоальбоме
Открытки – туристов триумф.

И в центр того плодородья
Чудовищно смотрит, как бог
Об элементарном уходе
За телом не помнящий йог.

Очнётся… И вывихнет ногу,
Боясь раздавить муравья!
Я здесь оглянусь на дорогу:
На смятое поле живья …

И выплесну вдруг из бадейки
Подонки – во имя цветов
Скликая в медовые клейки
Всех пчёл, а на корни – жуков.

* * *

Вечерами город пег.
В складках – валиками снег.
Кто в подвижническом жаре
Напевает «Харе, Харе»,
Меж ушанками снуя,
Одиночее, чем я?

Чист ведического гимна
В нём огонь, а в мире – дымно…
Но как бог и юн, и свеж
Славит имя божье меж
Сгрудившимися домами:
«Харе Кришне, Харе Раме»!

Что шикарные авто
Даже золото и то
Притягательность теряет,
Призрачное исчезает…

И о Кришне как о чуде
Демонические люди
Слышат пение окрест
И от тех людей и мест
Более я не завишу, –
Сам влюбляюсь в «Харе Кришну»

Йога

Заламываю на бедро
Ступню, крест на крест ноги делая.
Я в этом городе – ядро,
Среди ворон ворона белая.

Во мне безбрежное кипит,
Ломая межевые знаки,
И одинаково глядит
В глаза и бога, и собаки.

* * *

Блаженны в аэропорту
Сонливые, вверяясь богу, –
Не реактивную дорогу
Сновидя – не ревущих «Ту»,
А «жж», какое пишет овод:
Сознанью бытие не повод…

Тот, кто блаженнее всего,
Не менее ли всех разумен?
Кто там у трапа подл и шумен
Кричит: – прощай, – брюхатой скво?

А мир стоит и – ничего… –

…Ещё во имя совершенства
Как Вечность, Знанье и Блаженство
Определяя божество.

* * *

Ни в чьи не впутываюсь разговоры
И силе не чиню помехи,
Живу как в некоем году, который
Не числится в двадцатом веке.
И в лодке, лёжа меж громоздких весел,
Я слышу как под влажным днищем
Струятся воды Леты – плеса
Который я и вы не ищем.

* * *

…Трещали паруса и весла,
И мачты, вправленные в гнезда.
И те же, что и Трои, возле
Судов ахейских стыли звезды.

Высокой бездне распростертой
Над кораблями ужасался,
Толкаясь торсом в кромку борта,
Тот, кто Гомером назывался.

Кто человеческую доблесть
Свел походя к проделкам бога
Там, где вожди и кровь, и копоть
Костров так намешали много.

Но мне претит твоя жестокость,
Божественная Илиада:
Господне проникает око
Не глубже любящего взгляда.

* * *

Троя, все-таки, была.
Значит стены лежебоки
Нагревались до бела
И тесали их не боги.

Окунутся б лет за сто
До ахейцев в атмосферу
Той, не этой трои, что
Всем известно по Гомеру.

Черпайте же из котла
Архаической эпохи:
Мясо моего стола –
Пиршества былого крохи.

Игры

В ворота городов бьют посохи,
Глашатаи кричат о мире.
Кто как: кто по морю, кто посуху
Спешат в Элиду – ноги шире!
Что греку башни Вавилонии
И слава пирамид Египта?
Олимпионики Ионии
Ждут и резца и манускрипта.
Гераклы весей, кущ и пажитей
И малолюдных мест, и взморья
Сойдутся для метанья тяжестей,
Прыжков и схваток пятиборья.
В единоборстве на панкратии
Чья хитрость победит, чье мясо?
Решат палестры завсегдатаи,
Бесстрашные халифы часа.
Едва во всем великолепии
На кромке поля, дышло в дышло,
Четверки съедутся по жребию:
Кому какое место вышло, –
Подаст сигнал труба и дикое
Равненье с линии соскочит:
Весь мир, скрипя и ржа и гикая,
Смешается и загрохочет.
Назад и под колеса звонкие
Безумных морд роняя пену,
Прочь понесутся крупы конские,
Штурмуя плотной пыли стену.
Там, в свалке друг о друга колются
И дерево и кости живы…
О чем мечтает элин смолоду:
Не о венке ли из оливы?

* * *

В Афинах – толчея: всяк человек –
И варвары из-за морей и грек, –
На слово верит, сам вставляет слово
Иль поднимает болтунов на смех.
И время остановлено для всех,
И летопись для каждого готова.

И мореход, и сводник, и пиит,
И все, и вся – кричит, что не молчит:
Вся «соль земли», все нищее отребье…
Кто утверждает, что движенья – нет,
Наглядное хожденье – не ответ:
О сущем речь – о небе, как о хлебе…
А этот учит: коли Зевс есть Зевс,
То звезды ходят так, как на доске
Начертаны по наущенью Феба.
Зависит скорость звезд от их естеств:
Иная движется, как налегке,
Та – с тяжестью пересекает небо.

И далее вещает звездочёт,
И слушает его и жмот, и мот,
И грек и варвар, затая дыханье.
А Диоген кричит ему: не ври,
Не звезды в небо, люди изнутри
В себе растут, объемля мирозданье.

* * *

Ландшафтная скука.
Гора на горе.
И время как муха
Лежит в янтаре.

На щебнях Эллады
Зевакой торчу.
С прохожими слайды
Руками черчу.

Бог весть, до архивных
Ли изысков мне:
Что мне в этой дивной
И древней стране?

По темпам старения,
Что ль, отстаю?
Тебе, современность,
Противостою.

* * *

Пусть века и века
До Колумба и книг,
С цельным носом пока
Символ Вечности – Сфинкс,
Но царапает грек
Воск в кибитке степной:
Пишет: в Скифии снег
В два локтя глубиной.
Небо синее так
Отстоит от земли
Что торчат из облак
Остьями ковыли…
О, пронырливый гид
Скифских нравов, богов,
Поведет Леонид
Фермопилами львов, –
Все полягут костьми
Тешить птичью корысть
И тебе – черт возьми!–
До Афин не доплыть…
Вот и мне все трудней
Объяснять: почему
Ни жены, ни друзей,
Ни любви ни к кому.

* * *

Море на тумбах причала
Нарисовало манжеты,
Съехало волн покрывало
С мест, где колышутся сети.

Дно оголилось в кусочках
Утвари, скинутой в воду,
Разоблачая воочью
Внешность свою квазимодью.

Сколь черепков, после скольких
Тысячелетий! – о коих,
Перебирая осколки,
Будущий скажет историк:

Стала б история быстро
Фабулой оперы мыльной,
Коль не материя – призрак
Даже исчезнуть бессильный.

* * *

К небокраю нацелясь,
Облака потекли…
Я не чувствую тела,
Не касаюсь земли.
Ветра пробуя ярость,
Зонт держу за края
С двух сторон: пусть как парус
Он уносит меня
Над землей к веренице
Облаков и пока
Не надломлены спицы
Зонта –хватка крепка!
Мне лететь на приманку
Чуда – за горизонт
Там пускай наизнанку
Ветер вывернет зонт…

Летят влюбленные Шагала...

               Ю.В.

Летят влюбленные Шагала:
Под кожей – ни костей, ни мышц.
Такими, как их восприяла
Моя восторженная мысль.

И ты – прыжком секунды, – к шагу
Прилаживаясь моему,
Рукой фиксировала тягу
Не к низу – к небу самому.

И я – безумно так волнуясь
Везде, всегда – всего сильней
Скрепляя утром кружевную
Поддержку для груди твоей, –

Едва не достаю плечами
Адмиралтейского конька.
Перебирая каблуками
По воздуху, лечу, пока–

Над камушками глаз меж сонных
Калек – лачуг летит чета
Зелёных, голубых, спокойных
Любовников – уста в уста.

* * *

Крепчает ветер, рвется куст
На корешке в пустом саду.
От противоречивых чувств
Я тоже рвусь – чего-то жду.

О ветер опершись спиной,
Я долго вглядываюсь в даль
В ту сторону, куда за мной
Сорваться пробует миндаль.

Я не уйду… А ты назад
Вернись, Любимая – как пуст
Посаженный тобою сад,
Любимая, я тоже пуст.

Когда болела голова,
Втирал в виски одеколон.
От напряжения едва
С ума не спятил – видел сон:

Мол, ты пришла всё объяснить,
Я зубы стискивал – молчал…
Как дальше жить, как дальше жить?
Ты спрашивала, я – молчал.

Когда ушла – смотрел на крюк
Давно забитый в потолке…
Стучало сердце: стук да стук,
Да рвался куст на корешке…

Летучей тучи материк...

               Ю.В.

Летучей тучи материк
Её со мною свел у некой
Двери с надорванной наклейкой
О сдаче внаем стен пустых.

Бывают случаи как крик…
Их многократно в виде эха
Воспроизводит фонотека
Молчанья – памяти язык.

Я говорю о том, что было:
Как незнакомка наклонилась
На узел затянуть шнурок
(Сие усилие налило
Венозной ижицей висок)

Ещё нежней, чем яблок мякоть
В белесых сумерках плода
Как есть от маковки до пяток
Врезалась в память навсегда

Я жал звонок, я ждал: вот-вот
Откроется за дверью нечто,
Что понимается как вечность
Как то, что нас переживет…

* * *

Хоть всю жизнь над тобою дыханьем витаю,
Льдинку на расстоянии я не оттаю.

Мне в колени твои головой не уткнутся.
Никогда наши судьбы не соприкоснуться.

На каких берегах – чьей вины, чьих ошибок?–
       Исчезают они –
       тени наших улыбок?

* * *

Нас ливень захватил врасплох
И мы бежали, сняв сандалии,
Под ливнем за чертополох,
На остановку и так далее.

И оба прятались в листве
Под плеском, шорохом и пылью
Воды – и руки наотвес
Держали стороною тыльной.

Стремглав слетали на столбы
Фонарные – магнийно-палевые
Ладони молний врастопыр
С наманикюренными пальцами.

Канатоходцами вперёд
Трамваи двигались по линии,
И юбки алые и синие
Переходили лужи вброд.

* * *

С прядкой волос на паху и глазами как блюдца,
Будучи голой – одетой умея казаться,
Знобкая нежность моя, мне и грустно и пусто:
Не о чем более петь – некого домогаться.
Как по обязанности – с этой – сверху, с той – снизу
Совокупляюсь, горячкой ум не тревожа.
Где она, где она, где о… – простодушная дань романтизму,
Самозабвеньем – восторгов гусиная кожа?
Не клевещи, что бесполой душе не вольготно
В данной ей богом мужской ипостаси – помилуй!
Ждешь бороны и семян, пасквилянтка? – Бесплодно
Поле твое, исчерпав урожайную силу.
Глупая нежность, от коей и камни заплачут…
Нежность моя, за отсутствием не стоя ни мало
Ни сожалений, ни слез, – для меня ты тем паче
Необходимостью, пятой стихиею стала.

* * *

По духу я сойду вполне
Тебе за родственника.
Давно твое дыханье мне
Важнее собственного.

Я узник губ твоих и рук,
Как не минующей
Своей судьбы – со слов подруг
Твоих и юношей.

Сколь под ноги поверх тряпья
Роняя лифчики,
Не платонически любя
И платонически, –

Преподаешь на тему «Секс»
Уроки робости
В анатомических во всех
Своих подробностях…