Ломоть хлеба

Железо и известь

Ломоть хлеба. Два бокала,
На сковороде скворча,
Верещат кусочки сала.
…Крест заплечный сняв с плеча,
Пялится на стол мессия
С троеперстьем на доске.
Вот, блаженная Россия,
Твой бокал, вот мой, в руке.

Не знакомый, худородный
И безликий твой ландшафт,
Твой незримый, твой бесплотный
Кличу дух на брудершафт.
Что бесценней всех сокровищ,
Всех устойчивей табу,
Чем и поезд остановишь
И спалишь свою избу.

Выйдь как есть из затрапеза
сорных трав и то яви,
что как известь и железо
У меня в костях, в крови.

* * *

Ни в воздухе, ни на море
Движенья никакого:
Вода плотнее мрамора…
Размяться, что ль, немного?

И я для чистой верности
На воду ставлю ногу,
И по её поверхности
Хожу подобно богу.

Что толку после по столу
Бить кулаком, что пользы?
Ни одного апостола,
Кто б всё увидел, возле…

* * *

Наклоняю маслёнку
В механические потроха.
Прочихается звонко
И заглохнет мотор катерка.

Как в бутыль я посажен,
Колыхаюсь весь день на волне:
Ни раздумий, ни даже
Примитивных желаний, все – вне.

Светом солнечным моюсь,
Данник климата – дань отдаю,
Оголяясь по пояс,
Предвкушая озноба струю.

Как не многого надо:
Мясу – солнце, теней – для души.
О, мгновенья из ряда
выбегающие!
Хороши…

* * *

Я схватываю на лету
Быстрее фотоаппарата
Крутую улицу к порту
Сбегающую где покато,
Весь этот длящийся века
Базарный гул на повороте.
Туземцев, коих языка
Не зная, всё-таки, поймете,
Приглядываясь к жестам их…
И этот у причалов хлебет
Воды, и этот птичий клик
Разлитый над волной и в небе,
И рыбаков, чьи поплавки
Выглядывают торовато,
И выловленных рыб шлепки
О воздух и настил дощатый,
И дальше в доках – на боку
Ржавеющие теплоходы,
Как будто эту чепуху
Нести затеиваю годы
И расстоянья,
          Чтобы вспять
К ней возвращаться не без пользы:
Подробностями согревать
Себя и чью-то душу возле…

* * *

Чайки, морянки и прочие птицы морские,
Чьи имена по невежеству ни по латыни,
Ни в просторечии не знаю… Так вот вы какие!
Все, что могло совершиться – сбылось. О старинный
Якорь с узорным литьём зацепляются лапки
Чаек, из тех коготки чьи мне плечи терзают,
Требуя пищи… Кыш! – Кыш! – Есть и камни и шляпки
Пляжных грибков: что ко мне на плечи сажает?
«Орнис» на греческом – птица, предзнаменованье.
Птицегадатель я? – хоть внутрь себя опрокинут
С поднятым кверху лицом, как и тот – основанья
Ребусам птичьим ищу: да разгадки не минут!
В море, на волны и птиц, что на волнах катает,
Глядя подолгу, грядущего жду озаренья.
Чем это, чем это птиц без конца привлекает
Море сегодня? – Безжизненная ойкумена
Радужных блесков полна и разводов мазутных.
Нефть, обволакивая, обручает со смертью.
Перья у птиц промокают и волны несут их
Жижей спеленатых, жалких – вторую и третью.
Бегаю зря. Летунов отгоняя от моря,
Гальку швыряю, песок, беспощадно в ладони
Бью, и кричу, и кричу, как пою, а не вторю…
На языке междометий, конвульсий, агоний,
Телепатически предаю: улетайте!
Музы мои иль иным пожелаете зваться
Именем греческим вы, мои меньшие братья.
Время ли бесу бумагомаранья предаться?
Мне, человеку, чья психика – зеркало мира,
Голову кружат и берег, и море, и полог
Облачности… Со чванливостью чина-мундира
«Гм» изрекает в ответ кабинетный эколог.
Мором пернатых зачатый, знать, мы заслужили
Своей Апокалипсис, а? – Но послушайте: где-то
Бычьи елозят по конскому волосу жилы…
Вертится далее. Гиблое место. Планета.

* * *

Издали и море кажется
Выше берегов своих.
Веку своему всяк кряжистый
Патриарх равновелик.

Дуй в иерихона медного,
Щеки округляя – рев
Трубный, треск литавр последнего
Старца распрямят как ветвь.

Опыт и не очень давнего
Прошлого – необратим.
Уравнение неравного –
Развитой социализм.

Где? – А где у настоящего
Пик – венчаемый – ничем?
Я врагом всего кричащего
Не вяжу узлы проблем.

Что братоубийства, казни!…
Апокалипсис не впрок
Людям разных кладок, разных
Тектонических эпох.

* * *

Архаичных лет чеканки
Маршал ворошит года:
Фото – войлочной ушанки
Пятиухая звезда,
Ранняя у губ всеядных
Напряжения черта,
Зеркальца зубов прохладных
Хищной раковины рта…
Далеко до переломных
Битв, не ближе до кремля,
Чей Верховный глаукомным
Взглядом мажет кителя…
Время – горю, время – счастью,
Мало ли ещё чему…
Пятна – составные части
Славы, судя по тому
Сколь наружу мирный лемех
Вывернет ещё костей:
Меж прославленными всеми
Статистических теней…
Пусть величием контраста
Он отличен от других,
Чьи надгробия стыдятся
Скудных надписей на них, –
До последнего огреха
Оправдала от вины
Кабинетного стратега
Бухгалтерия войны.

По небу, вслед первому птичьему следу...

       Русскому добровольчеству 91-92г.

По небу, вслед первому птичьему следу,
Заведомо зная куда я приеду,
Я еду в Сухуми с широкой душой:
Со сменой белья и армейской кирзой…
И все, что не прошлое – тает в тумане…
Как солнечный зайчик в гранёном стакане,
Сверкает светило поверх облаков.
Я еду достойно отведать даров
Приятного края и кренится бортом
Машина над Сочинским аэропортом
И сонная пялится в стёкла братва,
А из металлического рукава
Выкладываются красивые шасси:
         Толчок и садимся:
                 на горе, на счастье?

А в городе Сочи, где жаркие дни
А ночи прохладны, нас ждёт проводник.
Там все как и встарь, хоть пестрят камуфляжи,
Та ж платится дань кобеляжу на пляже,
Скорей интуристами выглядят все,
А город – на прифронтовой полосе!
И вот уже я переправлен за Псоу,
За пост боевой мирно внемлющий Цою.

…Где головы кружат прохожим орлы
И бьют об изножья морские валы,
Людские гнездовья горами объяты
И ворванью пахнет зернистый песок,
Мужи – волосаты, а жены – усаты,
И мир и война – все смоталось в клубок.

Где климат так мягок, а нравы суровы
По геополитике яйцеголовых
С насиженных мест как лежалую пыль
Сдувает людей – всех и вся вперемежку
Вон грузится скарб на ручную тележку
И катится в ней меж воронок и гильз.
Народ, чьи селения пламенем слизаны,
А те, что не слизаны, так же безжизненны
Сражайся! – да сбудется твой газават.
Иначе к чему эта боль и увечья
И трупы как тот, на чьём голом предплечье
Татуировкой синеет «Герат»?

…В бинокле – Сухум со щетиной антенн
Со бликами солнца от стекол и стен,
Так близко – не дале каких-нибудь сфинксов!
А руки немеют от тяжести «цинков»,
Бежишь под прикрытием горстки парней
В окоп – не в окоп, а за насыпь камней.
Не редко то злость пробирает, то паника,
От груды песчаника тянет органикой,
Но всякому трупу уже все одно:
Что месяц, что крест, что деревня, что город…
И шея опарой выходит за ворот:
Мохнатые пули не титры в кино…
Я тоже и злость и бессилие вызлю,
Стреляю и сыплю за гильзою гильзу,
Но стук автомата не слышу – лишь вой
Сорвавшейся пули очередной.

О, горцы, любимые мной за единство,
За дружбу, за щедрость, за гостеприимство,
В чей дом не войди – все, кто в доме – встают!–
Я с вами для светлых и горьких минут.
Пусть бомбы визжат и сужают все в точку,
То рвут перепонку, то печень, то почку,
Я с вами, хоть я не националист,
Скорей политический атеист,
Скорей так опасность мне нервы щекочет…
Но прав всяк народ, коль живёт он как хочет! –
И все ж я за первый за нейтралитет:
В гражданской войне победителей нет.

* * *

Пощупайте-ка пульс мой – с ним
По частоте и наполнению
Один лишь век сопоставим
И за пояс заткнёт в сравнении.

Кренясь от ранцев, от поверх
Накатанных в дуду шинелей,
Он как никто сиял и мерк
Во имя пустозвонных целей.

…Чреватый и моря, и суши – 
         Всю землю – гейзером камней
Обрушить в наши рты и уши,

Двадцатый век кровавый, слушай
И далее:

… Подобно семени
Вся кровь, что ты успел пролить,
Свой апокалипсис безвременья,
Созрев, начнёт плодоносить.

* * *

Нынче здесь как Фигаро,
После там, где наизнанку
Тянут скорости нутро,
Самолет поймав в болтанку, –
Летчик
Уточняет цель
Над страной со шкурку беличью…
Я у телека до бельм
Самых наливаюсь желчью.
Югославия в огне!
Где ты, господи Иисусе,
Иль Вселенная на мне
Держится подобно бусине?

* * *

Пугая новизной, под вскрики
Ворон Кутузовских времен,
Выводит человека Лихо
На загородный марафон.
Кого сажает на колеса
Авто, кого – в товарняки.
Над Косово взмывают косо
Шлагбаумы – ревут гудки.
Так из столетия в столетье,
Повтор орнаментный творя,
Бредут навьюченные дети,
О стариках не говоря…
А я… я скатываюсь к язве
Все раздражительней, все злей.
«Мы – дети темных лет…» – а разве
Кто помнит времена светлей?

* * *

Пригашенные абажуры.
Гостиничные номера,
Чьи недра – то бормочут суры.
То пьянствуют при свете бра.

И раковин стерильный глянец,
И дуб, и плис, и зеркала…
С тобою, русский – иностранец,
В нерусский Крым зима пришла.

Смотри: за мраморной эмалью
Гостиничной стены – с утра
Заснеженные в окнах пальмы
Потягивают веера.

Пускай тебе не до собратьев
Деревьев севера, а все ж:
Нерусский мир вплоть до объятий
Иудиных на твой похож:

…Вопят о самостийной жизни
В пигментных пятнах черепа.
Склоняет англицкое «бизнес»
Торгующая шантропа,

Пусть на российском триколоре
Не сине-желтая чета:
Все то ж, за исключеньем моря,
Все то ж… Но люди – не цвета!

Роднею по менталитету
Зови иль не зови крымчан,
А всё-таки условней нету
Границ меж сопредельных стран…

* * *

Вспышки блицев, «адидасы»,
«Пумы», люстры – тишина.
На штангетках биомассы
Экс-кумиров имена.

Приседанья, тяги, жимы,
Тонны поисков, труда
Беспощадной в эгоизме
Силы? – да. Удачи? – да.

Вот – колеблет корпус. Резко
Грудью стукает о гриф.
И теряет вес железка,
На прямые руки взмыв!

Гром! – рукоплесканья! – прессы
Натиск! – фотовспышки…Черт:
Незначительный привесок
К четвертьтонне и – рекорд.

Чемпион помпезней мумий
Сей вкушает фимиам:
Эпидемии безумья
Временный энтузиазм.

Последняя стрижка

С первым движеньем гребёнки,
Чистый талант обнаружа,
Ножницами шьёт девчонка
Над головой полукружья.

Стружкой седая метелица
Сыплется на ботинки.
Истинно, все, что не деется –
К лучшему… Глаже морщинки,

Мускулы мягче…
               Ни погреба
Воспоминаний – ни морока
Времени кинематографа
И ядерщиков – ни пороха,

Ни старости, ни Америк…
В очень ущербном перечне –
Спида, инцеста, истерик,
Лжей и цирроза печени…

Вот оно – плачься и жалобься! –
Над парикмахерской – около! –
Выросло из Апокалипсиса
Грибообразное облако.

И оплавляется в озере –
Зеркале – фасом и в профиль
Череп ещё не осознанный
Черепом и катастрофой…

* * *

Туркмения – не многолика:
Метелки листьев у арыка,
Где нет асфальта – пыль, та пыль,
Коснись, почудится живою,
И озером над головою
Безоблачности ровной штиль.

В безденежье – все страны серы:
Вертящиеся пневмо– двери,
Брусчатник, пластик и стекло,
В жилетах форменных обслуга…
Прочь из гостиницы, но – с юга,
Уехать с юга – тяжело.

На выезде из Ашхабада,
Что ни туркменка – Шахрезада,
Что ни декханин – бедуин,
Что ни проезжий – то деляга…
Я у острова Капитдага
В автобусе вишу меж спин.

А рядом женщина что надо…
Дорожная трясет ламбада
Её скругленный в лиру зад
У поручни горизонтальной…
В экзотике провинциальной
Она – не из Шехерезад.

Я к ней на «вы», мол, здесь впервые,
Не по карману чаевые,
А мне не номер – закуток
Какой-нибудь найти б до ночи…
И я с тех мест, где очи в очи
Глядятся Запад и Восток.

Бывает, что столкнуться двое
И взглядов поле силовое
Обоих замыкают в круг…
Не стало вдруг ни Капитдага,
Не пассажиров… Счесть за благо
Ли – замешательства испуг?

И был ли он, момент решимости,
Сверкнувший в полусонном климате
Как молния средь бела дня?
Но с Вечностью на очной ставке
Мгновенья те, секунды, главки
Не мир перевернут – меня!

Она на выход. Взгляд соседа
Мне в спину входит… Грибоеда
Глазами эдак перс не ел…
Кто я ему – колонизатор
Иль педикюрный оператор–
Ублюдок, что от кремов бел?

От складок вьющихся на бёдрах
Её – стучит в висках и рёбрах.
Мне вещий голос рек: беги.
Вот сзади нагоняют глухо.
Вбивают что-то в шею, в ухо
И гасят, наконец, мозги.

Как шоколад со рта трехлетка
На подбородок и на грудь
Течёт … Удар пришелся метко.
Вздохнул. Цела ль грудная клетка?
Живу. Покуда слабо бьют.

Бесстрастно рядом: – жив, Альфонсо?–
Знакомая. Она как солнце.
Как божий дух без половых
Признаков… Не толкуй, подсолнух,
О женщинах, как судит конюх
О лошадях – по статям их.

На месте – паспорт. Целы – деньги.
Так, медленно на четвереньки…
И – ненавидяще и зло, –
Слюну соленую глотаю:
Привстав – на ногу оседаю
Точь-в– точь нечётное число.

Воды, попить бы, а, Вергилий?–
Ворочая не без усилий
Распухший языка полип,
Довешиваю: – бога ради…
И тащимся – туристы в аде, –
К рисунку неуместных рыб–
Дельфинов? На щите продмага…
Плод опрометчивого шага
Лицом удерживаю боль.
В тени на площади туркмены.
Спроси о времени, по тени
На пальцах рук покажут сколь.
И тут, рванув тугое тело
К себе, срастаюсь на всецело.
На вечность. Глыбой вековой
Стою прилюдно о двух спинах
При намалеванных дельфинах,
С щита летящих за плотвой.

* * *

Покуда ещё не созрела нужда,
Проносятся не для меня поезда
Беззвучные…
Стены и окон стекло
Достаточное сохраняют тепло.
Постольку, поскольку я редко кого
Встречаю, –
Живу для себя одного:
В саду – от людей и машин далеко,
Где я на буржуйке варю молоко
И прежде, чем все молоко убежит,
Треть жизни успею умом охватить,
Где лету и рыбе не видно конца,
За домом – обманчивой синью леса,
Что шелестом и соловьями полны
И, всё-таки, вкраплены в ткань тишины.

Санаторная зона

Покой ума – пищеваренья труд –
Вот вечность, сотканная из минут.
Здесь время состоит из череды
Пустых прогулок, дремы и еды.
Всяк меряет по-своему и здесь
Иные меры, свой объём и вес.
По своему гусиные стада
Кучкуются, толкуя: кто-куда
Отсюда тронется по холодку.
И я пернатому внимаю языку.
Я тоже, проецируя в мозгу
Жизнь санаторную, однажды убегу.
И вслед за мною изо всех сторон
Потянутся листва и птица – вон.
          Дабы вслепую,
без поводыря,
Жить вопреки, а не благодаря
Лекарству, воздуху, еде…
Так противостоят среде.

* * *

Скребет и топит льдина льдину,
А там, где русла поворот –
Волнующуюся плотину
Веселый образует лёд.
По быстроте, с которой тает,
Мне кажется, земля сама
Себя кусками вплавь пускает,
А по утрам опять – зима.

Сшивает сызнова по кругу
Морозной кашей водоем
И лед у берега упруго
Трещит опять под каблуком, –
Но полдень вновь подвигнет реку,
Разговорит на целый день
И болтовня, найдя прореху,
Развалит зимнюю межень.

Тогда – выгуливая лень,
Хожу по птичьи безмятежно
Смотреть на то, что есть вокруг.
Все шепчет мне, что я не прежний.
Мир изменяется не вдруг.

* * *

Хочу рассеяться: валторной
Ожить…
Прикосновенье уст
И – здравствуй, музыка!
Бесспорно
Молчание познав на вкус,
Ищу рассеяния, ибо
Я мучусь тишиной, когда
Скрипят полы, а мнится –
глыбы
Камней летят иль поезда.
В насилующей человека
Законченности тишины
Молчанья громче фонотека,
Шумы неслышные слышны.
Накрытый тишиной покамест,
Я убиваю время зря! –
Ведь, кроме Вечности на память.
Оставить ничего нельзя…

* * *

Дни порознь идут по кругу
И как живые существа,
Питаются за счёт друг друга,
Скрепляясь нитями родства.
…И проступают филигранью,
Как прошлое – в уме моем,
Теряя плотность и объем
И сумерничая на грани
Меж бодрствованием и сном.

Я душу выношу из комнат
Туда, где звезды высоко
Ночей и дней своих не помнят,
Запоминаясь глубоко.
Ничье страдание отныне
Вскользь не заденет бытие,
Подобно мухе в паутине
Пред тем как «сделают» её.