Галина Мамыко. Как бы?

Врачи поставили Людмиле диагноз, о котором она догадывалась. Ей снились плохие сны, она просыпалась, не могла уснуть, и думала о своей болезни. В их роду многие умерли от рака. Теперь пришёл мой черёд, думала она, сидя на больничной кровати. Врач, пожилой, немногословный еврей, не говорил ей ничего определённого, но в его глазах она видела ответ на свои предчувствия.

Дочери приносили еврею шоколадные конфеты в красивых коробках. Вполголоса переговаривались с ним в углу палаты, а когда тот уходил, они вели себя неестественно, и это понимала Людмила. Она говорила им, что не стоит скрывать правду, все пойдём к Богу, так чего же страшиться. Но дочери, так же, как и лечащий врач, по поводу болезни отмалчивались. Вот скоро тебя выпишут, поедем домой делать закатки на зиму, говорили они, и Людмила видела, что им тяжело…

Вы знаете, что домой я уже не вернусь, так она хотела им сказать, но посмотрев на их лица, промолчала. Им кажется, что я им верю, ну и ладно, подумала она.

Как-то она сказала им, что хорошо бы позвать священника, но дочери отвечали, что в больницу его не пустят, да и зачем эти хлопоты, ведь скоро тебя выпишут, мама, и пойдёшь тогда к своему попу, говорили они. Людмила сделала вид, что ей всё равно, но была огорчена. Она не понимала, отчего эта горечь, а точнее, как бы не понимала. На самом деле она знала в душе, что сильно провинилась перед Богом. Ведь она так редко о Нём вспоминала. И то, разве что по праздникам, взять святой воды, освятить кулич. Как давно я не причащалась, от этой мысли она села на кровати, спустила ноги на пол, и сквозь шерстяные носки ощутила холод половиц. Вот так же холодно будет в гробу, подумала она. В палате было темно, пусто, соседок по палате выписали. В окно она видела луну, чёрное небо.

Как же так, неужели это всё, и я больше не увижу никогда ни луны, ни неба, ни солнца, она прогоняла такие мысли, и говорила себе, что на самом деле смерти нет, а есть Бог, есть рай, об этом в детстве ей рассказывали мама и бабушка. И когда мы умрём, наша душа полетит на небо, говорили они. Её водили в церковь на службы, и там её душе было необычно приятно, будто сладко, и она желала всегда быть в церкви, подумывала поступить в монастырь. А потом бегство с Арсением, замужество… И что теперь. Жизнь прошла слишком быстро. И кажется, что только всё начинается, и столько бы ещё переделать разных важных дел, а надо расставаться навсегда и с тем, к чему привыкла, и с тем, чего не успела узнать и к чему не успела привыкнуть. Но самое страшное, она понимала, это то, что придётся отвечать за свою жизнь. Без покаяния уходить из этой жизни нельзя, говорила её мама, она каждый день просила у Господа христианскую кончину. Её пожелание исполнилось. А исполнится ли моё пожелание, думала теперь Людмила, и не знала, что делать.

Когда сын с семьёй перед отъездом пришли прощаться, она стала говорить о священнике и о желании причаститься. Сын фотографировал мать, говорил ей о скорой выписке, Зоя – о том, что каникулы подошли к концу, детям в школу, а им с мужем на работу…

Людмила посмотрела на сына и попросила оставить их наедине со снохой.

Стало тихо, за дверью слышались голоса внучек и сына. Голос свекрови звучал виновато и мягко. Она держала Зою за руку, смотрела ей в глаза:

– Прости за всё, обижали мы тебя напрасно. Лучше тебя никто не сумел бы так смотреть за Алёшей. Ты преданная, добрая, и хозяйка справная, всё у тебя в доме чисто, аккуратно, дети в чистом, наглаженном, муж обихожен, ничего плохого не могу сказать. И мою Жанну прости, не знает сама, чего несла про тебя, зачем пакости тебе творила. А ты всё молча сносила, у тебя, Зоя, золотой характер. Я и сыну это уже не раз говорила. Никогда никто не слышал от тебя злого слова. Прости ты нас всех, и меня прости.

Они обе плакали.

– Зоя, будь ласка... – она перешла на украинский язык. – Я пам'ятаю, ти розповідала, у твоєї сестри свекруха до церкви ходить, так може, ти зробиш мені добру справу, попросиш до мене привести батюшку.

Ночью Людмиле не спалось, она думала о своей неминуемой и уже очень близкой смерти, о батюшке, и просила кого-то доброго, хорошего, помочь ей, как Он помог её матери, и даровать христианскую кончину.

Маленькая, сухонькая Анна Серафимовна с ясными голубыми глазами, с приветливым лицом, в светлой косынке, понравилась Людмиле. Таких старушек она видела в церкви. Людмила сказала ей о своём желании.

На следующий день, ранним утром, в палате Людмилы был священник. Как ему удалось пройти, Людмила не спрашивала. Богу всё возможно, думала она, и была благодарна Анне Серафимовне, что откликнулась и помогла. Значит, всё будет хорошо, только уже не в этой жизни. Так думала она, и ей было легко на душе. Исповедовав и причастив Людмилу, священник сказал ей, что завтра большой праздник. Она вспомнила, да, конец августа, в детстве родители обязательно шли на Успение Божией Матери в церковь, брали её с собой, стояли в переполненном храме, и она видела их слёзы. Когда священник ушёл, она закрыла глаза, улыбнулась…