Черниговские зарисовки

 

Купить в журнале за февраль 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Из маленького окошка чердака я смотрел в сад. Несильный дождь уютно барабанил по крыше. Пахло сеном. Впрочем, было бы странно, пахни иным чем – сено было везде, чердак был просто забит сеном. Я задремал, а когда проснулся, ничего не изменилось – барабанил дождь, пахло сеном. Я видел унылый, почти без листьев, сад; правее – одноэтажный большой дом. Из трубы на крыше шёл дым. В доме было тепло, там томился в печи наваристый борщ. Впрочем, мне не было холодно, а борщ... Как-нибудь обойдусь. Хотя борщ – это хорошо. Да ещё из печки...

Я расстелил газету, достал из рюкзака хлеб, тушёную подчерёвину. Тушеная подчерёвина – вкусно! Да с чесноком, да с помидором. Или с зелёным луком. Без помидора, но – с огурцом. Даже не с огурцом, а с огурчиком, крепеньким, зелёненьким! Ну, ладно – пусть и помидор будет, и чеснок... Не помешают. А чеснок какой? Молодой, зелёный или старый, зубчиками?

Не было у меня никакой зелени. Я достал большую луковицу, насыпал на газету из майонезной баночки смешанную с чёрным молотым перцем соль и принялся, стараясь не чавкать, за еду. Хлеб был черствоватый, не по моим зубам, которых нет.

Чавкаю я не потому, что плохо воспитан – зубы запустил. Не вырывал, не лечил, не вставлял. Теперь вот чавкаю... Правда, сейчас редко кто слышит моё чавканье, некому делать мне замечания, подшучивать и передразнивать – с людьми общаюсь редко. Сейчас вот тоже – на чужом чердаке... Лежу, наблюдаю. Без всякой цели лежу, без всякой цели наблюдаю. Мне хорошо здесь... Ночью спущусь в туалет. Иногда хочется курить, но – терпимо. Бросаю. Уже лет тридцать как. Попил воды из старой армейской фляги. Попил бы я иного чего, но...

У меня есть дом, я не люблю бродяжить. И вид у меня не слишком бомжатный: обтрушу сено, и можно выходить на люди. Сейчас, правда, не хочется – я пригрелся, еды на день-два имеется. Буду лежать, дремать, вспоминать. Только и осталось – вспоминать. Хотя жить, постоянно ностальгируя – неблагодарное занятие. Изменить-то уже ничего нельзя, а тоска по прошлому, тоска сладостно-болезненная – изматывает, мешает жить в настоящем. Человек без памяти о прошлом – ущербный человек, но постоянное в него погружение, причём погружение со всеми потрохами – крайность противоположная.

 

На крыльцо вышел мужик средних лет с уже зажжённой сигаретой (подкурил, видимо, ещё на веранде – не терпелось), затянулся. Выпустил дым, присел на корточки, прислонясь к двери. Скользнул взглядом по сараю и увидел меня. Некоторое время мы смотрели друг на друга. Я корил себя за неосторожность: теперь вместо тихого уютного вечера воспоминаний – проблемы.

– Не кури там, клуню спалишь! – крикнул мужик, не вставая.

– Я и не курю! – бодро прокричал я в ответ. – Сейчас спущусь!

Быстро побросав еду в сумку, слез по лестнице и вышел из сарая.

– Из города я, – сказал, подходя к крыльцу. – Припозднился, решил вот переночевать, ты уж извини...

– Чего в хату не зашёл? Шоб по-людски было?

– Да я как-то, знаешь... Не хотел беспокоить. Думал, переночую тихонько, а утром – на город.

– Надо, шоб по-людски было, – настаивал мужик. Был он слегка поддатый.

– С детства на сене не спал. – Мне становилось скучно.

– В хату пойдёшь? – Мужик поднялся, бросил окурок в лужу у крыльца.

– Не-а... Я там. Ты уж извини, что без спроса. Я утром уйду. Ну, не сильно рано – посплю под дождик...

– Выпить хочешь?

– Не-а... А перекусить у меня есть. До утра я.

– Не кури только на сене, нельзя!

– Да я знаю, не буду!

– Ну, не хочешь в хату, то...

Мы пожали друг другу руки, и хозяин ушёл в дом.

 

Я вернулся в сарай, поднялся по лестнице на своё лежбище. Обошлось! А ведь могли прогнать, могли и морду набить. Занесло меня сюда по пьяной дури. ...Во мне мирно обитают два человека. Один человек – трезвый: домашний, книжный, телевизионный. Любящий, отвлекшись от книги или телевизора, положить руки на горячую батарею и смотреть в окно на прохожих. Идущих под зонтами или нахохлившись – в мороз. И жалеть их, поёживаясь. И тихо радуясь, что самому никуда не надо идти. И другой человек – выпимши: весело-нагловатый, расхристанный, не чувствующий ни жары, ни холода, готовый сорваться и нестись куда надо и не надо...

Квартира у меня в городе. Две комнаты. Проходные. Одно окно во двор, другое – на проспект. Семья когда-то вся моя жила здесь: отец с матерью, я с женой. Дочка потом родилась. Потом разъехались. Батя умер, жена ушла к своим старикам, мама – в квартиру покойной бабушки. Теперь я один живу, хотя часто бываю у мамы. У жены с дочкой тоже бываю, но реже. А с тёщей мы приятели, она меня жалеет. В своё время Надьку мою с дочкой даже принимать не хотела: поживи, мол, с недельку, а потом – обратно, у тебя, мол, муж есть. Я, то есть. Но всё осталось так, как осталось...

В своё время положил я на депозит некоторую сумму, теперь снимаю ежемесячно тысячу с небольшим. Не очень много по нынешним ценам, но если умело, если не пить (или – почти не пить), если... Короче говоря, прожить можно. Даже если и за квартиру платить, что я и делаю. Работы нормальной нет. Зачастую вообще никакой нет работы. Если бы не депозит... Но менять всё равно что-то надо. В смысле приработка: и маме хотелось бы помочь, да и в бывшей семье лишние деньги не помешают. «Лишние деньги»! Странное, идиотское даже, выражение, а вот, поди ж ты – прижилось...

Я долго, больше десяти лет, работал на заводе у станка. Резал на пиле Геллера заготовки для токарей из длиннющего металлического кругляка. Работал грязно, тяжело, весело. Ушло всё. Некоторых напарников-приятелей нет уже на этом свете. Хорошее время было – стабильность, гарантированность. Хотя, глупости всё это, просто молод был. Стабильность и гарантированность казармы... Но сейчас те годы – в розовом цвете. Привычно было, чтобы за нас решали: что читать, что смотреть. Лозунги эти идиотские... И в цеху, и на улицах.

 

...Вчера стою, смотрю в окно: сыро, ветер несёт по двору жёлтые листья, выдувает их из кучи, наметённой дворничихой на громадный кусок брезента. Дворничиха Алла недавно была у меня в гостях. Ей лет тридцать пять – тридцать семь, бывшая (а может быть, ещё и будущая, как сложится), учительница. Все мои поползновения она тогда удивительно мягко, но решительно пресекла... Но я не в обиде. Хорошая женщина. Хоть и пресекла... Посидели мы с ней часок, чаю (!) попили.

Значит, сморю я во двор, а там возник мой старый приятель, Саша Дробок. Увидев, как лихо перепрыгнул он через брезент с листьями, я понял, что он уже слегка пьян – стал бы он трезвый прыгать... Зашёл в мой подъезд, и я пошёл открывать. Сашка – умница, добряк, страстный спорщик и пьяница. Но не подзаборник. Просто любит он это дело...

Пили мы весь тот день, пили и половину следующего. Переговорено было много, выпито – тоже. Где-то в полдень собрались зачем-то ехать к Сашкиной тёще. Живёт она в одном из сёл Куликовского района, и мы стали собираться. Выпили на дорожку.

То ли я позже из электрички вышел, то ли Саша – раньше... Короче говоря, бродил я по какому-то селу, потом понял: не по тому, которое нужно. Потом через лес пошёл на другое село, которое тоже оказалось не то. Теперь вот, в чужой клуне отдыхаю. За приятеля я не волновался – места ему знакомые, родные даже.

Дождь к вечеру стих, стало заметно прохладней. Мужик больше не выходил – лёг спать или перекуривал на веранде. Скоро стемнеет. Я достал из рюкзака свитер и надел его под штормовку. Глупо, конечно, валяться в чужом сарае: мог бы сейчас лежать дома на диване перед телевизором и щёлкать пультом. И лицом. Одновременно. Или последовательно, выдерживая паузу. Но идти сейчас никуда не хотелось, и тёплый свитер, дома вброшенный мною в рюкзак вместе с едой, оказался кстати. Переночую, а утром – на город.

 

Жить одному не очень хорошо... Ни о понравившемся фильме поговорить, ни футбол обсудить. Друзья – занятые люди. Иногда, правда, встречаемся. Но, что я стал последнее время замечать: пока не выпьем – говорить не о чем. Не клеится разговор! И это тревжно – мы дружим со школьной скамьи, а это уже лет за тридцать. Почти все друзья живут с семьями, только один, как и я, бобылём.

Во дворе возникло какое-то движение, вышел маленький дедушка. Откашлялся, отсморкался (а я так и не научился с руки сморкаться, хотя и тренировался как-то), потом скрылся куда-то, потом опять появился, но уже с велосипедом. Открыл калитку и уехал. В окошко клуни он не посмотрел, хотя сын (или зять) наверняка сказал обо мне. Тем лучше: до утра подремлю спокойно, потом – домой. А если за участковым поехал? Хотя... Не проверив, что я ещё здесь – вряд ли.

Через двор не спеша прошёл кот, перепрыгивая через лужи, брезгливо отряхивая лапы. У нас кот жил восемнадцать лет. Жил, когда вся семья была в сборе, жил, когда умер отец и все разъехались. Вдвоём мы остались в квартире. Потом он почками заболел, постоянно воду пил, мяукал... Возил я его к ветеринару, но... Похоронили мы его в подвале, в нашем погребе. Позднее узнал, что почки мы ему посадили сухим кормом кошачьим, которым иногда подкармливали. Нельзя его котам. Кошкам – можно, котам – нет. Горевали мы очень – членом семьи он был, наш Ласик...

 

Заметно потемнело, усилился ветер. В доме свет зажгли, шторы задёрнули. Мелькнула женская фигура, но я не успел рассмотреть лицо. Красивая, видимо, тётка... Ну, мне хотелось так думать. Женщины перестали обращать на меня внимание, когда седой стал, когда зубы запустил, когда... Короче говоря, выгляжу я старше своих сорока семи. Иногда, впрочем, случаются встречи... То по старой, бывало, ещё школьной, памяти, то по непонятному и внезапно возникшему интересу ко мне в какой-нибудь компании. Тут, правда, интерес ощутимо подогревался спиртным. Вернее, изначально возникал из-за спиртного... Сидела-сидела и не посмотрела ни разу, а как две рюмки потянула – глаз не сводит. Губы сжимает, ноздри раздувает. Хочет, стало быть. Меня.

Из дома выскочил давешний мужик; побежал, прыгая через лужи, к туалету за сараем. Занесло его; удержался, ухватившись за невысокий штакетник. Я лёг на спину – надоело глазеть. Профессии нормальной нет... Резчик металла! Токари высоких разрядов по году на бирже стоят, на общественных работах от той же биржи улицы метут. Но жалею, что в своё время нормальной рабочей профессии не приобрёл. Институт закончил, а толку? По специальности не работал, квалификацию потерял уже... Хотя историю люблю и сейчас. Но не романы – монографии. А уж если они увлекательно написаны – одно удовольствие.

Друзья мои успешнее меня. Гораздо. Хотя изначально стартовали одинаково. Но инертность моя, а где-то – лень. И – нежелание, отвращение даже, к крутым зигзагам жизненным. Наглости было маловато, что ли... Не скажу, что друзья мои такие уж прожжённые... Нормальные мужики. Но быстро сориентировались, подзаняли где-то, организовали. Теперь вот – предприниматели. Головной боли, конечно, много, но, видимо – терпимо, если уже больше пятнадцати лет бизнесуют.

У меня с ними произошло своего рода расслоение. Родители наши были почти одного круга, почти одного достатка: квалифицированные рабочие, рядовые инженеры, учителя. Был даже один папаша-милиционер. А теперь финансовая пропасть между нами. Они меня частенько выручают. Много раз – бескорыстно. Спасибо им! Но я старался и стараюсь этим не злоупотреблять – часто даже многолетней дружбе приходит конец, коли вмешиваются деньги. А мы – многолетние друзья, и я ценю это. И здесь не «дружба дружбой, а табачок врозь», нет. Просто такие правила жизни нашей, в которую деньги вносят существенные коррективы. Очень существенные коррективы...

 

Я запрокинул голову и посмотрел в окно. Почти стемнело. Поспать бы надо, а то завтра буду беспрерывно зевать, сдерживая зевки на людях. Кстати, смешное, бессмысленное даже, лицо у человека, пытающегося подавить зевок на людях. А взгляд при этом тупой-тупой... Я имею право так говорить, ибо у меня не при подавлении зевка только, а постоянно – на лице выражение внезапно разбуженного олигофрена.

Лязгнула калитка, приехал дед. Без участкового, с пакетом на руле. В лавку, видать, гонял, старый хрыч. Напугал только... Спать не хотелось. Завтра нужно будет к своим заехать – соскучился по дочке. Да и по Надьке своей тоскую – столько лет прожили. Всяко бывало, но люблю её по-прежнему. Познакомились с ней несколько необычно. Даже по нынешним меркам.

У моих бабки и деда по отцу, в черте города, недалеко от стадиона, был свой дом. Я подолгу жил у них, ходил оттуда в школу. А уж каникулы проводил у них постоянно. Были у меня там друзья, с коими знаком с самого нежного возраста. Мне с ними было интересно, да и, живя у деда с бабкой, воли имел больше, чем у родителей. Издавна дед с бабкой квартирантам комнату сдавали. Вернее, квартиранткам; как правило – продавщицам из ближайших магазинов.

Жила у нас тогда квартирантка Нина, девушка из какого-то села Менского района. Была она меня, тогда шестнадцатилетнего, почти на четыре года старше. Тётка уже! Когда дед с бабкой уезжали на базар торговать клубникой и другой огородиной, приставал я к Нине. Она отбивалась шутя, а когда входил я в свой малолетний раж – не шутя, грозилась бабке пожаловаться... Но не пожаловалась ни разу, видать, наши игры ей нравились. Но ни до чего серьёзного у нас не доходило.

Однажды пришла к Нине подруга, жившая с родителями в районе Красного моста и работавшая вместе с ней в магазине. Хорошенькая, правильная такая девушка. Не поступила в прошлом году в пединститут, и тогда усиленно готовилась – скоро экзамены. Я её всего один раз до этого видел, когда заходил к Нине в гастроном. Она мне тогда сразу понравилась, но мало ли красивых девушек вокруг, а тебе только шестнадцать?

Они в тот день выходные были, но Нине зачем-то нужно было сбегать в свой магазин. Дед с бабкой были на рынке. Нина ушла, а я бесцельно болтался на качелях во дворе. Потом зашёл в дом, заглянул в «девчачью» комнату. Девушка сидела за столом и читала какую-то книгу. Мельком глянула на меня и опять в книгу.

– Как тебя зовут? – спросил я её тогда.

– Меня Надя зовут, – сказала. Потом добавила: – Вообще-то, старшим нужно «Вы» говорить.

Я взял её на руки, книга упала на пол. Она инстинктивно обхватила меня за шею, изумлённо и возмущённо глядя на меня. Я отнёс её на кровать, положил, сам лёг рядом. Прижал своей спиной её правую руку, своей левой – нейтрализовал её левую. Она сначала была так ошарашена, что дала мне всё это проделать совершенно спокойно. Но потом опомнилась... Она начала страшно дёргаться и выгибаться, стараясь освободиться, но держал я её крепко...

 

Своей свободной правой рукой, помню, стал ласкать её. Сначала по одежде, потом – и без неё. Она, не издавая ни звука, продолжала яростно вырываться. Затем стала затихать. Я продолжал свои манипуляции рукой. Потом я поцеловал её. Я тогда, пожалуй, впервые в жизни так поцеловал девушку – долго, с языком, по-взрослому. Она перестала изгибаться и выгибаться, только иногда слегка вздрагивала. Я продолжал держать её руки, моя же рука по-прежнему ласкала Надю. Я был полностью одет.

Когда всё закончилось, я встал с кровати. Меня всего трясло. Девушка лежала, закрыв глаза изгибом локтя; юбка собрана у талии, футболка – у шеи, трусики спущены до колен. Я заметил, что губы у неё шевелятся, прислушался.

– Как стыдно, как стыдно, как стыдно, – твердила шёпотом.

– Сейчас Нина придёт, оденься, – помню, сказал я тогда. И добавил: – Да не мучайся ты так. Подумаешь... Это будет наша с тобой тайна.

Мы тогда всё вовремя прибрали, Нина ничего не заметила, вскоре они ушли. Столько лет прошло, а я всё хорошо помню... На следующий день пошёл я за водой к колонке. Набиралась вода в ведро, я посмотрел по сторонам и увидел Надю. Она стояла метров за пятьдесят от меня, у входа в другой проулок. Я помахал рукой. Махать в ответ она не стала, просто пошла ко мне. Я снял ведро с колонки, поставил на траву и пошёл к ней навстречу.

– Ты презираешь меня? – спросила, не глядя мне в глаза.

– Глупая, – я тогда вдруг почувствовал себя гораздо старше её. – Глупая, хорошая девочка!

...Мы поженились с Надей ещё до моего призыва в армию, как только мне исполнилось восемнадцать. Жили семьёй относительно долго, учитывая, что сейчас разбегаются чуть ли не через пару недель после свадьбы. Потом она, тихо-смирно, забрав дочку, ушла к своим родителям. Уже много лет живём порознь, а всё надеюсь... Дочка выросла, скоро дедом могу стать... Банальная фраза, но время действительно летит.

 

Я запрокинул голову и посмотрел в окошко. Темно, звёзд не видно, ветер. Дождик опять накрапывает. Надо попытаться уснуть, но я давно не спал вне дома, и это вряд ли удастся. Проблема! Раньше я мог спать где угодно, когда угодно. С кем угодно? Ну, не знаю...

Надьке я старался не изменять. Старался, да не всегда получалось. Но, удивительное дело – теперь жалею! Тогда, можно сказать, радовался, а теперь жалею. Радовался, конечно, не потому, что изменял, а потому, что... Ну, радовался, да и всё, как тут объяснишь. Хотя и тогда понимал, что не то делаю. И сожалел немного. Но отстранённо как-то сожалел, не серьёзно. Вроде бы шёл по улице, да в грязь вступил. Или – во что похуже. Неприятно, конечно, но ничего страшного. Где-то даже смешно немного. Сейчас по-другому: острее, жёстче. Хотя, опять же – не смертельно. Разберись тут...

Я все же нервно задремал, а проснувшись к утру – жестоко замерз. Отвратительное состояние: не дома, очень холодно, остаточные похмельные вихри в голове... Домой-домой! Принять душ, потом принять... Нет, а вот этого не надо! В постель, с книгой, а вечером – к своим. За душевным теплом. А своим – их одарить. Оно ещё есть, его ещё, слава богу, много!

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за февраль 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение февраля 2016 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.