Петровский Дмитрий. Повесть «Водонос».

...– Так вот, месяца два назад, пришёл ко мне тёзка твой, Витя Котофеев. Он сейчас мэтр, величина и всё такое... И что редко бывает у публичных людей – писатель неплохой.

Предложил проект: «Самиздат 70-х». Сборник, антология. С претензией на академизм, он это любит.

Подобные издания уже имеются, но фишка у Котофеева в другом. Он предлагает каждую вошедшую в антологию вещь сопровождать самостоятельным литературным материалом: очерком, эссе, даже, возможно, повестью. Исследованием жизни одного из авторов, вошедших в антологию. И суть в том, что основную смысловую нагрузку будет нести именно «посвящение», а «самиздатовский» материал будет иллюстрацией. То есть, вот портрет художника, что в данном издании и есть самоцель, а вот его работа, для тех, кто не в курсе, чем этот художник замечателен. Понимаешь? Основной текст должен нести в себе воздух, которым дышал исследуемый автор. Срез времени, в котором творил. Причины, по которым он писал так, а никак иначе. Живая, без купюр и глянца история художника. Копать надо глубоко! До причины, а причина в том, что подобные люди гонимы всегда! Психушки или инквизиция – не суть важно. Это должна быть не хроника бодания с режимом, а трагедия человека, не способного приспосабливаться, а потому подавляемого обществом.

– Погоди, погоди. – Виктор почувствовал, как по спине прошёл холодок. – Ты осознаёшь уровень авторов, которые для этого нужны? Кто сейчас способен на такой фокус? Выстрелить-то должны тексты «посвящения»?

– Правильно! Правильно, именно так. Тут тебе и читательский интерес, и преемственность поколений.

– Лихо. И тиражи, и культурное событие. Бычок и трепетная лань... Только как это сделать?

Ваня развёл руками: – Только одним способом. «Посвящения» должны быть на уровне. Иначе не сработает. Тут нужны авторы того же уровня, того же генотипа! Часть из них приведёт Котофеев. Других, под свою ответственность, я. Через два дня я должен представить Виктору Эдуардовичу список своих кандидатов, через полгода книга должна быть в гранках. Мы хотим приурочить её выход к юбилею разгона «самиздатовского» альманаха «Монополия» и к очередной книжной ярмарке, кстати. Ну, как тебе?

– Если я правильно понял…

– Ты правильно понял, – спокойно кивнул Ваня.

– С ума сошёл, Кондрашов! – Ухтомцев был растерян и даже, неожиданно для себя, напуган. – Ты хочешь, что бы я…?

– Да, Вить. Подожди махать руками. Вникай. Помнишь, лет двадцать назад по рукам ходила одна забавная повестушка. Ты её знал чуть ли не наизусть, цитировал целыми страницами. Блестящие скабрёзности, цитируемые тобой оттуда, приводили наших интеллектуальных девиц в восторг. На всех вечеринках, под портвешок, избранные места из этой повести в твоём исполнении шли на «бис».

– Ты про «Плацкартный билет», что ли?

– Ну, да! «Плацкартный билет», автор Еремей Солин. Фантастическая вещь! Ходила по рукам в списках, сейчас полностью восстановлен авторский вариант, повесть издана, и не раз. А вот с самим Солиным полные непонятки. То ли умер, то ли убит, то ли повесился... Книга весёлая и умная, а жизнь автора нелепая и трагичная. Если бы мог, сам написал про это.

– Ну, так и напиши.

– Нет, Витя, это сделаешь ты...

Петровский Дмитрий. Рассказ «Из тёмного холста».

Она сидела, грациозно откинувшись на спинку кресла. Изящные ручки, в тончайших, белоснежных перчатках доходящих до локтя, смиренно сложены на коленях. Стройная нежная шея поддерживает кукольную головку в обрамлении высоко взбитых золотистых локонов. Светлые глаза смотрят победоносно и снисходительно. Всем своим видом юная красавица словно вопрошает: «Ну, как, хороша?!»

– Хороша…, – прошептал я в сумраке коридора. Хороша, глаз не оторвать. Откуда ж диво такое? Я стал внимательно изучать картину.

Краска на портрете потемнела, потрескалась и местами облупилась. Тем не менее, в правом нижнем углу, я смог разобрать едва различимую надпись: «Леночке, в день её именин» и небрежная, летучая подпись.

Ну и…? Что за Леночка?

Портрет явно ещё дореволюционной поры. Девице на вид лет пятнадцать-шестнадцать. Значит, родилась она… о-го-го, когда родилась. Допустим, такая вот дедукция. И что тогда она делает в затхлом коридоре дома старухи Баюриновой? Баюриновой… Баюриновой… Елены Григорьевны. Елены…! Лены, Леночки… Ё, моё!

Озарение, снизошедшее на меня, казалось сколь очевидным, столь и невероятным.

Потрясённый, я переводил взгляд то на ветхую рухлядь, громоздящуюся на вешалке, то на юную красавицу с портрета. Коричневое пальто и душегрейка, против бального платья и перчаток. «Ну, как, хороша?!».

Уважаемый Игорь! Хочу поблагодарить Вас за очень верную и нужную статью. Критика – жанр деликатный, не калечащий автора, а исцеляющий; помогающий читателю правильно оценить все достоинства и недостатки рассматриваемого текста. К сожалению, ёрничество, косноязычие, а то и откровенное хамство активно внедряются во все области культуры. И, не в последнюю очередь, виноваты в этом люди, формирующие редакционную политику того или иного издания. Так что, пока у штурвала «Новой литературы» стоят профессиональные, ответственные редакторы – ценящие и уважающие своих авторов и читателей –  за качество своего любимого издания я могу быть спокоен! Спасибо!   
                                                                         

Петровский Дмитрий. Рассказ «Письмо до востребования».

…Только, со временем, вовсе заговариваться стала. Я, говорит, любимого человека жду и сына моего. Он, говорит, сынок мой, уже в садик ходит, я знаю.

Нилыч сокрушённо покачал головой: – Понимаешь? Ведь одна, как перст. И бездетная. Чего она там себе напридумывала?! Только последние годы всё вот тут, у окна, просиживала. Да на трамвайную остановку смотрела – словно и правда кого ждала. Она же на дому работала, техническую литературу с немецкого переводила, для какой-то конторы. А как ей выйти куда – ну там, в магазин или поликлинику – всё наказывала: «Если ко мне придут, ты, Сенечка, попроси подождать. Я мигом, туда и обратно!». А я что? Киваю: «Само собой, Тоня, передам. Обождут, никуда не денутся». А ведь к ней который год, никто кроме курьера с работы не заглядывал. Я её, когда померла, вот так у окна сидящей и нашёл. Привалилась к подоконнику, будто заснула. Я тронул её, а она уже холодная…, скончалась, так никого и не дождавшись…

Здравствуйте, Елена!
Спасибо за добрую иронию, в адрес моего рассказа. Для меня весьма лестно быть упомянутым в вашем обзоре. Честно. Спасибо!

Петровский Дмитрий. Рассказ «Еще один рассвет».

…Его, Андрея, родители получили эту квартиру от завода, на котором проработали не один десяток лет. Какое это было счастье! До этого они втроём жили на четырнадцати метрах в коммуналке. Сюда, в новую квартиру, он и привёл Машу. Родители всё лето проводили на даче, а с выходом на пенсию и вовсе перебрались туда, изредка наезжая в Москву. Так что квартира, фактически, оказалась в распоряжении молодых. Тогда это была редкая удача – есть, где жить, есть, что детям оставить. А теперь, значит, «халупа»?

Андрей Григорьевич чувствовал как затаённая, свернувшаяся в самом уголку души, обида, расправляет тугие холодные кольца, больно распирая грудь. Неужели он должен испытывать чувство вины за то, что ещё жив? Собственная «ненужность», как наказание за то, что сам не сумел, не захотел дать другим? Зона отчуждения. И это всё, по-другому уже не будет? Тогда зачем, зачем ждать этого рассвета? Вот окно, пятый этаж, внизу асфальт тротуара.… Нет уж, дудки! Это моя жизнь и я доживу её до точки…

Здравствуйте, Елена! Из чистого любопытства просматривал подборки стихов, ничего не цепляло, но вот… Ваши стихи сразу привлекли внимание. Когда не понимаешь, как это сделано - становиться по-настоящему интересно! Замечательно пишете! А, просмотрев ваши фотоколлажи, я только утвердился во мнении, что вы очень интересный и талантливый человек. Удачи вам!

Здравствуйте, Олеся! Замечательно пишете. Можно позавидовать автору «Каменного кулака», что у него такой талантливый и думающий рецензент. Спасибо за прекрасную статью. Прочел некоторые ваши публикации – очень достойно. Удачи!

Петровский Дмитрий. Рассказ «Самая главная тайна».

...Оказалось не ерунда. Через все прошла: и окольные расспросы, и анонимные звонки, унизительная слежка за мужем. А то чувство растерянности и недоумения, когда узнала соперницу: как с «этой»?! Ведь посмотреть не на что, натуральная «серая мышка». Ждать дольше было нельзя. Приструнить мерзавца, выплеснуть накопившуюся обиду, потребовать объяснений.

Но произошло то, чего она никак не ожидала. Всегда такой мягкий, податливый, её Коленька показал характер. Он не стал юлить, хныкать и замаливать грехи. Молча побросал в сумку какое-то там своё бельишко, электробритву, зубную щётку (словно в командировку собирался) и пошёл на выход. «Прости, Лена. Ты, по-прежнему, остаёшься для меня очень дорогим и близким человеком. Это не измена, пойми. Просто я полюбил другую. Это серьёзно», – это было последнее, что он ей сказал, перед тем как закрыть за собой дверь.

Она стояла в прихожей, оглушённая, ещё до конца не поняв и не приняв того, что произошло и, слушала, как затихают его шаги на лестнице. Так всё кончилось. Казалось навсегда, но…

 

Дверной звонок продолжал надрываться. Лена поднялась, вздохнула и, поправив волосы, пошла открывать.

Это была не соседка. На пороге, с вялой улыбкой на лице, нелепо выставив перед собой букет гвоздик, стоял её бывший муж Коля...