…солнце подкрадывалось… забиралось внутрь… сковородка земли…
Прожаренные пропылённые фалды занавесок, обездвижив – иссохли, безнадёжно подставив свои щербатые щёки под полное безветрие летнего зноя.
…прицелы лучей… вымороченные тени… пыль в лёгких…
Панкратов понимал, что его обособленное от всего остального мира жилище более не является убежищем, и что нечто, ещё помимо установившихся жарких летних погод, понемножку залезает под кожу и выедает, выманивает наружу.
…невозможно сопротивляться… сопротивление – трусость… затворничество – роскошь…
Писатель Панкратов по-пластунски перемещается по квартире, поводит носом, ощущая сильный запах помады, которой густо умащено всё внешнее пространство за окнами, и само это пространство более не разнолико, а представляет собой – одни большие влажные желанные губы, нашёптывающие слова соблазнения.
…выйти – потерять… остаться – истлеть… жить – умереть…
Коллеги по союзу писателей по первому жару устраивали выезды за город, где под предлогом творческих встреч напивались, палили шашлыки, и совокуплялись с аборигенками, подставляя взбледнувшие за зиму жопы рассвирепевшему с голодухи раннему гнусу.
…ломились в почту… звонили в звонящее… оббивали пороги…
Панкратов боится всего, что снаружи, всегда боялся, и распаляющийся с весны психоз, замешанный на предощущении неминуемого выхода в свет, занимал всё его внутренне пространство, вытесняя даже намёк на работу над начатым в благословенное выстуженное зимнее время романом...