Жертвенник. О сакральном и профанном литературного творчества

На чтение потребуется 12 часов | Скачать: doc, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

«По всей видимости, в искусстве мы начинаем хоть что-то понимать, когда испытываем нечто такое, что хотелось бы обозначить словом "одиночество"… Когда Рильке пишет графине Зольмс-Лаубах: "Вот уж несколько недель… как я не произнес ни единого слова. Мое одиночество, наконец-то, замкнулось, и я весь в работе, как косточка в плоде" – одиночество, о котором он говорит, по своей сути не уединенность: оно – сосредоточение».

«Одиночество творения (произведения искусства, литературного сочинения) раскрывает нам одиночество еще более существенное. Ибо оно исключает самодовольную замкнутость индивидуализма, не ведает о стремлении к отличию, выделенности, и его не рассеивает даже то, что к выполнению дела, занимающего всё время суток... сохраняется какое-то мужественное отношение. Тот, кто сочинение пишет, поставлен отдельно, но тот, кто его написал – отставлен».

«Писательское одиночество, то самое состояние, которое грозит писателю непредвиденными опасностями, проистекает из того, что в самом творении принадлежит тому, что всегда пребывает до творения».

«Когда я одинок, то здесь не я, – и остаюсь вдали я не от тебя, не от других и не от мира. Я не субъект, к которому приходит это впечатление одиночества, это ощущение моих границ, эта тоска быть самим собой. Когда я одинок, я не здесь. Это не означает психологического состояния, указывающего на исчезновение, на постепенное изглаживание права ощущать то, что я ощущаю... Причина приходящего... не в том, что я чуть не перестал быть самим собой, а в том, что существует некое «за мной», – то, что я скрываю, чтобы быть в себе».