Записки Ивана Наумова

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Близ Пономарёвки в лучах солнечного заката, оставляя за собой розовые облака пыли, на дороге появилась машина. Сердце моё дрогнуло – вдруг это погоня! Мы свернули в сторону, но нас заметили сидящие в кабине грузовика. Когда поравнялись с нами и остановились, кудрявый пассажир в военной форме, подойдя к нам, спросил, не знаем ли мы дорогу в Секретарку. Мы ответили утвердительно и на вопросы о нас рассказали придуманную историю. Оказалось, что кучерявого старшину с белобрысым водителем направили с военной части Оренбурга за картошкой в Секретарку – неожиданная удача! Нас посадили в кузов и через несколько минут мы уже были в Пономарёвке, где решено было переночевать. Заехав в какой-то переулок, военные попросились на квартиру. Пожилой хозяин радушно принял нас.

Шофёр заправил машину и со старшиной уехал в магазин, откуда принёс два литра водки-сырца и хлеб. Из сумок достали селёдку, не забыв пригласить за стол нас и хозяина, что польстило самолюбию старого человека. Мы, будучи голодными, тоже этому не противились. Выпив два стакана водки, старик велел дородной снохе наложить нам каши с парным молоком. Та щедрости свёкра не обрадовалась, насупилась, но ослушаться не посмела, неохотно сделала, как он велел.

Пригладив машинально вьющиеся, в завитках, волосы, старшина снова подал нам водки, но мы выпили мало, пустой желудок не располагал к этому. Сноха, всё ещё хмурясь, дважды добавляла кашу – отдавая ей должное, я с товарищами больше налегал на еду. Военные тоже не напились допьяна – пол-литра осталось на завтрак. Хозяин, обращаясь к кудрявому старшине, уважительно называвшего его батей, с горделивой нотой в голосе рассказал, что сын мобилизован с первого дня войны, часто пишет домой письма.

Проснувшись утром, хозяина не застали, он ушёл рассевать вручную овёс. Поев картошку в мундире, приготовленную хозяйкой, мы сели в полуторку, которая сразу понеслась с большой скоростью. Проехали лесок с молодыми берёзками, осинками и дубками, одетый в зелёную листву. На нас повеяло свежестью и прохладой. То и дело мы обгоняли горючевозчиков и пеших людей – в 10 утра были уже в Абдулино около рынка. Белоголовый шофёр дал нам два часа, чтобы походить по базару. Денег у меня было мало, немного подзакусив картошкой и кислым молоком, я вернулся к месту сбора. Прислонившись к какой-то стене, задумчивый Василий дергал себя за нечесаную грязную бороду.

– Иван, ты не думаешь, что наш «отлёт» приведёт нас прямо в военкомат? – обратился он ко мне, углублённый в свои какие-то потаённые мысли.

– Мне, так или иначе, не миновать военкомата, – с грустью ответил я.

– А у меня на уме другое, – Василий почесал разлохмаченную бороду. – До осени в лесу поживу, а там видно будет! – с этими словами чувашин начал прощаться со мной. Я, помня его доброту, в свою очередь, искренне поблагодарил за то, что делился с нами собранной милостыней, и он отошёл.

На фронт Василий не призывался из-за болезни. В молодости работал у богатого мужика в Новодомосейкино, у которого была дочь-монашка в Бугульме. Но женский монастырь закрыли, и Василий предложил дочери хозяина обвенчаться с ним. Поклонились в ноги отцу и попросили благословления. Два года молодые жили в отцовом дому, где на них наложили большой индивидуальный налог, а потом и вовсе выгнали из него. В посёлке Матвеевка он собрал избушку и жил в нём с женой до настоящего времени.

Старшина с водителем, вернувшись с хлебом и консервами, пригласили нас подзакусить. О Василии я сказал, что он остался в Абдулино погостевать у родственников.

Полуторка наша «летела» часа четыре без остановки, мы, держась за борта, тряслись в кузове. После обеда подъехали к Русскому Кандызу. Красивый и статный Варенков постучал по кабине, машина остановилась, он выпрыгнул на землю. Мы простились с ним навсегда. Больше я его на жизненном пути не встречу. Дорогой он убеждал меня, что не надо вставать на воинский учёт. Живя дома, он узнал, что в селе есть дезертиры и вместе с ними скрылся в дремучем лесу, окружавшим тогда Русский Кандыз. Прожили здесь лето и осень, потом, голодные, занялись воровством. Одному залезли в погреб – украли сметану, у другого, забравшись в амбар, выгребли и унесли остатки муки. А то овцу или телёнка уведут со двора. Народ молчал о дезертирах, пока они не баловались. Потом стали жаловаться в военкомат и в милицию. Напали на их логово – в перестрелке выстрелом в грудь из дробовика был убит капитан. Но в следующей облаве Варенков не стал отстреливаться, хотел просто убежать. На оклик «стой!» не остановился, по нему из винтовок дали залп – он замертво упал. Остальных переловили, они-то и свалили на него вину за убийство капитана. Так бесславно ушёл из жизни неплохой, в общем-то, человек, отделивший себя от народной судьбы и не заинтересованный в лучшей участи Родины. О подробностях его смерти я узнал после войны от кандызских мужиков.

Как проехали Русский Кандыз, машина остановилась в лесу, который стоял по обеим сторонам дороги. Врассыпную пошли по нему. Нас окружали высокие зазеленевшие берёзы и кряжистые дубы. Местами, где недавно лежал снег, цвёл подснежник, а там, где земля раньше освободилась от снежного плена, там уже ландыш набирал цвет. Куковала кукушка, на все лады переливались соловьиные трели, где-то ухал филин. Свистнул шофёр, что означало, едем дальше. Мы с Макаровым подошли к грузовику, встав на колёса и перекинув ногу через борт, забрались в кузов. Ехали по-прежнему быстро. Немного погодя с бугра стало видно Секретарку. В том месте, где дороги расходятся на Русский Кандыз и Моторино, я остановил полуторку, отдал белоголовому водителю оставшиеся 30 рублей и, поблагодарив, сошёл с Макаровым с кузова. Солнце стояло ещё высоко, спешить было некуда. Сев на бугорок, стали думать, как нам быть? Решили идти степью, не заходя в населённые пункты. Мы обошли Секретарку, Фомичёвку и напротив Павловки, в лесном овраге, остановились ждать сумерек. Вытянув ноги, мы, усталые и голодные, молча и отрешённо осматривали на себе потрёпанную в дороге одежду и лапти. Макаров предложил зайти в Павловке к нему, он вынесет хлеба – я согласился. В сумерках по переулку спустились к его дому – я сел на завалинку. Немного погодя, вышла женщина, вся в чёрном, и, подав большой кусок ржаного хлеба, стала благодарить за сына. Я, в свою очередь, выразил ей признательность за хлеб и простился с ней.

Мне оставалось пройти ещё 9 километров. Выйдя из деревни, я на ходу съел хлеб. Неполная луна освещала местность. Миновав Жмакино, Зубаревку, я прошёл через мост, потом перелез через плетень и подошёл к землянке, где долгое время после раскулачивания жила наша семья. Отворил дверь, вошёл в сени, а потом в землянку. Здесь было тихо, как в могиле. Усевшись на лавку, я стал перебирать в памяти события прожитых лет. Всплыло в сознании, как после раскулачивания и лишения имущества нам, бездомным, пришлось жить на квартире у Герасимова. Спали всё время на полу. Зима была на редкость морозная, моя молодушка не уберегла, застудила сынишку – он начал чахнуть. В 1935 году, осенью, когда мы уже жили в бане, я похоронил в возрасте двух лет моего бесценного единственного сынишку. В 1937 году увезли моего отца и до сих пор от него ни слуху ни духу. Будучи религиозным фанатиком, он думал только о душе, не задумываясь о том, что будет с его детьми – советская власть в начале своего становления не благоволила священникам. Увы, став им, он перекрыл кислород себе и нам. Отняв всё имущество, нас выгнали и из дома. Два года я шатался с семьёй по квартирам – из отцовского имущества осталась только баня, которую я переоборудовал под жильё, где моя семья живёт и поныне, уже более трёх лет. Вспомнил, как я 6 недель болел тифом, еле выжил…

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: