Записки Ивана Наумова

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Утром нам велели лишние вещи сдать в кладовую – мы так и сделали. Андрей Стуликов запряг лошадь, сложил в телегу хлеб, картошку, наши вещи и с Аганиным повел нас в сторону Русского Кандыза. Когда дошли до места, Стуликов, остановил лошадь, показал, откуда начнём косить. А стан с шалашом решили сделать в центре массива. Разобрали косы. Я начал косить первым, остальные пошли друг за другом за мной. Андрей с поклажей поехал дальше, а толстый Варфоломей замыкал наш ряд.

Трава была подлесная, мягкая. Приученный к этой работе с 12 лет, я косил легко и свободно – изумрудный валок после каждого взмаха покорно ложился у моих ног, вытягиваясь следом в длинную гряду. Остановившись точить косу, я оглянулся, увидел, что все от меня отстали. Когда я окончил свой ряд, подошёл к Васе, отдал ему свою косу, после чего тот быстро управился со своим прокосом. Пройдя до конца, ребята начали пробовать косы друг у друга. Все хвалили моё орудие труда. Косили мы до заката солнца, но скошенная площадь не выглядела эффектно. Лёва своей большой косой не косил, а просто драл траву и этим портил вид скошенного массива.

Стуликов, доехав до традиционного места стана, остановился между двух ветвистых дубов, выгрузил поклажу, сделал шалаш, укрыв его зелёной травой. Потом сварил нам картофельный суп с зелёным луком, заправив его маслом. Аганин ещё до ужина уехал домой, и мы почувствовали себя свободнее. Вкусно поев, мы долго сидели у костра, беседуя обо всём, что нас волновало. Спали мы на свежей мягкой траве. Уснул я быстро, проснулся раньше всех. Из долины, что была покрыта густым лесом, шёл пар. Лес был полон пернатыми, которые, всяк по-своему, радовались жизни. Но я был полон грусти. Новый день нёс для меня работу, за которую только кормят. А кто же будет кормить семью и старушку мать? Дети и жена будут рвать жилы на неподъёмной колхозной работе и на огороде, а меня рядом нет…

Вскоре все поднялись, сходили в овраг помыться, начали косить, а Стуликов готовить еду. За завтраком поев картошку в мундире, мы снова принялись за дело. К часам десяти явился начальник милиции. Я шёл далеко впереди, остальные – врассыпную за мной. Лёвка, весь в пене, медленно размахивал большой косой. Грузный, мужиковатый Акшумов остановился возле него, с улыбкой заметил:

– Размаев, у тебя такое силище, а не успеваешь за Наумовым!

– Товарищ начальник, коса совсем негодная, ничего не режет! – остановившись и вытерев пот рукавом, ответил раскосый Лёвка.

Завершив ряды, мы подошли к ним. Акшумов, отобрав у меня косу, стал косить ею Лёвкин ряд. Несмотря на мягкотелую, мешковатую фигуру, он косил ловко и лёгко. Сажени два прошёл, остановился.

– Коса хорошая, – похвалил он, – но если цельный день косить, то, конечно, бока болеть будут. Размаев, оканчивай ряд да пойдём к шалашу! – распорядился он, довольный нами. Работали мы не спеша, но почти без отдыха, поэтому накосили немало. – Я привёз вам мясо, – добавил он с улыбкой. – Если и дальше будете добросовестно трудиться, то и мёду достану.

– Привыкнув к нагрузке, будем косить лучше – перестанут болеть спина и руки, – заверил я его.

Василий Буравов сиповатым голосом попросил у начальника разрешения навестить после работы 15-летнюю дочь, которая после смерти матери осталась одна в доме. Тот не возражал. Потом, сев в тарантас, уехал. Я стал пробивать косы, Стуликов – варить мясной суп. Остальные сели писать письма к родным, чтобы передать с Буравовым. Я тоже черкнул своим письмецо, в котором описал, как и где меня найти.

Вечером Буравов не стал дожидаться ужина. Взяв кусок хлеба и письма, он удалился. А мы сели по-казахски кружок ужинать. Солнце золотило макушки деревьев. С оврага ветер заносил сырой прохладный воздух, после жаркого дня освежая нас. Все повеселели и, забыв про усталость, разговорились. Вася Размаев спросил Стуликова про события на фронте, но тот, малограмотный, ничего толком не мог сказать. Тогда Вася попросил меня:

– Иван Прокофьевич, ты был на фронте, расскажи об этом.

– Да, был в рабочем батальоне в Калининской области, прошёл фронт вдоль и поперёк – ремонтировал дороги, копал огневые точки, – ответил я и припомнил ряд экстремальных ситуаций, когда пришлось не только голодать и испытывать колоссальные трудности, но и подвергаться опасности, особенно доставалось на противотанковых рвах.

– А почему ты сейчас не на фронте? – задал вопрос Стуликов.

– Гарнизонная комиссия, признав у меня порок сердца и туберкулёз лёгких, освободила со службы со снятием с воинского учёта.

– Ну, тогда врачи ничего не понимают, – с присущей для молодости категоричностью заявил Вася. – Будь у тебя эти болезни, ты бы с нами не косил так, что за тобой и чёрт не угонится!

– Нет, – возразил я, – понимают и знают, что делают. Так как наш батальон прибыл последним на фронт, все ближайшие деревни были заняты и нам отвели квартиры в 15 километрах от места работы. И мы преодолевали это расстояние туда и обратно пешком, чтобы долбить метровую мерзлоту. Питание плохое, работа тяжёлая, с утра до темна. Ходьба за счёт ночи. Я весь отёк, не было сил передвигаться. Направили меня на комиссию, после чего я приехал домой, где мне стало лучше. – Помолчав, я продолжал: – Навыки косьбы я приобрёл с 12 лет, потому-то и не угонитесь за мной. И сердце натренировал и приучил к таким нагрузкам с детства. Но на фронте нагрузки для меня оказались чрезмерными, я не выдержал – заболел.

Утром по холодку косить намного легче, но мои приятели любили выспаться. Когда Стуликов принялся готовить еду, мы втроём стали косить. Вернулся из дома Буравов, подал нам свежие газеты. Забыв про завтрак, Вася стал вслух жадно читать статью за статьёй. Наши войска по-прежнему отступали – враг угрожал Сталинграду.

– Неужели он нас так и победит? – нарушил молчание Андрей, когда Размаев закончил чтение.

– Ну, уж нет, не бывать этому!– возмутился я. – Скоро в полную силу заработают эвакуированные заводы в тылу. Будут ковать оружие, которое прибудет на фронт, и захлебнётся Гитлер нашей кровью!

– Лопнут его планы, как мыльный пузырь! – поддержал Вася, смеясь.

Буравов сказал, что отнёс письма на почту, и Размаев, как малый ребёнок, начал на пальцах считать, когда получат его письмо, и к нему приедет жена или сестра. Косьба в этот день шла плохо. Каждый думал о печальных новостях на фронте, о доме, семье. Вечером бросили работу рано, пошли за ягодами. Нарвали земляники в фуражки, решив сварить компот.

Через два дня явился тучный Аганин, чтобы сменить Стуликова, привёз с собой продукты. Андрей уехал, Варфоломей стал готовить обед. Продолжая косить, мы далеко ушли от шалаша. Не видя нас, он засуетился, то подойдет, как ошпаренный, чтобы убедиться, как мы работаем, то отойдёт – ноги колесом – к костру. После обеда повар удалился мыть посуду на речку.

– С этим чёртом будет трудно работать, – заметил Вася. Все невесело усмехнулись. Возвращаясь на коротких кривых ногах, милиционер ещё издали пробежал по нам глазами – все ли мы на месте? Когда мы прилегли в тени деревьев немного отдохнуть, Аганин растолкал нас.

– Мы сами знаем, сколько отдыхать – нам надо восстановить силы! – сердито сказал Лёва, кося на него ущербным глазом. – Работаем не за страх, а на совесть, даже начальник похвалил за усердие и добросовестность.

– Я не говорю, что плохо работаете, но я всё же должон подгонять вас, – оправдываясь, пробормотал тучный Варфоломей.

– Если будете подгонять, мы совсем не будем работать, начальник не похвалит вас за это! – огрызнулся Лёва, неохотно беря в руки косу.

Аганин замыкал ряд. Мы договорились косить быстрее, чтобы проучить его. Он, толстый, неуклюжий, на полряда отстал от нас.

– Хорош же ты, погоняльщик, когда сам в хвосте плетёшься! – сиповатым голосом подковырнул худощавый Буравов, когда мы проходили мимо, чтобы начать новые ряды. Тот ничего не ответил, лишь тяжело пыхтел, обливаясь потом.

Когда я объявил перерыв, Аганин с нами не сел, а пошёл к шалашу.

– Размаев, к тебе пришли жена и сестра, – быстро вернувшись, объявил он, кривой улыбкой обнажая два обломанных жёлтых клыка, что делало его похожим на свирепое животное.

Вася от радости подпрыгнул, как ребёнок, и собирался уже бежать к шалашу, но Варфоломей остановил его, мол, я тебя провожу.

– Я же не слепой, зачем мне поводырь? – спросил тот нетерпеливо.

– Не слепой, но заключённый, и я за тебя отвечаю, – грубо оборвал Размаева Аганин. – Я также должон проверить, что тебе принесли из дома.

– Обязательно проверь, вдруг женщины принесли огнестрельное оружие, – не выдержав, съязвил я.

– Идём же, Размаев! – выходя из себя, злобно прикрикнул Аганин.

– А не боитесь, что мы разбредёмся по лесу, потом днём с огнём не разыщешь нас? – хитро подмигнув Васе косящим глазом, произнёс Лёва.

Варфоломей задумался, потом велел всем идти к шалашу. Нам этого и надо было – интересно взглянуть на сестру и вторую Васину половину. Та оказалась ниже среднего роста, круглолица, с чёрными бровями и с двумя рядами белых сахарных зубов, которые при улыбке придавали ей миловидность. На ней было идеально сидящее красивое платье, подчёркивающее тонкую талию. А Васина сестра была так похожа на брата, что если их нарядить в одну одежду, то можно ошибиться, кто есть кто. Как у Васи, неё косил правый глаз, а лицо покрыто мелкими рябинками. После взаимных приветствий гости выложили гостинцы – топлёное масло, мёд, булки, сдобные сухари и литр водки-сырца. Мы с аппетитом поели, но от водки отказались до вечера. За ужином мы уселись в кружок – Вася разливал водку. Аганин в предвкушении выпивки бы любезен и спросил, где я живу. Ответил, что два года мотался по квартирам, потом «парился» в бане, пока не купил дом с надворными постройками и не перевёз его в Волчовку. Варфоломей промолчал, стал задумчив. Может, у него зашевелилось в душе что-то наподобие угрызения совести? От выпивки все повеселели, языки развязались. Если бы не висел у Аганина на поясе наган, то нас можно было принять за обычных косарей. Лишь присутствие вооруженного милиционера напоминало, что мы заключённые.

Утром я проснулся рано, пробил косы. Вася, ночевавший с женой под соседним дубом, тоже встал. Он знал, что я люблю читать, и написал своим, чтобы принесли книги. Когда я подошёл к ним, его жена вручила их мне. Они были детскими, но я всё равно был рад, искренне поблагодарил за них.

Аганин вместе с Васиной сестрой приготовил завтрак из домашних продуктов. Нам он показался необыкновенно вкусным. Вася пошёл провожать гостей, а мы – косить. Косили не спеша, но, как всегда, без отдыха, и дело продвигалось вперёд. Перекур сделали, когда вернулся Вася, – он угостил нас самосадом. Акшумов тоже привёз нам две пачки папирос.

– Как вы думаете, в воскресенье можно будет сметать сено? – заговорил коренастый начальник милиции, когда мы закурили.

– Что высохло, обязательно надо убрать, – сказал я веско, – иначе сено потеряет свои кормовые качества.

– Значит, организуем воскресник! – повеселел Акшумов. – Кстати, Аганин, сходи к шалашу, убери продукты, что я привёз вам.

Когда тот удалился, Лёва, пользуясь хорошим настроением начальника, предложил сменить Аганина Стройкиным Андреем. Все поддержали его, ссылаясь на то, что Варфоломей груб, придирчив и глуп.

Через день приехал Стуликов, а вечером того же дня пришла моя жена со старшей Маней. Я рвал ягоды перед ужином, когда Вася окликнул меня. Я быстро пошёл на зов, а когда заметил женские фигуры, ещё ускорил шаги. Маня, вспорхнув бабочкой, – бегом навстречу. Я крепко обнял и поцеловал её, потом – жену. Они пришли часа два назад, уже успели перестирать всё грязное бельё, что нашли в шалаше.

Перед сном я узнал от Анны, что Маню хотели отправить в город на ФЗО (фабрично-заводское обучение), чего давно боялись. Жена знала, что её подругу освободили от этого, признав у той чесотку. Поэтому она посылала дочь ночевать у подруги, после чего у Мани тоже обнаружили чесотку и оставили дома. Я неодобрительно покачал головой, но что сделано, то сделано. Спросил, как растут малыши?

– Как чеснок, – улыбнулась своей шутке Анна. – Все здоровы и мать и ребятишки. Ты тоже поправился, а то был шибко худой.

– Сейчас душа у меня спокойнее, вот и набрал вес, – слегка смутившись, сказал я. – Мне жаль, что мои слабые женщины надрываются от непосильного труда на огороде, сенокосе, заготовке дров и колхозной работе, а я ничем не могу помочь вам!

– Не переживай – справимся! – Анна обвила мою шею ласковыми и нежными руками. – Не такие мы уж слабые! Приду домой, порадую мать – работа на свежем воздухе, хорошее питание благотворны для тебя.

Пока Анна была на сеноугодье, она готовила еду с Аганиным из принесённых с собой продуктов. Только водки не было – не на что было купить.

Вечером следующего дня они с дочерью ушли домой.

В субботу, с утра, приехали на двух подводах жёны милиционеров с песнями. С ними два сотрудника отдела – Белоусов с Захаровым. Когда увидели скошенное поле, ахнули от удивления. Думали, часа на два работы; нарвут земляники и домой. А тут до вечера едва ли справятся. Белоусов, обойдя ряды, сказал, что сам чёрт, наверно, нам пособлял. Мы продолжали косить, а женщины с милиционерами сгребали и копнили. К вечеру весь массив был расставлен копнами. Пахло душистым сеном. Когда участники субботника собрались уезжать, я велел Белоусову завтра привезти с собой штук 15 гвоздей среднего размера, чтобы я мог сделать лозы.

В воскресенье мы подготовились метать сено. Наметив с Буравовым место для омёта, в ожидании приезда помощников я достал из вещмешка «Чудесный шар» Волкова, подаренный Васей. Товарищи попросили меня почитать вслух. Когда подъехали милиционеры во главе с мешковатым Акшумовым, все удивились, как я выразительно и хорошо читаю.

Белоусов, как я и просил, привёз гвозди. Взяв топор, я ушёл мастерить лозы. Через полчаса две лозы были готовы. Участники воскресника приехали на двух колымагах. Третья лошадь была запряжена в телегу, где лежали продукты. Я выпряг её и запряг в лозы, с которыми подъехали с Васей к копне. В два счёта сено сложили на лозы и поволокли к месту будущего омёта. Отвязав верёвку, дёрнули лошадь – копна осталась на месте. Убедившись, что с близкого расстояния сено так возить быстрее и удобнее, Акшумов, весело сморщив слегка приплюснутый нос, дал команду – запрячь вторые лозы. На них стали возить сено Вася с Лёвой, а я с Белоусовым, Захаровым и Стуликовым, вооружившись большими вилами, метал его в омёт. Пожилой Буравов встал наверх омётоправом – он оказался большим специалистом по этой части. Омёт получился словно выточенным.

Обед прошёл в непринуждённой обстановке, не было заметно, кто из нас арестант, а кто нет. Вечером начальник милиции уехал.

– Акшумов остался очень доволен твоей работой и смекалкой, – сказал Стуликов, разговорившись со мной. – Можно предположить, что он за тебя будет крепко держаться. Я не думаю, что будет этапировать тебя.

– Я работы не боюсь, – меня страшила неизвестность, скрывавшая под этим словом, – как не радоваться сказанному! – Лишь бы здоровье не подвело.

– Наумов, про тебя говорят, что ты поповский сын, правда ли это? – помолчав немного, спросил Андрей. На мой утвердительный ответ, он удивился: – Тогда где же ты так хорошо научился работать?

– Отец мой священником стал в 1927 году, – заметил я. – До этого он был обычным крестьянином, и меня с раннего детства приучал к сельскому труду. Боронить я начал с 7 лет, а косить с 12.

Косили мы ещё неделю. В субботу снова приезжали копнильщики и согребальщицы, а в воскресенье всё сено свезли и сложили в омёт, который оказался намного больше первого. Акшумов был до бесконечности рад. Со времени организации милиции в Секретарке столько сена не заготавливали для милицейских лошадей. На обед он привёз свежего мёда и мяса. А потом мы на четырёх подводах уехали обратно в Секретарку.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: