Записки Ивана Наумова

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Вечером, въехав во двор милиции, Акшумов пригласил меня к себе в кабинет. Аким с Феофаном ревниво переглянулись – им не давала покоя симпатия начальства ко мне.

– Вот что, Наумов, не хотите ли стать конюхом вместо мобилизованного на фронт работника? – от предложения коренастого начальника я даже оробел слегка, но обрадовался больше.

– Я люблю лошадей и без колебаний соглашусь на ваше лестное предложение, – глядя на Акшумова признательными глазами, произнёс я.

Довольный собой и моим ответом, тот усмехнулся и, откинувшись на спинку стула, стал рассказывать о моих обязанностях.

– Вот здорово! – воскликнул мой раскосый друг, с нетерпением ожидавший меня в КПЗ. Но Аким с Феофаном стали пугать трудностями.

– Быть конюхом в милиции слишком хлопотно, то запрягай, то распрягай, – отводя глаза, сказал Бектяшин. Косяков согласно кивал при этом.

– Я трудностей не боюсь – не такое пришлось пережить на Калининском фронте, – ответил я, стараясь сохранить хорошее настроение.

На следующий день меня вызвали принимать имущество и лошадей. В конюшне было грязно, так как полы были сгнившие, – лошадей содержать в чистоте в таких условиях невозможно. Я предложил начальнику дать мне лесу, я настелю полы.

– Лесу у нас нет, – был ответ.

– Тогда скажите, где можно взять гравий, утрамбую хоть им пол.

– Около моста возле речки, – сказал Акшумов, одобрительно посмотрев на меня, и добавил: – Можешь взять лошадку, которым возят этапированных в Бугуруслан.

Я взял совковую лопату, лошадь и поехал на речку. Карьер нашёл быстро, поставил ближе лошадь, накидал гравий в телегу. Привезя три воза материала, выпросил ведро, перетаскал и утрамбовал камушки. К часам 12 у меня всё было готово. Начальник перед обедом снова заглянул в конюшню.

– Ты уже все сделал? – воскликнул он, приятно удивлённый.

– Хоть недели две не будет грязи, потом можно будет заново утрамбовать, – ответил я, вытирая мокрый лоб, и поинтересовался, где можно подкосить травы лошадям.

– Возле Фомичёвки люцерна наша растёт, там и коси её, – ответил он. – Спать будешь на сеновале, хлеб выдавать будет Аганин.

Я поблагодарил его, он ушёл.

Приятели доканчивали милицейский овёс, а я вывел Акшумовского мерина, привязал возле колодца, начал мыть. Когда я его всего искупал, привязал на солнышке, принялся за жеребца, на котором ездил Алексеев.

– Конюху платили немалые деньги, но особой старательностью тот не отличался, и ничего того, что ты, Наумов, делаешь, даже не думал касаться, – понаблюдав за мной, сказал вернувшийся Акшумов. Приплюснутый нос его лоснился на солнце, находящегося в зените. – Пока я здесь работаю, будете здесь и вы! – добавил он с чувством.

– Постараюсь оправдать ваше доверие, – с благодарностью произнёс я, держа на весу травяную мочалку и вытирая рукавом пот с лица.

Весь день я крутился возле лошадей, а вечером, усталый и довольный, забрался на сеновал и быстро уснул. На следующий день, взяв косу и грабли, я поехал за травой в Фомичёвку, где Аганин управлял косилкой. Я заехал, где люцерна была гуще, начал косить. Но тут взгляд мой упал на дорогу, идущую с нашего колхоза в МТС, по которой брели две женские фигуры. Я начал внимательно вглядываться и, когда они подошли ближе, узнал в них жену с дочкой Дарьей. Сердце моё учащённо забилось. Когда они приблизились ближе, я окликнул их. Те так и ахнули.

– Я глазам своим не верю – ты или не ты? – зазвеневшим голосом произнесла Анна. – Как это арестант без сопровождения милиционера оказался один в поле? – Я рассказал радостно улыбающимся жене и дочери, что теперь работаю конюхом. Дарья сгребала траву и клала её на телегу. Посадив их на воз, мы поехали. Передачу я велел Дарье сдать дежурному. Пока она отсутствовала, шепнул Анне, чтобы вечером она обошла здание милиции и через маленькие воротца пробралась на сеновал. Выгрузив сено, я прошёл в дежурку, где меня ожидали счастливые дочь и жена. Дежурный не стал смотреть, что принесли они, а оставил нас одних.

– Когда следующий раз придёте, я куплю для Веры и Раи буквари, а вы с Маней учите их читать, – поговорив о домашних делах, добавил я.

В сумерках, как и договорились, ко мне на сеновал пришла моя жёнушка, достала четвертушку, налила водки. Я выпил, мы поели и легли отдыхать. Но до сна ли, когда рядом любимая и желанная женщина, с которой так редко бываем вместе? Трепетным руками она обняла меня за шею, потянулась сахарными устами к моим жёстким губам.

Утром было ещё темно, когда я проводил льнущую ко мне Аннушку, наказав не таскать продуктов, я сам себе заработаю хлеб.

Затем последовали однообразно дни – один от другого не отличишь. Скрашивали их только воспоминания о нежных ласках моей любушки. Я не знал отдыха ни днём ни ночью, зарабатывая свой хлеб, который давали мне без нормы. Без нормы была и работа: вези травы, корми, пои, купай лошадей, ремонтируй уздечки, сбрую, дровни, сани на зиму, доставляй начальство на совещания. Акшусов, видимо, жалея меня, сделал замечание, чтобы я запрягал и выпрягал лошадей только для него и Алексеева, а не для всех милиционеров, иначе мне не будет хватать сил на всё, не будет ни минуты свободного времени не только днём, но и ночью. За мной закреплено 10 лошадей, за которыми нужен тщательный уход. Навоз тоже велел только с конюшни вычищать, вывозить в поле пока не надо. Это можно сделать, когда больше его накопится. Зарплату я не получал, а в документах, скорее всего, выводят, что мне платят, как конюху. В то же время понимал, что работаю временно, пока не найдут замену, а потом направят по этапу или на фронт.

В первых числах сентября, когда узников КПЗ вывели на прогулку, среди них я заметил женщин. Одна из них была секретарь нашего сельсовета Захарова, которая привезла Дарью в НКВД качестве заложницы. Вторая Черкасова, заведующая клубом, – после фронта я брал у неё книги и журналы. Она подошла ко мне, поздоровалась. Я спросил, какими судьбами она оказалась здесь. Та промолчала. Захарова тоже отвернулась от меня. Но я не мог удержаться от колкости:

– Елена Прекрасная, а зачем вас сюда привезли?

Покраснев, как рак, Захарова нехотя ответила, что за растрату. Вася, узнав от меня об истории с Дарьей, удивлённо воззрился на неё:

– Вот ты какая птаха, хотела людскими слезами пробить себе дорогу? Позже я узнал, что Захарову осудили на два года, Черкасову на год.

Однажды Акшумов сказал, что у него ко мне есть личная просьба.

– Вы имеете право не просить меня, а приказывать,– заметил я.

– Нет, Наумов, приказывать не могу, ты и так работой нагружен, – улыбнулся мешковатый Акшумов. – Если найдёшь свободное время, почини в моей квартире наружные завалинки. А то зима скоро, а самому некогда.

– Ладно, только чем их заваливать, сухим навозом или землёй?

– Землёй, – был ответ.

Я в тот же день отремонтировал вокруг его пятистенного дома завалинки. Жена начальника, крупная, как и муж, пышнотелая, стала настаивать, чтобы я вошёл в дом, чтобы заплатить мне за работу. Я отшатнулся, сказал, что мне ничего не надо.

– Входите, – открыв дверь в сени, скомандовала грудастая особа. Пришлось подчиниться, войти. Она вынесла мне стакан водки и пирог.

Однажды в воскресенье широкоплечий Алексеев, весь перетянутый ремнями и портупеей, приказал мне запрячь в тарантас жеребца и поехал в райпотребсоюз, откуда привез мешок крупчатой муки. Он велел выпрячь лошадь, а муку занести в чулан. Не успел опустить мешок, хозяйка, тоненькая, хрупкая, поднесла мне стакан вина и кусок белого хлеба. Выпив, я поблагодарил и вышел на улицу, подумав при этом: «Вот так блюстители закона! Ловят и сажают колхозников на 10 лет за унесенные несколько килограммов зерна, а сами тащат мешками. Белую муку, что выделяют на сирот, распределяют между собой. Поэтому в Старомёртовском детском доме мрут и пухнут от голода дети погибших фронтовиков».

Вася Размаев целыми днями что-то красил в милиции, приносил мне, между делом, газеты, журналы, книги. Времени у меня было мало, но газеты я просматривал с жадностью. Из них я узнал, что идут жестокие уличные бои в Сталинграде, полностью окружён Ленинград. Сообщение со страной было только через Ладожское озеро. Жена по-прежнему таскала ему обильные передачи, и он прибегал делиться со мной, не принимая во внимание мои возражения.

Однажды тёмной октябрьской ночью я долго не мог уснуть на своём сеновале от холода. Слышу кто-то отворил милицейские ворота, въехав на лошади с телегой во двор. По голосам я узнал Аганина, Белоусова и татарина Нафикова. Потом кто-то застонал. Через несколько минут ворота снова отворились и стонущего человека куда-то увезли. Наутро Стуликов рассказал, что какой-то Богданов из деревни Кирсановка дезертировал с фронта, скрывался в лесах, объедая не только семью, но и односельчан – лазил по амбарам и погребам. Летом поймать дезертира не удалось, а когда похолодало, тот чаще стал наведываться домой, где и собирались его арестовать. Когда окружили дом, Богданов выпрыгнул в окно, хотел убежать. Аганин выстрелил из нагана и попал ему в голову. Без сознания привезли в милицию, отсюда повезли в Русский Кандыз в больницу. Не успели подняться на Моторинскую гору – он умер. Так бесславно сгинул человек: боялся, что погибнет на фронте, в тылу убили скорее.

– Аганин, небось, получил благодарность за это? – предположил я.

– Да, – усмехнулся Стуликов, – Алексеев отблагодарил его, чуть не заехав по морде. Мол, разве не знаешь, куда в таких случаях надо стрелять? В ноги надо, а ты с первого выстрела убил наповал.

На сеновале с каждым днём становилось неуютнее, я заходил на ночь в КПЗ. Хоть и на голых нарах, а всё же теплее спать, чем на улице. Ночи были тёмные и длинные, долго не могли уснуть. Время коротали за разговорами. Вася Размаев рассказал смешной случай о бездетных стариках. Летом в избе было душно спать, да и клопы всю ночь не дают покою. Старик со старухой решили спать в санях, что возле сарая стоят. А в соседях жил 17-летний парень-проказник, подговоривший дружков подшутить над ними. Вынесли они потихоньку сани со двора и поставили их на дороге. Утром погнали люди скотину в поле, с любопытством подходят к саням и бесшумно отходят, чтобы не нарушить их покой. Когда те проснулись, не вдруг поняли, как очутились на улице. Пошли жаловаться в сельсовет на шутников – только кто они, так никто и не узнал.

Косяков Феофан тоже поделился забавной историей. Хулиганистый молодой человек под весёлый смех дружков спустил штаны и выставил в окошко престарелых соседей мягкое место. Подслеповатые старики подойдут к окну – чьё же это лицо такое широкое с длинным носом? А когда услышали громкий хохот, поняли, что над ними насмехаются. Старик схватил ружье и в запальчивости выстрелил в насмешника. Тот свалился с завалинки, закричал благим матом. Еле натянули товарищи на него штаны и повезли на лошадке в больницу, где вынули с ягодиц 24 дробинки.

Сокамерники засмеялись и попросили ещё и меня что-нибудь рассказать. Я не стал заставлять уговаривать себя и припомнил рассказ дяди Семёна, который ездил за рыбой в Уральск. Обычно в извоз уходили зимой, когда заканчивались полевые работы. Набиралось около 40 подвод, владельцы которых нанимались какому-нибудь Бугульминскому купцу, и трогались в путь. Однажды ехали мужики обратно с Уральска с рыбой. Зима была снежная – часто шли бураны, мели метели. Дело шло к вечеру, дул встречной северо-западный ветер – дорога была занесена снегом. Захотелось одному извозчику, который ехал последним, оправиться по дороге. Хотел он это сделать быстро и, нагнав обоз, снова сесть в свои сани, но пока развязал кушак, расстегнул пуговицы, справил нужду, обоз скрылся в снежной мгле. Он давай бежать, но всё было безрезультатно. Сильный порывистый ветер и глубокий снег не давали ему ходу. Мужик быстро выбился из сил, остановился и стал кричать, чтобы его подождали. Но никто не услыхал его. Обозники окутаны сверх меры, поверх шапок надевали ещё башлыки. Может, он сбился с пути и двигается не в том направлении? Никто не видел, как он слез с саней, значит, скоро не хватятся его. В голове зароились мысли одна страшней другой. Человек запаниковал, потерял надежду на спасение – оставалась верная смерть. Пришло осознание того, что вот здесь, в степи, в снежной круговерти, под завывание метели ему суждено замёрзнуть, оставить жену вдовой, а четверых ребятишек сиротами. Но умирать не хотелось, и он снова двинулся вперёд. Вдруг донеслось до него отдалённое ржание. Крестьянин поднял голову – снова начал кричать. Через минуту ржание повторилось, и он узнал по нему свою лошадь. «Карько, Карько!» – исступлённо вскричал заблудившийся. Ржание приближалось. И вот, наконец, Карько нашёл хозяина, весело заржав при этом. Человек упав перед верным четвероногим другом на колени, зарыдал от радости и пережитых страшных минут. Поднявшись, обвил его руками за шею, поцеловал в лоб, приговаривая: «Спаситель ты мой, ненаглядный!» Не успел мужик сесть в сани, резвая сивка повернулась и рысью стала догонять обоз. Дорожные лошади обладают способностью не сбиваться с дороги, находить её ощупью ногами. Через полчаса они настигли обоз. Через много лет Карько, спасший хозяина, пал от старости. Оплакивая четвероного товарища, мужик выкопал во дворе могилу, замотал холстом и похоронил. А в пургу и метель, выходил во двор, и подолгу стоял возле захоронения, вспоминая те жуткие минуты в своей жизни.

Когда я окончил повествование, все глубоко вздохнули и долго молчали, задумавшись. Так проходила осень 1942 года. Тем временем война требовала эшелон за эшелоном новых жертв. Чтобы отстоять независимость, Россия вынуждена была напрячь все струны натруженных мускул. Военкоматы по всей необъятной территории искали резервы, заглядывали, образно говоря, буквально во все щели, не остался ли кто, способный держать в руках оружие, не призванным на фронт. Еженедельно заседали комиссии в райвоенкоматах, чтобы из вернувшихся с полей сражений инвалидов ухитриться подобрать более-менее годных для военных действий солдат и офицеров. При Секретарской милиции работал делопроизводителем некий Васильев из Чкалова (Оренбурга). Мы подружились с ним, часто беседовали о положении на фронте. Однажды он сообщил мне по секрету, что из области приехал помощник прокурора – будет пересматривать дела на арестантов.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: