Записки Ивана Наумова

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

1 ноября Акшумов вызвал меня к себе в кабинет и, поблагодарив за честный и добросовестный труд, сообщил, что получил нагоняй от помощника прокурора – придётся ему с первым же этапом отправить меня.

– Я давно к этому готов – ответил я.

– Где бы ты ни был, Наумов, напиши нам, – проникновенным голосом попросил Акшумов и с грустью добавил: – Хотя, скорее всего, мы с Алексеевым на фронт поедем – нас заменят раненые. Мы дадим хорошую характеристику, которая сослужит тебе хорошую службу.

Домой попрощаться с родными меня не отпустили. Я забрал с сеновала вещи и попросил дежурного впустить меня в КПЗ. В четверг со всех сельсоветов пришло пополнение. В тот же день, вечером, нас всех остригли. С передачами приходили жены Феофана и Акима Ивановича, видимо, Стуликов сообщил им, что нас всех отправят по этапу.

В пятницу рано утром нас вывели во двор с вещами. Я последний раз окинул взглядом здание КПЗ, где мы провели лето и осень. Подошёл Акшумов, вручил мне на дорогу 100 рублей; деньги эти были небольшие, стакан табака стоил 5 рублей, но и на том спасибо. Отворились ворота, тронулась подвода, и мы, как невольники, последовали за ней. Сопровождал этап Андрей Стуликов и какой-то военный. Мы с Васей шли молча, у меня в голове, как в кипящем котле, сновали мысли о старушке-матери, которую не смог на прощанье прижать к своей груди, о жене, детях, которых, возможно, больше никогда не увижу. Сейчас мы идём целой толпой, а вернутся лишь единицы.

Когда проходили через Моторино, какая-то женщина, тяжело вздохнув, громко и тоскливо произнесла:

– Господи, наверно, ни одного мужика не останется, то военкомат гонит, то милиция.

Стуликов пригласил меня сесть в телегу и править лошадью. Но я отказался, сказав, что дойду вместе со всеми пешком. Шли мы без остановки весь день. Ночевали в деревне Чёрный Ключ в просторном неотапливаемом клубе. Было холодно, как и во дворе, стены спасали лишь от ветра. Немного поев, у кого что было с собой в мешках, поторопились с Васей занять место за голландкой, где была застелена солома. Теснее прижавшись друг к другу, чтобы согреться, мы вскоре уснули.

До Бугуруслана оставалось 24 километра, мы, встав рано, преодолели их за несколько часов. А всего прошагали пешком 200 километров и в 11 утра были на вокзале. Рядом находился этап из Сок-Кармалы, и Стуликов, показав нам человека с протезными зубами, сказав, что это Горгон, украинец. Он трижды сбегал с фронта. Его сцапали в Староборискинских лесах, куда сбежал с жителем Камышлинки, но второго поймать не удалось.

– На четвёртый раз сбежать не удастся, – неприязненно заметил Размаев, – его теперь, наверняка, ухлопают.

Наконец, пыхтя, с грохотом подкатил поезд, и я насчитал 5 арестантских вагонов, которых называли крольчатниками. Нас повели к хвосту поезда. Стуликов сердечно попрощался с нами. Как ни старались мы с Васей держаться друг друга, в одно купе не попали. Я остался в первом купе, Васю протолкнули дальше. Мне посчастливилось занять удобное место на средней полке. Протянутая рука доставала до волчка, окошечка, через которое арестантам подавали сырую воду, кипяток и еду. Когда поезд тронулся я начал осматривать наш крольчатник, который, действительно, соответствовал своему названию. Людей сюда напихали, как сельдь в бочку. Когда доехали до Куйбышева, был канун октябрьских праздников, 6 ноября, – нам выдали по буханке хлеба с селёдкой. Этапники жадно набросились на еду. Я селёдку есть опасался, то ли дадут потом воды, то ли нет. Конвоирами были молодые украинцы. На стук умирающих от жажды людей они не откликались. Наконец на настойчивый стук явился хлопец.

– Чего вам требы, як стучите?

Все в один голос начали просить пить, он хладнокровно ответил, что близко нет воды. Этапники так яростно закричали, что он взял ведро и отправился куда-то. Вернувшись, открыл волчок, подставляйте, мол, кружки и стал лить воду. Началась давка – сильные оттесняли слабых, лезли вперёд. Тут только я по достоинству оценил своё место. Без труда протянул над головами руку – вмиг моя кружка была полна. Напившись, я вновь подставил ёмкость. Эту воду я оставил на ужин. Тут конвоир хлопнул дверцу от волчка, и ушёл в другое купе, не заботясь о том, что половина арестантов не успели напиться. Снова поднялся шум, крик, стук, но бесполезно – никто не являлся. Долго гудели и матерились недовольные мужики, да что толку!

На рассвете 7 ноября наш вагон стали толкать взад-вперёд, прицепляли к другому поезду. Было уже светло, когда мы тронулись. На каждой станции останавливались – заводили пополнение заключённых. В Чкалове поезд остановился. Конвойный ходил по купе, выкликая фамилии, выстраивал в одну шеренгу в коридоре. Среди них оказались и мои товарищи с Васей. Тут я догадался, что их оставляют здесь. Последний раз я взглянул на лица земляков через решётки окон, когда их высаживали из вагона. С некоторыми я виделся позже, но с Васей – нет. Он умер на военном заводе. Я совершенно пал духом, ни с кем не разговаривал.

Стало известно, что мы едем в Соль-Илецк. Уже в Чкалове, я заметил, что сапоги конвоиров, входивших в вагон, в снегу. В Соль-Илецке нас вывели из вагонов, дали команду распластаться прямо на снегу, и лежали до тех пор, пока, как овец, не пересчитали. Встав по команде, я огляделся. Неподалеку от того места, где нас вывели из вагонов, стояло четырёхэтажное кирпичное здание, ограждённое дощатым забором. Это была тюрьма, построенная ещё при царском правительстве. Прежде чем повести нас туда, конвой предупредил, что отступление на шаг в сторону от колонны будет считаться побегом, – будут стрелять без предупреждения.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: