Записки Ивана Наумова

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Ильев, достав колоду новых карт, объявил, что хочет играть в очко. Охотников играть с ним оказалось много, но выигрывал всегда Ильев. Утром садился за карты, а заканчивал поздно вечером, когда играть из-за темноты уже нельзя. Когда поезд останавливался на станциях, он отдавал мне деньги, веля не жалеть их на продукты. После семимесячного пребывания в тюрьме я никак не мог поправиться, постоянно чувствовал себя голодным. Утром, получив паёк, я сразу съедал его. В Уральске мне удалось обменять запасную рубашку на буханку хлеба. Пока я с бабушкой торговался, Ильев купил котелок жареной рыбы. Мы так хорошо с ним поели, что на сердце стало легче. В другой раз мне повезло приобрести молоко и яйца. На больших станциях мы стояли подолгу, то ждали встречные поезда, то проводники пополняли запасы продовольствия. Железная дорога была перегружена, все запасные пути забиты вагонами и площадками с вооружением, которые в первую очередь отправляли на фронт.

– Я вообще-то не очень обижаюсь, что стоим на станциях, – с долей цинизма говорил Ильев. – Нам спешить некуда – умереть никогда не поздно.

По мере нашего приближения к фронту, эшелон стал ещё больше задерживаться на станциях – до суток и более. В одном из таких стоянок Ильев дал мне задание сварить суп-пюре гороховый и просяную кашу. Я взял пайковые концентраты, котелки, достал воды из колодца и пошёл искать дрова. Вдоль эшелона висели котелки с варевом – дровами служили железнодорожные щиты. Я тоже приволок щит и по мере надобности начал ломать его. Прибежал начальник станции, лет 30 мужчина, вместе со старшиной с нашего эшелона – ну, отчитывать и грозить арестом!

– Снабдите дровами, тогда щиты никто не тронет, – как можно равнодушнее отвечал я, хотя в голове, словно масло, всё кипело от гнева. – А ещё лучше будет, если вы, товарищ старшина, организуете кухню.

– Это невозможно, – смутился тот.

– А почему солдат виноват, если у вас нет возможности?

На шум стали подходить солдаты. Прибежал и Ильев, который в знак солидарности тоже стал отламывать щепки от щита и класть в костёр. Их двое, а солдат набежало больше 20. Но начальству вожжа под хвост попала, желало на своём настоять – потребовало назвать мою фамилию.

– Товарищ старшина, едем десятые сутки, убей бог, забыл фамилию.

– Ну, ладно, всё равно узнаю! – пригрозил старшина – с тем и ушли.

– Пусть только попробуют арестовать тебя! – возмутились солдаты. – Мы станцию в пух и прах разнесём!

Синицин, небольшого росточка боец, припомнил, как он лежал в больнице и обхождение сестры ли, санитарки ли, закреплённой за палатой, было самое скверное – даже воды тяжелораненые не могли допроситься у неё. Лейтенант с ними лежал в палате, попросил он у Синицина полено, что рядом с голландкой лежало, положил его под подушку. Солдат подумал, ради удобства. А когда один бедняга сиплым тихим голосом попросил попить, раненые еле докричались до этой так называемой сестрицы. Тут лейтенант достал полено, в сердцах пустил в неё, попав в лицо.

– Курва, даже воды мы у тебя должны униженно просить!

Выбежала та и больше её не видели в палате.

Машинист дал свисток, мы пошли по вагонам. Ехали мимо засеянных хлебом полей. Массивы покрыты зелёной щетиной. Вдали виднелась небольшая рощица. «Хорошо бы побродить на закате по родным просторам, – с тоской подумал я. – Проклятый Гитлер, разве Россия виновата, что немцам не хватает своих земель, жизненного пространства?» Так мысленно бранился я, пока не уснул на жёстких нарах. Проснулся рано, на востоке занималась заря. Поезд наш стоял. Я знал, что сегодня пасха; в этот день мы, детвора, ходили христосоваться, нас наделяли яйцами и различной выпечкой. Счастливое было время! Я обратил внимание, что в полукилометре от магистрали находится большое село. Мне по-детски остро и сладостно захотелось вдруг хоть на мгновение вернуть ощущение праздника, порадовать себя чем-нибудь вкусненьким! Паровоз стоял под парами – значит, не скоро тронется. Я взял вещмешок, тихо вышел из спящего вагона и побрёл к селу. Когда вошёл в крайний дом, поздоровался, поздравил всех с праздником. Хозяйка поняла, что я с «чугунки», где мы сутками стояли полуголодными, и без слов принесла мне 4 яйца и сдобнушки. В доме находились еще две женщины, по разговору и обхождению я понял, эвакуированные с запада – они тоже протянули мне 2 яйца и буханку хлеба.

– Вы сами на чужбине, в трудных обстоятельствах, – отказываясь, я покачал головой.

– Всё же, мы не на фронте и в безопасности, в отличие от вас, – возразили они, настойчиво суя мне продукты.

Я с благодарностью принял их. Так, поглядывая на паровоз, обошёл несколько домов. Попрошайничать было стыдно, не в моём характере, но голод не тётка!

Ильев, проснувшись, никак не мог понять, куда я пропал. Увидев меня с полным мешком, он, хитрец, при людях не стал расспрашивать. Забравшись на нары, я стал выкладывать содержимое мешка и карманов.

– Как же ты не побоялся, что отстанешь от поезда? – удивился он.

– Я паровоз держал под наблюдением, – усмехнулся я. – Без дыма и пара, он не потащил бы вас.

Вся солдатская братия, увидев поблизости село, бросилась туда. Напрасно начальник эшелона угрожал арестом, бойцы, надеясь в день пасхи на щедрость населения, неслись за хлебом насущным. Эшелон простоял весь день и только поздно вечером тронулся в путь.

Поезд с грохотом колёс приближался к фронту. «Как мало выпадает счастливых минут в жизни человека, – думалось мне. – Я лежу без дела, а семья надрывается на огороде, копая целый гектар, чтобы половину засеять пшеницей, а остальное картошкой и другими овощами. Попросив в колхозе железную борону, домочадцы впрягаются по трое, таскают эту тяжесть, пока не проборонуют участок. Старшей Мане 16 лет, остальным и того меньше. А ведь Анне с Маней ещё ходить на работу в колхоз». С этими далеко не утешительными мыслями я и уснул.

Проснулся я на заре. Поезд стоял на узловой станции Лиски, паровоза не было. Не выпуская с поля зрения эшелон, я пошёл бродить по станции, где моему взору предстали разрушенные здания. Оказалось, что Лиски занимали немцы – эти стервецы много наших побили. Всем городом хоронили их в братской могиле возле лесочка. Об этом мне поведал местный старик. По его словам, фашистов обратно прогнали, теперь они укрепились на Северном Донце. Значит, враг недалеко и скоро предстоит драться с ним. Я поторопился написать домой письмо и опустил его в почтовый ящик.

5 мая 1943 года в Валуйках нам дали команду выходить с вещами и идти в лес, быстро превратившийся в военный лагерь. На эшелон тем временем с воем налетела немецкая авиация – от вагонов остались лишь щепки.

Вскоре в лес пришли вербовщики, набиравшие пулемётчиков, автоматчиков, артиллеристов и миномётчиков. Вербованных строили и уводили. У меня не было военной специальности, так как до этого был в рабочем батальоне. Мог выдать себя за сапёра, но, к моему сожалению, их не вербовали. Нас оставалось всё меньше. Наконец, явился молодой белокурый старшина Соловьёв, которому нужны были солдаты с гражданскими специальностями. Нашлись сапожники, кузнецы. Я «зарекомендовал» себя плотником. Набрав 17 человек, построил и повёл нас за деревню Басково, где формировалась отдельная стрелковая бригада, а нас взяли в хозчасть. Узнав, что я с Оренбургской области, белокурый старшина сказал, что мы почти земляки, сам он с Куйбышевской области.

На второй день старшина велел нам троим заготавливать столбы для штаба. Я предварительно наточил пилу и топоры. Соловьёв, проверив работу, остался доволен. Так началась моя жизнь в 1055 полку. В другой раз старшина взял меня на двух подводах за продуктами в деревню Басково. Убедившись, что я грамотный, он поинтересовался, кем я был на гражданке.

– Разнорабочим в колхозе, – ответил я, – выбирался председателем ревизионной комиссии. Грамотности у меня большой, конечно, нет, но я начитан, занимался самообразованием.

– Это заметно даже по разговору, – взглянув с симпатией, сказал он.

После того как мы приехали в расположение части, распрягли лошадей, перетаскали продукты, я пошёл вместе с товарищами строить штаб. Когда старшину срочно вызвали к командиру, он велел мне поехать за продуктами одному. Справишься, мол. Я сказал, постараюсь. С тех пор так и повелось – он перепоручил это дело мне. Признаюсь, я только тогда смог наполнить своём теле пустые места, образовавшиеся в Соль-Илецкой тюрьме.

Через неделю мы переезжали с продовольствием в городок районного значения Красный Лиман. Навстречу попался обоз с гражданским населением. Я, снедаемый любопытством, спросил Соловьёва, что всё это значит?

– Очень много среди населения шпионов, которых трудно изловить, – улыбаясь, пошутил он. – Решено выселить их на 30 километров от фронта.

– Значит, готовится большое сражение, если мирных жителей отгоняют в тыл, – предположил я. Старшина промолчал.

В Красном Лимане дома пустые – занимай любой. Выбрав с хорошим подсобным помещением для продуктов дом, я, как мне показалось, прочно утвердился помощником старшины 1055 полка, о чём и сообщил родным. Потом повёл лошадей на выпас, те с жадностью начали щипать траву. По дороге двигались воинские подразделения с мешковатыми, узкоглазыми солдатами. Когда я приехал с лошадьми обратно, Соловьёв вышел ко мне.

– Пригнали в полк пополнение то ли из узбеков, то ли из туркменов, не владеющих оружием! – с несвойственной ему горячностью проговорил он.

– Похоже на то, – согласился я, не предполагая, что меня ожидает с их приходом. – Колонны проходили мимо меня, я понял, что солдаты набраны из Средней Азии!

– Командир велел прислать грамотных бойцов, вас, Наумов, и Герасимова, чтобы присвоить звания сержантов, – успокаиваясь, добавил старшина. – Вы в качестве командиров отделений должны обучить вновь прибывших военному искусству – ходить строевым шагом, поворачиваться по команде, маскироваться, окапываться, делать перебежки, пользоваться оружием.

– Обучить-то их можно, но как с ними в бой идти? – схватился я за голову.

Утром нас, грамотных, собралось 23 человека. Когда командир полка Волков поговорил с нами, а начальник штаба Железов проэкзаменовал, последний поздравил нас с повышением в звании. Потом почему-то внимательно поглядев на меня, Железов отметил, что некоторые достойны быть лейтенантами, и распределил по ротам. Я попал в 8 роту, к русоволосому лейтенанту Коткину. Мне дали 10 узбеков и туркмена, они меня вначале разочаровали, так как не умели говорить по-русски, а может, просто притворялись. Только туркмен-комсомолец Турсунов знал русский язык и говорил по-узбекски. Он стал моим переводчиком. Записав фамилии, я повёл их в поле на занятия. К моей радости, некоторые из подчинённых винтовку знали, но, увы, собрать и разобрать её не умели, не знали, как называются отдельные части. Началась кропотливая работа с моими подопечными. Кроме занятий, несли караульную службу, копали для отделения блиндаж, накрыли его шпалами, а потом – кошмой, которую нашли в заброшенном здании вокзала. Мои узбеки отлынивали от работы. Но я сам первый начинал любое дело – им ничего не оставалось, как присоединиться. Хоть мы были разных национальностей, жили дружной семьёй.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: