Записки Ивана Наумова

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Ночью проехали город Тирасполь. Утром я сообщил товарищам, что едем не на Ленинградский фронт, а скорее всего, в Белоруссию, оттуда готовится наступление на Польшу. Все обрадовались – боялись насидеться под Ленинградом голодными. На каждой станции жители выносили, как на базар, менять на мыло и бельё продукты и самогон. В каждом вагоне бойцы пели песни, а когда поезд останавливался, выходили и на вольном воздухе плясали. Верёвка, что шла к машинисту, всё время дёргалась и по необходимости и без. Только глубокой ночью поезд двигался без остановок. Я иногда навещал свой штаб – писари тоже гуляли напропалую.

Местность менялась на глазах. Проезжали сосновые леса, мосты. Возле какой-то реки, вдоль железнодорожной насыпи, заметил несколько десятков спущенных под откос вагонов. Поделился наблюдениями с пассажирами, мол, фронт близко. Меня успокоили – это работа белорусских партизан. Но ехали мы после этого недолго. Поезд остановился, и дали команду выгружаться. По настеленным доскам скатывали брички с платформ, лошади спокойно спускались по ним на землю, мы запрягали их. Я скоро очутился возле вагона, где был наш штаб. Писари нагрузили в подводу документы. Пехотные полки пошли колоннами вперёд, а транспорт длинным обозом следом. Проходили вдоль вековых сосновых лесов, кое-где по полянам виднелись убогие белорусские деревушки с тощими посевами. Ночевали всем полком на полянах и снова в путь, забираясь вглубь Белоруссии. К вечеру второго дня нас обогнала колонна танков. Я считал, считал – потерял им счёт. Остановились возле соснового бора, раскинули палатки.

– Стоять долго не будем – предстоит прочёсывать леса, – предупредил озабоченный Михаил Павлович. – Здесь орудуют банды. Пока были фрицы, бандиты душили их. Вступили наши войска – делают то же самое с нашей армией. Смотри, Иван Прокофьевич, лошадей на волю не выпускай ни днём, ни ночью, и сам в лес не углубляйся.

Я соорудил из жердей карду, установил кормушку. В последующие дни я запрягал лошадей, подъехав вплотную к лесу, останавливался. Меня оставляли с лошадьми, а пехотные подразделения, стараясь не терять из виду друг друга, прочёсывали леса и овраги.

Тем временем танковые подразделения и части самоходных орудий, прорвав по всему фронту немецкую оборону, освободили Львов и Ковель, далеко углубились в польскую территорию, развив направление на старинный город Люблин. Пехотные части, чтобы не отстать от них, двигались днём и ночью. В окрестностях Люблина загорелись жестокие бои. Наши части захватили город в кольцо. Немец яростно сопротивлялся. Наконец, больше половины города заняли наши войска. Здесь ещё шли уличные бои, когда любители сладко поесть и попить из транспортной роты во главе с плутоватым Базуриным уехали за трофеями. Вернулись в сумерках – обе подводы нагружены продуктами и ящиками ликёра.

Я встал на заре охранять лошадей, которые обрадовались свежей траве. Сев на полянке, углубился в воспоминания. Давно ли в детстве выезжали в ночное, разводили костёр и до утра резвились, играли, рассказывали сказки, пекли картошку, готовили «по-киргизски» шашлык? Мои размышления были прерваны приходом дяди Васи Куклемина, кузнеца из ветеринарной части, недавно перековавшего наших лошадей. Пожилой, высокого роста, с русыми щетинистыми усами родом этот великан был из Свердловской области. Он похвалился, что в транспортной роте стырил бутылку ликёра. Одному пить не интересно и предложил составить компанию. Я принёс кружку с закуской, и, расположившись на поляне, мы, смакуя, потягивали сладкий напиток. Из ближайшей деревушки к нам поднялся поляк в шляпе и сапогах. Мы предложили ему выпить – он не отказался и всё внимательно приглядывался к нам. Посидев, гость-разведчик ушёл за своей бутылкой ликёра. К выпивке подоспели лейтенант Матросов и сержант Козлов с транспортной роты. Поляк пригласил нас всех к себе в деревню. Я убрал лошадей и отпросился в гости к иностранцам. А лейтенант Матросов пошёл за гармошкой. Подойдя к околице, где ожидал нас поляк с Куклеминым и Козловым, Матросов, приятной наружности молодой человек, растянул меха гармоники и, перебирая клавиши, чистым, высоким голосом запел забористую, весёлую песню. Я поддержал его своим басом. В деревне нашу компанию окружили шумной нарядной толпой молодёжь, мужчины и женщины, и тут же на зелёной лужайке начали плясать краковяк под аккомпанемент аккордеониста. Мы любовались эффектно выглядевшими нарядными девушками и женщинами, плавно кружившимися в танце. На фоне белоснежных кофточек и безрукавок изящно смотрелись красные бусы, венки с пёстрыми лентами за спиной. Словно парашюты, раздувались при кружении разноцветные пышные юбки с передниками. Мы тоже старательно водили ногами, пытаясь попасть в ритм их национального танца. Когда поляки и полячки закончили пляску, снова растянул меха гармоники Матросов, заиграл «Цыганочку. Козлов, признательно кивнув другу, легко вошёл в круг, гордо выпятив грудь и откинув назад голову. Уперев руки в бока и топая солдатскими ботинками, легконогий парень высмотрел в толпе «зазнобу», красивую и озорную полячку с белым сахарным лицом. Не сводя с девушки горящих глаз, легко прыгнул вверх, побил ногу об ногу и быстро прошёл к ней. Та, весёло засмеявшись, грациозно отклонилась от него и, приплясывая ногами, поплыла по кругу. Козлов снова подбоченился, наклонил корпус и голову вперёд, шутливо изображая ими своеобразное «бодание», а ногами – «лягание», и, дробно стуча, двинулся догонять «возлюбленную». Девушки, одобряя темпераментного танцора, что-то восклицали по-польски. Выскочили в круг несколько польских ребят, и, подражая Козлову, тоже начали выбивать ногами дробь.

Потом поляки и полячки наперебой начали приглашать к себе в гости. Так мы и ходили с ними в обнимку и с песнями под звонкую гармонь и аккордеон из одного дома в другой, где гостеприимные хозяева, выражая благодарность нам, представителям русской армии, за то, что прогнали немцев, угощали нас ликёром и фруктами.

На другой день, с утра, дали команду запрягать и двигаться дальше. Старинный польский город Люблин был полностью освобождён от немцев, мы торжественно вступили в него. Жители Люблина в ярко вышитых национальных одеждах выстроились встречать нас, оживлённо переговариваясь, с интересом разглядывали «русскую непобедимую армию». Солдаты колоннами шли впереди, следом – обозы. Замыкала победоносное шествие ПФС (Почтово-фельдъегерская связь) на быках и с санитарными собаками.

– Ой, Боже кохане, русские заставили воевать всех своих животных – и собак и коров, разве они не победят! – восклицали эмоциональные польки.

Колонны и обоз часто останавливались – собаки яростно грызлись, скулили, лаяли, создавая щемящую душу картину. За Люблином больше собак-санитаров я не видел, видимо, вернули их обратно в Россию.

Гимнастёрки и брюки на наших солдатах полинялые, у многих на коленях и локтях зияли дыры, обнажая грязное нижнее бельё – кальсоны и рубашки. Мне было совестно и почему-то обидно за нашу «непобедимую армию». По сравнению с польским разнаряженным населением мы выглядели совершенно нищими. Стояла июльская жара 1944 года. На столиках вдоль тротуаров поляки выставили угощение, приглашая выпить холодного квасу, пива, покурить папирос. Наши солдаты ничем не брезговали.

Выехав из Люблина, армия и обозы остановились ненадолго – надо было успевать за танковыми дивизиями с автоматчиками. Мы не знали ни сна, ни отдыха. Наше командование, видимо, боясь дебоширства и мародёрства солдат, редко разрешало останавливаться в населённых пунктах. Короткие двухчасовые стоянки, привалы, делали чаще всего возле сосновых лесов или речек. Пехотинцы в тени деревьев засыпали богатырским сном, а мы, ездовые, кормили и поили лошадей. Выручали писари, которые садились править лошадьми, а я на ящиках с бумагами, как на подушках, мог позволить себе немного поспать. Проезжали польские городки и села, утопающие в вишнёвых садах. В одном селе наш штаб снял квартиру. Хозяин, поджарый, веснушчатый и жизнерадостный, угощал нас вишнёвым вареньем, жареной картошкой и свининой. Отдохнув сутки, мы опять тронулись в путь. На прощанье я спросил, далеко ли до Вислы.

– Через три дня доберётесь до неё, – был ответ добродушного поляка.

Чтобы скоротать время во время езды, вспоминали мирную жизнь, рассказывали о сверхъестественных, труднообъяснимых явлениях. Об одном из них поведал Иван Дмитриевич. Я почти без изменения привожу его читателям: «Однажды старик-пасечник, поздно вернувшись с пасеки домой, взял под мышку бельё, которое подала сноха, и ушёл в баню. Внуки давно уже спали, лёг и сын. Покончив с хлопотами на кухне, прилегла и сноха. Дважды просыпалась она ночью, старика всё не было. Встревоженная, она разбудила мужа Дмитрия и велела сходить в баню за отцом – не угорел ли он там? Тот собрался, вышел из дома. Подойдя к бане, крикнул: «Тятя, тятя!», – никто не ответил. Прислушавшись, услыхал стон. Испугавшись, Дмитрий побежал за соседом. Разбудив его и взяв фонарь, вместе вошли в тёмную баню, осмотрели все углы, взглянули под полок – никого. Керосиновая коптилка валялась на полу, бельё лежало на лавке в предбаннике. На всякий случай посмотрели в печь под каменкой – баня топилась по-чёрному. Стон теперь отчётливо доносился оттуда, и мужики стали вытаскивать тело. Когда они с трудом вынули его, Дмитрий едва узнал в нём отца. Тот был весь измятый, переломленный, еле живой, жалобно стонал. Его унесли домой, вымыли от сажи, обрядили, положили под образа, куда кладут покойников. Старик был ещё в сознании, глаза перепуганные, готовые выпрыгнуть из глазниц. Сын спрашивал: «Что случилось, кто тебя изуродовал?». Тот лишь головой мотал и вскоре умер, так и не сказав, как очутился в печке».

– Знать, параллельно нашему миру существуют другие, с недружелюбными сущностями, они наблюдают за нами, творят злые дела по отношению к человеку, – сделал вывод Иван Дмитриевич. – Только мы их не видим.

– Остаётся молиться Богу, чтобы Он защитил нас, грешных, от них, – содрогнувшись всем телом от рассказа Ветсало, сказал я и перекрестился.

– Страшнее фашистского оборотня никого нет, – нервно барабаня пальцами по перекинутой через плечо полевой сумке, возразил Герасимович, на себе испытавший все прелести лейтенантской жизни на переднем крае.

– Ничего, доломаем фашистскому зверю хребет! – самоуверенно сказал Северин, поглаживая чёрные лоснящиеся усы. – Скоро будем в Берлине!

– Скоро только сказка сказывается, каждый километр достаётся солдатской кровью, – вздохнув, я дернул вожжи – лошади поскакали рысью.

На подходе к Висле немцы яростно сопротивлялись. Наши военачальники, успев к тому времени накопить опыт ведения войны, научились воевать и разгадывать замыслы врага. Да и снабжение войск намного улучшилось. Они тянули за собой вспомогательные полки самоходных орудий, танковые дивизии и так долбанули фашистов, что те не выдержали и опять показали пятки. На исходе июля наши войска под огнём противника на плотах форсировали Вислу и заняли большой плацдарм. Штаб переправился на противоположный берег, а я с лошадьми и документами остался при транспортной роте до тех пор, пока не будет для конного транспорта какой-нибудь переправы. Остановились прямо на берегу Вислы. Молодёжь тёрлась всё время в польской деревеньке возле девушек, а мы, «старики» – возле лошадей.

Армейский сапёрный батальон в составе 520 человек строил через Вислу мост. Всё ближайшее польское население было мобилизовано на рубку и доставку леса. Строительство моста передвигалось быстро – его тянули с обоих сторон. Я подолгу смотрел, как сапёры ловко заколачивают сваи копром. Погода была нелётная, низко по небу плыли облака, с утра до обеда стояли туманы. Немецкие самолёты не беспокоили нас. Но командиры и солдаты, видно, совсем забыли, что враг ещё силён и коварен. Мы ютились на берегу Вислы под открытым небом, не делая ни блиндажей, ни окопов.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: