Стреноженный

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за декабрь 2023:

 

На чтение потребуется два с половиной часа | Цитата | Подписаться на журнал

 

18+

 

 

 

В такт колеблющейся за окном листве на половицах то вспыхивали, то затухали солнечные вензеля. У окна с натянутой москитной сеткой распевали птицы – они его и разбудили. Сотников поднялся, поставил на газ чайник, умылся. Услышав мяуканье, открыл дверь Рыське, красивой умной и безукоризненно воспитанной кошке. Проехавшись боком по ноге хозяина, с поднятым трубой хвостом, Рыська потрусила к блюдцу с кормом.

С улицы доносились пьяные крики. Бузил Пётр Скворцов, сосед Сотникова. Пётр страдал запоями и во хмелю бывал буен. Впрочем, буйство его выражалось вполне безобидным образом – он любил пошуметь. Выкрикивал всё, что влетало в пьяную голову. Сейчас, судя по приближающемуся голосу, Скворцов направлялся к своему дому. «Мать вашу в грызло… эге-гей!» – горланил он. В зарослях бурьяна мелькнуло светлое пятно, затем вынырнул и сам Пётр, загорелый толстячок в белой панаме. Шёл нетвёрдой походкой, делая отмашку пустым ведром. Он вдруг остановился задрал голову и с яростным отчаянием, словно бросая вызов небесам, прокричал маловразумительную матерную прибаутку (нечто о свальном грехе). После чего резко, как бьют кулаком по столу, махнул рукой. Его круто развернуло, сделав поворот вокруг своей оси, мужчина упал в бурьян. Ведро улетело в сторону; из зарослей сорняка послышались вялые ругательства, затем они смолкли.

Допив чай, Сотников вышел на крыльцо. Присел было на перила, намереваясь закурить, но решил проведать соседа. Верхняя половина тела пьяного покоилась в зарослях сорной травы, нижняя – на тропинке. Пётр негромко похрапывал. Убедившись, что спящему не грозят ни солнечный удар, ни другое какое несчастье, Сотников вернулся на крыльцо.

После перекура он взял лейку и вышел в расположенный сразу за домом огород. Полив занял около часа, столько же ушло на прополку. Закончив с огородом, Сергей взялся за стряпню, сварил щи. Пообедал и валялся на диване, листал телефон.

В распадках невысоких гор собирались лужицы лилово-чернильных теней. Сумерки быстро густели. Сотников вышел на освещённое фонарём крыльцо, присел на ступеньку – и замечтался: представил, как этот крохотный оазис света, окружённый громадой ночи, уносит его неведомо куда, может быть, даже к звёздам; уносит от неясных желаний, несвязных мыслей, от мелкотравчатой суеты, что так долго заменяла ему жизнь.

Бодая его руку, замурлыкала вынырнувшая из темноты кошка. Сергей взял её на руки и зашёл в дом.

На другой день он до часу провозился в огороде, а ближе к вечеру отправился на рыбалку. Пересекавшая луг дорожка, вывела его на Опушку – короткую, состоявшую всего из нескольких домов улицу, ютившуюся в стороне от деревни у самого леса. Возле дома Василька Кирсанова, деревенского дурачка, ему пришлось задержаться.

– Чё, москвич, ловится рыба-то? – крикнул ему со двора Василёк, тщедушный малоголовый парень.

– Не знаю пока, до реки ещё не дошёл, – ответил Сотников, подходя к забору.

– Петька Скворцов вчера заходил, тоже рыбачит. На той неделе, говорит, сома поймал на пятьсот килограмм, – усмехнулся Василёк. – Врёт наверно. Это ведь корова целая – за лето не съесть.

– Да, пожалуй, преувеличил немного.

Разговор их прервала Тамара Алтуфьева, соседка Василька, сорокапятилетняя женщина с тяжёлым прямоугольным лицом.

– Здравствуйте! – сказала она нараспев, остановившись у калитки.

– Здорово, Тамара! Чё ходишь, жопой водишь? – весело ощерился Василёк.

Сотников, молча, кивнул.

– Чем занимаетесь, Сергей? Скучно вам, наверное, в деревне? – всё так же, нараспев, говорила Алтуфьева, со странной пристальностью вглядываясь в его лицо. – Вы бы к нам, на Опушку, почаще заходили. У нас тут весело бывает. Правда, Василёк?

– А ты наливай – ещё веселей будет, – нашёлся парень.

– Да ради бога. Сергей, выпить не желаете? У меня хорошая – очищенная, на апельсиновых корках настоянная.

– Спасибо. Как-нибудь в другой раз.

– Ладно, ловлю на слове, заходите обязательно. Борща моего попробуете. Вкусный я борщ варю, Василёк? – ворковала Тамара.

Сергей взглянул на женщину. Но наткнувшись на её взгляд, отвёл глаза в сторону. Постоял ещё минуту и, попрощавшись, пошагал к реке. Тропинка пробегала мимо дома Алтуфьевой, крыша которого едва проглядывалась в густой листве ивняка, двор и прилегавший к нему огород заслоняла глухая стена лопухов и дикой конопли.

Далеко уходить от деревни не стал. Шёл краем обрыва, время от времени забрасывая леску в воду, и вспоминал Тамару Алтуфьеву. Странное дело, общительная, доброжелательная, казалось бы, женщина, однако, – Сотников знал достоверно – односельчане её недолюбливали.

Обосновалась Тамара в Семёновке лет десять назад. Переехала из села соседнего района с умственно отсталым шестнадцатилетним братом. Попытки сельчанок выведать у новоприбывшей, что-нибудь «эдакое» из её прошлого, оставались неудовлетворёнными поразительно долго. Причём Тамара не отмалчивалась – она с энтузиазмом начинала рассказывать о своей прошлой жизни, но в результате доярки выслушивали пространные, запутанные истории, в которых фигурировали неизвестные им люди. Словом, женщина обладала завидной способностью уходить от вопросов.

В разговоре Тамара всегда пользовалась напевно-воркующими интонациями, а на лице, при малейшей жалобе собеседника, появлялось выражение сострадания. Однако актрисой она была никудышной – в каждом её слове и жесте сквозила фальшь.

По слухам, женщина недавно рассталась с любовником – двадцатипятилетним художником Сергеем Буровым. Молодой человек был приятелем Ильдара Саитова – оренбургского живописца, владельца дачного участка в Семёновке – и частенько наведывался к нему в гости. Так вышло, что место для рыбалки, которое облюбовал Буров, находилось как раз позади огорода Алтуфьевой. Там якобы они и познакомились. Продолжался роман несколько месяцев, потом любовники повздорили и расстались. Поговаривали, что после размолвки с Тамарой молодой человек ушёл в запой и пил до изнеможения. Дело дошло до госпитализации. Бурова откачали, однако вылечить до конца его не удалось: пострадал мозг. Во время магнитных бурь он дико оживлялся: ревел дурниной, выл и мог, как говорили, нагадить в самом неподходящем месте.

За два месяца, что Сотников прожил в Семёновке, он видел Тамару считанные разы, и каждый раз она находила повод, чтобы с ним заговорить. За цепким её взглядом, вкрадчивой манерой разговора чудилось Сергею нечто иезуитское, ассоциирующееся с вероломством, западнёй, ядом. Повышенное внимание этой женщины слегка его напрягало.

Сотников зазевался: легчайший рывок лески известил его, что наживка сорвана. Насадив на крючок личинку жука-носорога, он сделал ещё несколько забросов и двинулся дальше. За два часа он поймал только несколько мелких голавлей. Рыбалка не ладилась, Сергей решил возвращаться.

Он шёл у самой кромки воды, когда его окликнули. На верху обрыва стоял Альфред Алтуфьев, долговязый молодой человек лет двадцати пяти, брат Тамары. Выражение тупости на узколобом лице парня нивелировалось хитринкой, мелькавшей в бледно-голубых глазках. Альфред в деревне показывался редко. Говорили, что он постоянно кружит по окрестным сёлам в поисках шабашек, не брезгуя мелкими кражами. Пару лет отсидел: украл в Белом – административном центре бывшего совхоза – старенького ослика, зарезал и продавал мясо в том же Белом, выдавая за мясо косули. Его разоблачили и, слегка побив, сдали участковому. Тот бил уже по-настоящему, после чего, как говорили, ещё и надругался с помощью милицейской дубинки.

Альфред спустился с обрыва не вдруг: руки его были заняты подносом, прикрытым вафельным полотенцем. Остановившись перед Сотниковым, он не хуже заправского официанта – одним движением – сдёрнул полотенце. На подносе стояли стакан, наполненный золотистой жидкостью, и тарелка с салатом.

– Дядя Серёжа, Тамара просит вас попробовать, – с некоторым подобострастьем сказал парень.

Сергей прошёлся взглядом по верху обрыва, ожидая увидеть Тамару, но никого не заметил. Взял с подноса стакан, поднёс к носу: в благородный аромат цитрусовых вплеталась варварская нота перебродивших дрожжей. Он выпил половину стакана, съел ложку салата. Поблагодарив, достал сигареты.

– Покурить не желаешь?

Закивав нестриженой головой, Альфред взял сигарету, но протянутой ему зажигалки не заметил: не мог отрывать глаз от стакана с недопитым самогоном. Сергей посоветовал парню не стесняться. Молниеносно сцапав стакан, Альфред также молниеносно, в один глоток, выпил. Закурил и спросил:

– Не ловится рыба-то?

– Да, обиделись, наверное, давненько я к ним не заглядывал.

Парень улыбался, но по чуть напряжённому взгляду было видно – шутки он не понял.

– Дядя Серёжа, вы из Москвы приехали?

– Да, из Москвы. Только, знаешь, не нужно меня дядей называть. Поверь, до пенсии мне ещё далеко.

– А сколько вам лет?

– Тридцать.

– Не старый ещё, – ободрил его парень.

– А тебе самому сколько?

– Двадцать семь… вроде или двадцать восемь. Точно-то я не помню. Да плевать: в армию всё равно не возьмут.

– А что так?

– Маразм у меня. Мне дяденька на призывном пункте объяснил. И по голове погладил.

– Не переживай, до свадьбы заживёт. Спасибо за угощение и привет сестрёнке. – Сотников двинулся к дому, забыв через минуту и о глупом парне, и о его сестре. Однако в скором времени ему пришлось познакомиться с семьёй Алтуфьевых поближе.

Как-то после обеда, поработав в огороде, он решил посмотреть новости. Похлопал по карманам – телефона не было. Посмотрел по столам, заглянул в ящики кухонного буфета: безрезультатно. Потом вспомнил, что последний раз доставал телефон во время перекура, сидя на крыльце. Однако и там его не оказалось.

Сотников обшарил весь дом, но так ничего и не нашёл. Тогда он взялся за огород, предположив, что мог выронить гаджет во время прополки. Тут его окликнули:

– Здорово, сосед! Хватит возиться, горб наживёшь. Иди перекури. – На крыльце сидел Пётр Скворцов.

Сотников подошёл, присел рядом.

– Телефон не могу найти, как провалился.

– Альфред Алтуфьев к тебе сегодня заходил?

– Нет, а что?

– Хм… он у тебя во дворе шнырял, до обеда ещё. Его башка нечёсаная тут мелькала. А где Альфредик побывал – там верняк недочёт какой-нибудь обнаружится. Так что не ломай голову, иди пока не поздно. Сплавит куда-нибудь – ищи потом, свищи…

Сергей отправился на Опушку. Во дворе Алтуфьевых огляделся: пара разваленных сарайчиков, кривой забор из жердей, коровьи лепёшки. Он зашёл в сени, постучал в дверь.

– Да, заходите, – ответил знакомый голос.

Он зашёл. Тамара, которая, как видно, собиралась открыть дверь, отступила на шаг, заулыбалась:

– Ой, Сергей! Заходите, заходите…. Прямо сюрприз! – Продолжая пятиться, она держала пред собой раскрытые ладони, словно приглашая гостя сыграть в ладушки.

– Здравствуйте, Тамара. – Сергей постарался сделать улыбку максимально тёплой. – Хотел вас поблагодарить. Не могу представить, как в домашних условиях можно создать такой замечательный… э… продукт. А уж салат… просто мечта!

Говорившему всю эту чепуху Сотникову подумалось, что разговор напоминает репетицию какой-то глупейшей пьесы.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Я сейчас… всё как положено: чайку… то, сё…

Сергей сел. Женщина сноровисто накрывала стол, то и дело выбегая в сени к холодильнику. Сотников тем временем оглядывал более чем скромно обставленную комнату: железная кровать у стены, допотопный диван с валиками, его ровесник буфет, несколько стульев. За дверным проёмом – изголовье кровати с пышными подушками.

Скоро всё было готово. В центре стола, среди тарелок с закуской, красовался графинчик с золотистой жидкостью.

Он безропотно выпил две стопки самогона, закусил и за чаем приступил к разговору:

– Тамара, тут такое дело… Оставил телефон на крыльце, через полчаса хватился…

Улыбка с её лица пропала, взгляд сделался острым.

– Алька побывал?

– Похоже на то: Скворцов у меня во дворе его видел.

– Понятно. Ну что за человек? Никак спокойно ему не живётся… – Поднявшись, Тамара прошлась по комнате.

Взгляд Сергея скользнул по широкому заду женщины, которая нагнулась поднять упавшую с плиты тряпку. Не веря ощущениям, Сотников неожиданно возбудился. Предательский фортель организма застал его врасплох. Он закинул ногу на ногу, но сделал это неловко, слишком поспешно. Губы женщины тронула улыбка. Поняв, что манёвр разгадан, Сотников начал краснеть.

– Не знаете, где сейчас Альфред? Связаться с ним можете? Если он телефон не вернёт, всё может осложниться. Ну… вы понимаете…

– Если б знать. Я его со вчерашнего дня не видела. И не свяжешься: своего-то телефона у него нет. Он частенько в Большой Чаге отирается, село такое. Километров двадцать отсюда. Вечерком заходите, может, объявится.

Сотников шагал обратной дорогой; эрекция не проходила. «Ну, дружище, совсем ты, я смотрю, заскучал, – шутил Сергей, поглядывая на оттопыренные штаны, – коли на эту тётю Мотю позарился». Всерьёз же Сотников подумал об афродизиаке, который, возможно, использовала женщина, но поразмыслив, эту мысль отбросил.

В начале первого ночи в окно постучала Тамара, принесла телефон. Альфред вернулся вдребезги пьяный, но, тем не менее, увещевания сестры на него подействовали: он признался в краже. Телефон был спрятан в балагане – крохотной, заросшей кустами пристройке с боку дома.

Сотников об инциденте почти забыл, и всё же отправляясь на рыбалку, Опушку стал обходить стороной. Рыбачить он любил, однако временами просто бродил по берегу, безотчётно отыскивая наиболее живописные местечки. Выбрав такой уголок, он кружил вокруг полюбившегося места, как бы к чему-то примериваясь, как бы стараясь определить некую позицию, но для чего – это оставалось для него загадкой. Вскоре он получил намёк на возможную причину своей загадочной маеты.

Дом, стоявший напротив дома Сотникова, принадлежал оренбургскому художнику Ильдару Саитову, с которым Сергей быстро сдружился. Уже с середины апреля Ильдар приезжал в Семёновку каждые выходные: начинал готовиться к весенним посадочным работам. И обязательно топил баню. Приглашал Сотникова. После бани чаёвничали, другой раз – под настроение – пили водку, засиживаясь до ночи. Однажды, когда Сергей сопровождал приятеля на пленэр, тот предложил ему попробовать себя в живописи. Странное чувство испытал Сотников: возможность что-то изобразить манила его и страшила одновременно. Немного поколебавшись, он взялся за кисть и – выключился из реальности. Потом, когда этюд был закончен, Сергей понял, что писал очень быстро. Это было видно по крупным мазкам и небольшим участкам незакрашенного холста.

– Где учился? – спросил художник, взглянув на этюд.

– Политех окончил, – сказал Сотников. – Живописью не увлекался, хотя, кажется, четвёрка была по рисованию.

– Гм… странно…

– Что странного? Намалевал по-быстрому, да и всё.

– Не знаю уж, чего ты шифрушься, но меня не проведёшь. Ты ремесло знаешь, дружок, этого не скрыть. Ну да ладно, после баньки присядем, под рюмочку расколешься.

На следующие выходные Ильдар привёз Сергею старенькие, но вполне пригодные мольберт с этюдником, краски, с десяток листов грунтованного картона. Сотников сложил художнический инвентарь в сенях, за перегородку и на время забыл о нём.

Приблизительно через неделю после своего живописного дебюта, в один из вечеров Сергей лежал на диване. Светила настольная лампа, за окном слышались мирные звуки деревенского жития. Однако против обыкновения ни птичьи трели, ни телячье муканье Сотникова не умиротворяли – он чувствовал смутное беспокойство, как будто забыл о чём-то важном. Он поднялся с дивана, какое-то время бесцельно слонялся по комнатам, потом вышел в сени. Заглянул за перегородку, взял в руки лист картона – и вдруг понял: ему просто необходимо обжить это пустое белое пространство, заселить – неважно чем или кем – деревьями, облаками, людьми. Через полчаса с кистью в руке он стоял перед мольбертом.

Проснулся Сотников поздно, с тяжёлой головой: в доме было не продохнуть от едкого запаха масляной краски. «Сука!» – выругался он, поднявшись. С мольберта, со стен, стола на него смотрели «черногубые демоны». С высокомерным безразличием на белых лицах они протягивали Сотникову жёлтые шарфики.

Он вышел на крыльцо. Хотел закурить, уронил зажигалку: пальцы сотрясал тремор. Вернулся в дом и встал столбом, не зная, что делать. Злобно оскалившись, он рванул дверцу холодильник. Выпил полстакана водки.

Думал о наваждении. Судя по всему, он провёл за мольбертом полночи, но помнил только лихорадочную торопливость, с которой он писал надменные лики, стремясь добраться до сути; помнил, как она, эта суть, – причина преследовавшей его напасти, ускользала от него, растворялась в мрачном экстазе.

Водка не подействовала. Сотников взял бутылку, вышел на крыльцо и пил прямо из горлышка. Вскоре к нему присоединился Николай Сивко по прозвищу Рифлёный. Он проезжал на велосипеде мимо дома Сотникова, возвращаясь из соседнего посёлка с полуторалитровой бутылкой самогона.

Николай поселился в Семёновке два года назад, переехал из пришедшего в упадок села Святые Ключи. Прозвище получил уже на новом месте жительства. Причиной послужила незаурядная внешность Николая – лицо тридцатипятилетнего мужчины было изборождено многочисленными глубокими морщинами.

Они ушли с крыльца, примостившись позади дома в тени акации. Выпивали, закусывали хлебом с перьями лука, которые срывали прямо с грядки. Больше говорил Николай. Его не оставляла ностальгия по родным местам. Из Святых Ключей село давно переименовали в Скотобойню. Народ там обитал лихой, поголовно пьющий или же подсевший на тяжёлые наркотики. Поминутно вздыхая, Николай рассказывал о вопиющем происшествии накануне Великого поста. На богомольное собрание старушек ворвался некий Захар по прозвищу Оглобля, одурманенный какой-то синтетической дрянью и вооружённый цепью от бензопилы. Две пенсионерки, посечённые острейшим инструментом, погибли на месте, ещё одна позднее скончалась в больнице. Жертв могло быть больше, если бы не хозяйка дома восьмидесятилетняя Матрёна Бородина. Отважная женщина сумела проскользнуть в сени, взяла там сыновью острогу – и сразила негодяя. Получилось у неё, по словам рассказчика, вполне кинематографично: ударила в затылок, остриё вышло из глаза.

– Уж как они, болезные, кричали! Что твои гиены выли, – вздыхал Николай, описывая страдания старушек.

– Гиены не воют – они хохочут, – заметил Сотников. – Ну, или вроде того…

– Что?.. Ты хочешь сказать, им весело было?

– Про гиен ты сказал, не я.

– Ты чего мне башку морочишь?! – вспылил Николай. – Посмеяться решил? Дай-ка, мол, над деревенщиной приколюсь. Так что ли?

Через минуту собутыльники, матерясь, валялись на грядках. Более крупный Сотников, подмял под себя Николая и ударил головой в лицо. Крутясь ужом, Рифлёный сместился ниже и вцепился зубами в бок Сотникова. Ни боль, ни звериная ярость соперника не помешали Сотникову уснуть. С трудом выбравшись из-под храпевшего оппонента, Николай ушёл с заплывшими глазами. Искусанный Сергей остался спать на грядке с луком.

Проснулся он от холода. Болели голова, тело. Сотников зашёл в дом, в комнатах нестерпимо воняло краской. Он задрал футболку: бок с правой стороны был покрыт кровоподтёками с чёткими следами зубов. Сергей достал из холодильника полбутылки сухого вина, выпил прямо из горлышка, потом заглянул в заднюю комнату с расставленными тут и там этюдами. «Что ж, всё идёт по кругу», – сказал он, усмехнулся и вышел на улицу.

Была ночь. Посреди деревни желтел огонёк. Свет горел во дворе Авдотьи Громовой, известной на всю округу скандалистки. Полуночничал обычно Святослав Олегович Холмогоров, сожитель хозяйки. Сотников с минуту раздумывал, поглядывая в сторону утонувшей в темноте Опушки. Ему вспоминался визит к Тамаре Алтуфьевой, когда он неожиданно возбудился при виде нагнувшейся женщины. И вот теперь спонтанный позыв вернулся к нему в виде неуёмной похоти; немолодой возраст и топорная внешность Тамары распаляли воображение Сотникова, придавая остроты вожделенному моменту. Он чувствовал, что она примет его и посреди ночи, однако полной уверенности у него в этом не было, поэтому он пошагал на огонёк.

Под навесом за длинным, слегка кривобоким столом сидел Святослав Олегович, тщедушный мужчина под пятьдесят с унылыми вислыми усами. Перед ним лежали пучок зелёного лука, кусок хлеба и стояла стопка. Увидев Сотникова, Холмогоров, не вставая, раскинул руки.

– Милости просим, – сказал он. – Ещё одна неприкаянная душа… Проходи, друг мой, проходи. Выпей, не побрезгуй: из одной стопки придётся, – продолжал он, доставая из-под стола бутылку и бросая вороватый взгляд на крыльцо. – В дом не сунешься: овчарка моя не дремлет.

Сев напротив хозяина, Сотников выпил, макнул пёрышко лука в насыпанную прямо на стол щепотку соли, зажевал. Святослав Олегович тоже выпил, снова наполнил стопку, подвинул Сергею.

– Давай. Между первой и второй промежуток небольшой…

– Спасибо, – сказал Сотников, – если нужно, я заплатить могу.

Холмогоров так сильно замотал головой, что едва не свалился со скамейки.

– Ни слова больше! – Он погрозил пальцем и, нахмурив брови, добавил: – Ты знаешь, друг мой, что тучи сгущаются?

– Тучи?.. – Сотников взглянул на небо.

– Не туда смотришь, Серёжа, – изрёк Святослав Олегович, – на запад смотри.

– А… вы об этом…

– Да, об этом. Подступает, потявкивает, покусывает… иродово племя. Ну, никак в толк не возьмут негодяи, что Россия – это как… – Холмогоров завертел головой и, увидев лежащего неподалёку бычка с рахитично раздутыми и измазанными навозом боками, ткнул в него пальцем. – Вот как этот… богатырь. А они, они – вот что! – Оскалившись, встопорщив усы, он хлопнул себя по шее и продемонстрировал Сергею раздавленного комара. – Да я знаю, знаю, – продолжал он, распаляясь, – экономика и, то и сё. Но! Как им пришло в голову, что Россию можно нагнуть?! Как?!

– Так! – раздалось с крыльца. – Сам алкашуга, так теперь ещё и москвича взялся обрабатывать! – Скрестив на груди руки, в махровом до пят халате, на крыльце стояла Авдотья.

– Не вините супруга, – сказал Сотников. – Я, знаете ли, сам запил: неприятности…

– Слышали, – перебила его женщина, – с бабой разводишься. Нашёл о чём горевать. Ты парень видный, один не останешься. Я вон, к примеру, не откажусь. Только скажи: чучелу эту усатую уморю как-нибудь, да и айда ко мне жить. Шучу, – хохотнула она. – Старая стала, придётся уж с геморроем этим пучеглазым век доживать.

– Вы не подскажете, где можно спиртного купить? – Неожиданно для себя Сотников понял, что для него этот вопрос аналог монетки, которую подкидывают, чтобы принять решение, не думая. Впрочем, подспудно он знал, что в любом случае пошёл бы туда, в заросшее чертополохом логово.

– На Опушку иди, там тебе за услугу одну… хоть корыто нальют.

– Услугу?..

– Всё. Дальше – соображай сам, – отрезала Авдотья. – Эй, охламон! – вдруг рявкнула она на Холмогорова. – Бегом спать!

Святослав Олегович подчинился, и Сотников остался один. Через минуту он шагал в сторону Опушки.

Окружённое ивняком подворье пересекала полоска света, падающая из окна веранды. Сотников приблизился к зашторенному окну, постучал. Почти сразу дверь веранды распахнулась.

– Заходите, заходите, Сергей, – с ласковым напором пропела Тамара, пропуская его в веранду.

Сотников зашёл. У окна – накрытый стол: среди тарелок с закусками красовался графинчик, наполненный заветным напитком. Тамара подвинула стул.

– Присаживайтесь, Серёжа, не стесняйтесь.

– Я не вовремя? Ждёте кого-то?

– Вас и ждала. Один, думаю, человек… на новом месте. Вдруг, думаю, пообщаться захочется, а зайти не к кому. Вот и накрыла…

– Удивительное совпадение. У меня по поводу вас приблизительно такая же мысль возникла. – Он сел к столу.

Ничего более не говоря, Тамара разлила самогон. Себе – стопку, Сотникову – половину двухсотграммового стакана. Присев, приподняла стопочку.

– Ну, давайте выпьем, Серёжа. Разгоним, как говориться, тоску.

Совсем рядом переливисто журчал перекат, в окно сочилась прохлада. Мысли в мутной голове Сотникова играли в чехарду. Не так уж эта женщина уродлива и стара, слишком он придирчив. И плюсы есть – вон какие дыни распирают застиранный ситец! В ней даже изюминка имеется: этакий двойной взгляд – то как сонная курица смотрит, то будто шилом проткнёт. Тут же в Сотникове поднималась желчь. Эта дремучая бабища считает себя ведуньей, а его рассчитывает использовать в каких-то своих делишках. Что ж, пусть попробует. Диссонансом к циничным монологам Сотникова выступала его призрачная ипостась: «Опомнись, не поддавайся наваждению, тебе не место здесь. Ступай к себе, мечтай, думай, пиши картины…» – молил слабенький голосок и, в конце концов, пропадал.

– За вас, Тамарочка, и давайте на «ты», чего нам церемониться.

Потом Тамара уходила наполнять опустевший графинчик, затем ещё раз…

Проснулся Сергей около полудня в её кровати. Чувствовал он себя – против ожидания – не так уж плохо. Вспомнив, как провёл ночь, криво усмехнулся. «Ну, дружок, с возвращением на жеребячью стезю! Всё правильно: от себя не уедешь, не спрячешься», – думал он, продолжая кривить губы.

Завтрак Тамара организовала прямо у кровати на двух табуретах, застеленных вафельным полотенцем. Женщина была немногословна, однако губы её прятали довольную улыбку. Сергей выпил кружку крепкого чая, через силу съел бутерброд. Потом отправился на речку.

День выдался пасмурным и Сотников был тому рад: хмурое небо как нельзя лучше гармонировало с его настроением. Прохладная вода и энергичный кроль взбодрили его. Ныряя, он старался как можно дольше оставаться в сумрачной, зеленоватой глубине, где царили тишина, покой и прохлада. Вынырнув в очередной раз, он увидел Тамару с братом. Альфред, как и в первую их встречу, держал перед собой поднос; Тамара стояла с приготовленным полотенцем.

Сергей вышел из воды и, взглянув на Тамару с Альфредом, внутренне поморщился, ибо голова его теперь стала почти ясной. Но он этой ясности не желал, поэтому, не раздумывая, выпил полстакана самогона, поднесённого Альфредом. Затем насухо вытерся и заставил себя улыбнуться:

– Здравствуй, дружок. Где пропадал?

Альфред неопределённо махнул рукой, задав обязательный вопрос:

– Тёплая вода?

– В самый раз, – ответил Сергей и прибавил, сам не зная зачем, с интонациями некоего собирательного шоумена: – Большущее вам спасибо, друзья!

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в декабре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: