Холивар

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за ноябрь 2022:

 

На чтение потребуется 6 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Когда мы остались одни, Эйнштейн разлил остатки божественного золотого напитка в наши с ним бокалы, где-то вдалеке вдруг заиграла мягкая музыка, воздух наполнился ароматом лета, вечера и сирени.

– Что это? Почему так вдруг стало? – спросила я у растворяющегося в этой лаунж-атмосфере Эйнштейна.

– Не знаю, это твоя реальность. Твой мир.

Музыка, как и запахи вечера, плавно проплывали между яркими рядами продавцов мидий, огибая аквариумы и прилавки и оседая фиолетовой органзой на нашем столе. Мы молчали некоторое время.

– Этот базар не сочетается с вальсом... – наконец сказала я.

– Согласен. А где бы ты хотела сейчас оказаться?

– Я? Ну, не знаю…

– Не бойся мечтать! – Эйнштейн все время улыбался и смотрел по сторонам, будто видел там что-то другое, чего не могла увидеть я.

– Не знаю. В… Венеции, может быть... – несмело ответила я.

– Отлично! Пусть будет Венеция.

Бокалы тут же со звоном упали в воду, а наша гондола, сильно качнувшись пару раз из стороны в сторону, взяла устойчивый курс и медленно, рассекая воды Гранд-канала, двинулась вперед. Все та же музыка, какой-то до боли знакомый вальс, я даже, кажется, играла его когда-то в музыкальной школе на отчетном экзамене, так вот, эта мягкая, цветочная музыка осталась с нами и здесь.

«И почему только я подумала о Венеции?»

– Все просто, – прервал мои рассуждения Эйнштейн. – Я разговаривал с итальянцем, твой мозг почему-то выделили именно этот факт, потом давние воспоминания, перемешавшись с ассоциациями об Италии, сформировали желание оказаться именно здесь.

«А ведь точно! И к Италии, и к Венеции в частности у меня было особое отношение. Это была первая заграничная страна, в которой мы оказались когда-то с Лешей. Мы прилетели по самому бюджетному туру в Римини, а потом четыре часа добирались на «комфортабельном» автобусе до города на воде.

Сейчас, вспоминая то наше путешествие, мне кажется, что это был полный трэш. Ужаснейшая минус трехзвездочная гостиница в шумном районе Дорсодуро (если мне не изменяет память) с помятыми серо-белыми простынями, маргарином с хлебом на завтрак и горячей водой с 14:00 до 16:00 по будням. Сверхэкономные передвижения по пыльной и жаркой Италии, мегаэкономные экскурсии и архиэкономные обеды, но зато очень и очень много лимончелло и пасты.

Но, несмотря на все, мы были счастливы там, и потому, да, действительно, Италия для меня – это в первую очередь Венеция. А Венеция – это спокойствие, счастье и... О, боже! Вспомнила! Вспомнила, откуда эта музыка! По вечерам в маленьком дворе гостиницы, в которой мы жили, Джорджио – так звали владельца – включал свой патефон (такой, как из черно-белых фильмов, в коричневом потертом чемоданчике с ручкой сбоку), ставил настоящую пластинку (мы с Лешей все время офигевали от такого ретро), и наше итальянское лето начинало медленно тонуть в мягких звуках вальса и парах лимончелло. Как, действительно, похоже было все это на сегодняшний вечер.

– Ого! Что это меня так понесло?

Мы все так же, почти бесшумно, двигались по ночным водам Венеции. Эйнштейн стоял рядом с гондольером, что-то шепотом ему рассказывая, тот же, умело управляясь веслом, смотрел вперед, иногда переводя взгляд на Эйнштейна и восклицая что-то типа: «оу миу миу», или «миу дио». Я не могла разобрать его слов из-за все того же вальса, звучавшего здесь повсюду.

Свернувшись калачиком на огромном бордовом кресле, которых в нашей гондоле было два, я вдруг почувствовала дикую усталость и, к своему удивлению, но без особого эмоционального порыва, осознала, что… не спала уже очень давно. Все события, которыми сейчас так полна была моя жизнь, просто длились и длились нон-стоп, без сна. Сколько я здесь уже? Часы, дни и недели просто исчезли. Странно так, когда ты не контролируешь время, перманентно заглядывая в телефон, айпад или другое устройство с часами, то напряжение отступает. Время есть только там, где с ним считаются.

Я ведь действительно не спала, не купалась, в туалет не ходила, не переодевалась (в чем я, кстати, сейчас?) уже очень давно.

Моя одежда жила какой-то своей жизнью, и я иногда замечала, что я то в штанах и куртке, то в платье, то в ночной рубашке. Сейчас я была в розовом коротком платье, это было то самое платье, в котором я когда-то была в настоящей Венеции с настоящим Лешей.

Я не делала всех этих привычных вещей, даже не помню, сколько времени. Потерялся какой-то стержень привычной жизни. Давно… Очень давно… Я почувствовала, как мысли начали рассыпаться и таять. Я засыпала.

Я проснулась от яркого света.

– Как тебе удалось заснуть? – какой-то дед с седыми усами, как у Якубовича, склонялся надо мной, вглядываясь озабоченно в мое лицо. Встряхнув свое измученное сознание, я вспомнила, что это, мать его, Эйнштейн, а я в каком-то непонятном времени, месте, или хрен его знает где, вокруг нас вода, и это, походу, все еще Венеция.

– Епти, опять вы! – я отодвинула лицо ученого от себя.

– Как тебе удалось заснуть? – Эйнштейн был явно удивлен этим обстоятельством.

– А что тут такого необычного? Глаза закрыла и заснула. Или тут у вас и спать нельзя? – я огляделась вокруг. Было, видимо, раннее утро. Мимо нас проплывали гондолы с сонными гондольерами. Их лодки, словно огромные колыбели, раскачивались из стороны в сторону, тем самым усыпляя еще больше своих полосатых капитанов.

По воде тянулся еле видный туман, пахло тиной, застоявшейся водой и ночным весельем. Открывались окна на верхних этажах зданий, оттуда показывались пресные лица, что-то выкрикивая друг другу. Это был обычный мир. Никакое не будущее, а просто обычный день в Венеции.

– Тебе что-нибудь снилось? – Эйнштейн отошел немного, но все так же смотрел на меня, как следовало бы мне на него смотреть. Ведь это он был мертвым ученым прошлого.

«Ого, блин, вот это формулировка!»

И тут мое сознание на секунду качнулось, как венецианская гондола: «А может, это и есть моя реальность? Может, жизнь, привычная мне, всего лишь сон, который снился мне сейчас в этой венецианской лодке? А весь этот дебилизм, который сейчас со мной происходит, на самом деле и есть моя настоящая жизнь? Блин, я стопудово схожу с ума!»

Я вспомнила сразу одно произведение – читала его в универе – про человека, который так же запутался во снах и реальностях. «Жизнь – это сон», или как-то так называется…

– Это пьеса называется «Жизнь есть сон», принадлежит перу Педро Кальдерону, – ответил Эйнштейн на вопрос, который я не задавала.

– Я вообще-то сама с собой разговариваю! – недовольно ответила я ученому.

– Хотел подержать тебя. Правильное направление мысли. Истинная реальность возможна только в настоящем, реальность прошлого искажается памятью, а реальность будущего очень вариативна.

– Чиво-о-о? – я сейчас не была расположена к философским беседам.

Эйнштейн мило улыбнулся мне, как улыбаются детям или слабоумным, и, повернувшись к нашему гондольеру, что-то сказал ему по-итальянски. Тот в ответ подмигнул и затянул пронзительную итальянскую песню.

– Но мне все-таки очень интересно, как тебе удалось заснуть? И видела ли ты какие-нибудь сны?

– Слушайте, не грузите меня хотя б десять минут, дайте в себя прийти. – я еще чувствовала легкое помешательство, которое всегда случалось со мной, если сплю днем.

– Ну, хорошо. Как тебе его баркарола? – Эйнштейн подсел ко мне и протянул маленький прозрачный шарик, похожий на тот, которым почву в домашних цветах увлажняют.

– Что такое баркарола? – я взяла этот шарик и стала его рассматривать. – И это что такое?

– Баркарола – это традиционная песня венецианских гондольеров, прислушайся к звучанию его голоса, и ты услышишь смысл песни.

– Я итальянского не знаю! – я смотрела на шарик, он был мягкий, прозрачный и прикольно так переливался на солнце.

– Не слушай слова, слушай его голос, смысл придет сам собой, – Эйнштейн со мной все время так терпеливо разговаривал, что мне аж было несколько раз не по себе от собственной колючести.

– Ладно, понятно. Так, а это что такое? – меня совсем не интересовала эта заунывная баллада, меня больше занимал шарик.

– Это вода на ближайшие пару суток, – спокойно ответил Эйнштейн.

– Ну, начинается! – я кинула шарик в воду и отвернулась от ученого. Эйнштейн обеспокоенно перевел взгляд на расходящиеся по водной глади круги.

– Зря ты так. Вода тебя бы взбодрила.

– Вода в каких-то маленьких шариках, еда в тюбиках, ну, правда, задолбали вы уже с этими приколами.

– Хорошо, – Эйнштейн пожал плечами. – Эмма, ты уже немного пришла в себя. Готова поговорить?

– Да, давайте. Вы ж все равно не отстанете.

Я с тоской посмотрела на водную гладь, пить хотелось прям очень.

Эйнштейн молча опять протянул мне прозрачный шарик. Я уже без разговоров проглотила его. Сразу стало действительно легче.

– Меня очень беспокоит тот факт, что ты смогла заснуть тут. Постарайся вспомнить, тебе что-нибудь снилось? Это очень важно.

Я внимательно посмотрела на Эйнштейна.

– Блин, я не пойму, это правда что-то необычное? Ну да, заснула, укачала ваша лодка. Что-то снилось, не могу сейчас вспомнить что. Но зачем из этого прям трагедию такую делать?

Эйнштейн придвинул ко мне какую-то деревянную круглую бочку и, сев на нее верхом, оказался как раз напротив меня.

– Да, ты права. Я слишком возбужденно озвучил тебе свой вопрос. Но, понимаешь, это важно не столько для меня, сколько для тебя.

– Как же все у вас сложно! – я перевела взгляд вдаль и увидела гондолу с ярко-красной крышей, неспешно качающуюся на воде. Почему-то вспомнился фильм «Куда приводят мечты» с Робином Уильямсом – тот момент, когда они с психиатром и каким-то черным парнем плыли на лодке с красными парусами в ад.

«Вот оно! Блин! Точно! Вспомнила! Что-то похожее снилось и мне!»

Как удивительно всегда вспоминаются сны: вроде слегка потянул за тоненькую нить настоящего, а достал из запыленного подсознания детальный сюжет своего сна, который еще минуту назад и не помнил вовсе.

Так вот и я вдруг отчетливо вспомнила детали своего сна: я нахожусь в гондоле со своей подругой-психологом, Эйнштейном и каким-то незнакомым мужчиной с серыми глазами. Мы плывем в темноте по бурлящему, кипящему морю, впереди дикие, нереальные волны, которые все надвигаются и надвигаются на нас. Вся атмосфера, как в фильме «Куда приводят мечты», тяжелая и вместе с тем какая-то волшебная. Я и все мои попутчики внимательно всматриваемся вдаль, и какой-то голос над нашими головами твердит нам: «следуй за психологом! следуй за психологом!»

Не успела я до конца вспомнить свой сон, как Эйнштейн с округленными от какого-то непонятного мне ужаса глазами заговорил:

– Эмма, хватит! Не продолжай, пожалуйста!

– Да я вроде ничего еще и не сказала.

Мне что-то стало не по себе от такой реакции профессора.

– Понимаешь, это раньше, в твое и мое время, сны были сумбурной неизученной материей. Сейчас же, в этом времени, в котором мы с тобой находимся, необходимость во сне отпала полностью. Видя твою растерянность, я попытаюсь тебе объяснить все это более доступно.

Я вздохнула и закатила глаза, но в этот раз без злости, так как все-таки Эйнштейн старался разговаривать со мной по-доброму и на равных.

– А можно кофе? Разговор, я так чувствую, долгий предстоит.

– Конечно, можно.

Профессор перевел взгляд на подлокотник моего кресла, я тоже повторила за ним этот жест. Конечно же, там уже стояла моя огромная желтая кружка, наполненная до самых краев ароматным и горячим латте.

– О, блин! А я и забыла, что мы в тридевятом царстве! Как все-таки круто у вас тут все устроено!

– Ты говорила, что все сложно, – лукаво заметил Эйнштейн.

– А при чем здесь это? Одно другому не мешает. Сложно, но круто.

«Ах! Кофе чертовски хорош! Чертовски!»

Эйнштейн терпеливо ждал, пока я выговорюсь, напьюсь кофе и, наконец, замолчу.

«Вот что значит немецкое воспитание и выдержка», – мелькнула вдруг у меня мысль.

– Что ты, Эмма. Я совершенно несдержанный и считаю, что достаточно дурно воспитан. Кроме того, мои родители были евреями. Шаблоны очень мешают здесь, старайся по возможности от них избавляться.

– Понятно, все вы тут одно и то же повторяете. А это не шаблонное поведение? Ладно, проехали! – я сделала большой глоток и внимательно посмотрела на Эйнштейна. – Блин, не могу все еще привыкнуть, что вы без предупреждения читаете мои мысли. Короче, я слушаю.

Эйнштейн, сидевший напротив меня на смешной бочке, выглядел совсем не смешным. Он нервничал, крутил левый ус, постукивал пальцами по колену, одним словом, вел себя как полный неадекват, но я упорно не понимала причин такого поведения.

– Эмма! – заговорил громче обычного Эйнштейн. – Сам процесс сна отсутствует в этом времени. Он, скажем так, атрофирован, поскольку почти все функции, которые выполнял сон в моем и твоем времени, тут успешно объединены и воссозданы в самом пространстве. Пребывание в персональной реальности в некотором смысле выполняет функцию сна, оно восстанавливает все функции организма, ослабляя, если можно так выразиться, на какое-то время работу мозга, поэтому те, кому доступно перемещение в персональную реальность, просто не могут видеть сны, это невозможно по своей сути.

Эйнштейн помолчав, добавил:

– Эмма, тот факт, что ты заснула и видела такой потрясающий сон – это просто невероятно!

– Понятно! И что дальше? – не разделяя его восторга, спросила я.

Эйнштейн придвинулся ко мне еще ближе и заговорил почти шепотом.

– Честно? Я и сам не знаю, что дальше! Тут твоя реальность, в ней … как бы… я должен тебе помочь разобраться, но я… в замешательстве. Одно я знаю точно, запомни свой сон. Когда-нибудь эти послания смогут тебе помочь.

– А какие там были послания? Обратиться к психологу? Так это я и без сна знаю и вам бы тоже порекомендовала это сделать, – с ехидной улыбкой сказала я.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в ноябре 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: