Второе необходимое качество переводчика

 

Имея в виду, что первое – это индивидуальность

 

На чтение потребуется 37 минут | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за март 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Но если у Пушкина целесообразнее учиться через иностранные образцы, то и учиться тому, как передавать иностранных писателей на русском языке, сподручнее будет как раз у Пушкина. Вот такая головоломка или, как говорят поляки, ломиглувка. Главный арсенал художественных средств и стилистических приёмов для любого переводчика (как и писателя) родная литература. Собственно говоря, любой перевод состоит в том, чтобы подобрать переводимому писателю аналог в отечественной словесности. Богатство русской литературы таково, что очень редких авторов есть необходимость переводить с нуля (хотя в сфере религии и философии работёнка ещё осталась, да и с наукой не так уж всё гладко), как это делали в своё время Жуковский и Крылов, переводы которых, а также Пушкина, Лермонтова, Мея стоят в нашей литературе на одном уровне с оригинальными произведениями. Нет и острой необходимости изобретать (или находить) для перевода ещё не найденный стиль. Оригинальничаньем можно только навредить. Что однако не означает, что творческим выбрыкам нет простора, ибо лишь малая часть творчества изобретение нового или необычного: большая часть это выбор точных средств выражений.

 

И переводчика это касается в первую очередь. Как и то, что именно в выборе художественных средств и проявляется индивидуальность переводчика. О выборе тематики и автора можно бы и не говорить: если ты переводишь по заказу, ты вовсе не писатель, а подёнщик. Перевод начинается там же, где начинается и писатель: со стремления сказать то, перевести произведение того автора, которого не хватает русской литературе и тебе лично.

 

Вот для примера стихотворение Бёрнса «Горной маргаритке, которую я примял своим плугом». Перевёл его на русский язык, и очень хорошо, Маршак.

 

О скромный, маленький цветок,

Твой час последний недалёк.

Сметёт твой тонкий стебелёк

Мой тяжкий плуг.

Перепахать я должен в срок

Зелёный луг.

 

...

 

Такая участь многих ждёт...

Кого томит гордыни гнёт,

Кто изнурён ярмом забот, –

Тем свет не мил.

И человек на дно идёт,

Лишённый сил.

 

Хорошо-то хорошо, но выразил в нём поэт свою индивидуальность книгочея, отдалённого и сознательно оградившего себя за книжным забором от бурь повседневности. Всё гладенько так, грамотненько, литературненько... Прямо не поэт, а издательский идеал. Грубый, невежливый, мужланистый Бёрнс в этих стихах даже и не пропахивает.

 

Стихотворение состоит из восьми строф, по шесть стихов каждая. Сначала идут первые четыре строфы, а к ним добавляются ещё четыре. В первых строфах поэт описывает самое заурядное обыденное происшествие из своей пахарской практики (весьма необширной, но постоянно им декларируемой). И круг понятий и предметов здесь самый заурядный: «скромный, маленький цветок», «тяжёлый плуг», «перепахать я должен в срок», «жаворонок полевой», «в садах ограда и кусты» и т. д. В следующих строфах поэт перескакивает в мир высоких дум и стремлений, в абстрактную сферу возвышенного. Так сказать, переходит из быта в бытие. Соответственно меняется и круг понятий: «певец,/Страстей неопытный пловец», «гордыни гнёт», «грозный рок»... фу, отобрал всё что можно, уж больно однообразен в выборе эпитетов и лексики Маршак.

 

Меняется при переходе к последним строфам и язык стихотворения. Первые четыре строфы написаны на шотландском диалекте. На нём поэт разговаривал с соседями, друзьями и недругами, словом, крутился в своей повседневности.

 

Wee, modest, crimson-tipped flow'r,

Thou's met me in an evil hour;

For I maun crush amang the stoure

Thy slender stem:

To spare thee now is past my pow'r,

Thou bonnie gem.

 

В последующих же четырёх Бёрнс в пику восхвалителям, обрядившим его в одежду непритязательного полуграмотного селянина, щеголяет прекрасным литературным английским, причём не просто школьным английским, а изысканным языком высокой поэзии, поэзии Мильтона, Библии и... не Паниковского, нет... Шекспира.

 

Such fate to suffering worth is giv'n,

Who long with wants and woes has striv'n,

By human pride or cunning driv'n

To mis'ry's brink,

'Till wrenched of every stay but Heav'n,

He, ruin'd, sink!

 

(Сравните два последних стиха у Маршака и Бёрнса: «И человек на дно идёт, лишённый сил» против «пока не выдернутый от всякой опоры, кроме Неба, руинированный человек не тонет»).

 

Как бы следовало переводить подобное стихотворение поближе к оригиналу (автор вовсе не считает, что Маршак перевёл «неправильно»: Маршак – это одна поэтическая индивидуальность, Бёрнс – совсем другая; более правильной здесь просто по определению быть не может), чтобы передать этот переход с плана обыденного в план философский? От каких образцов русской поэзии стоит отталкиваться. Ну со второй частью все понятно: вот вам Тютчев, вот вам Державин, вот вам и Ломоносов.

 

Тогда предъявлено судьбою,

Что с трепетом перед тобою

 

В безмерном углубя пространстве разум свой

 

Всевышний на того помощник,

Кто гордостью своей дерзнёт

 

Писал, конечно, Ломоносов корявовато. Ну так на то ты и поэт, чтобы, используя наработанный вокабулярий, воплотить его в изящное и красивое.

 

А вот для первых четырёх строф аналог подыскать труднее. В русском языке нет явно выраженных диалектов. Думаю, лучше всего здесь бы сгодился язык среднеобразованный городской, примерно, как у Высоцкого:

 

На Тау Кита

Чегой-то не так:

Там таукитайская братия

Свихнулась, по нашим понятиям.

 

Покамест я в анабиозе лежу,

Те таукитяне буянят.

Всё реже я с ними на связь выхожу –

Уж очень они хулиганят.

 

Так что переводить «Горной маргаритке...» можно ещё не одному поколению поэтов. Поле иностранной литературы – это до сих пор непаханое поле terra incognita для русского человека.

 

 

*  *  *

 

И в первом, и во втором случае таким образом необходимо опираться на родную культуру. Чтобы объяснить читателю и самому себе чужие явления, писатель вынужден запускать писательское перо в родные арсеналы, переводя чужое на язык привычных понятий и представлений. Обогащая и уточняя их, если он хороший писатель, находя новый смысл в обычном и приходя через сравнение к пониманию необычного.

 

 

 

Купить в журнале за март 2015 (doc, pdf):