Записки провинциального редактора. 2008 год с переходом на 2009

 

Купить в журнале за май 2017 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 6 часов | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

3 августа

 

И снова вспоминаю Чикачкова. Мы все были патриотами, но он особенно, причем без напряга и пафоса – пафос и этот уравновешенный квадратный, чуть тугодумный мужик – две вещи несовместны. А был по сути.

После института мы работали на родном Котельном, я сначала мастером, потом технологом, а он в ПРБ (что это такое, для моих ровесников расшифровывать не нужно, для тех же, кто помоложе, это Планово-распределительное бюро: я гайки делаю, а ты для гаек делаешь болты, и идёт работа всех прямо в сборочный цех, вот этим «идёт» ПРБ и занималось). Каждое утро мы с ним встречались, ибо он шел на работу в наш цех, и его рабочий день как белого человека, пусть и в цехе, начинался с 8, а мой как мастера с 7.

И каждый раз карманы его брюк, пиджака или пальто, смотря по времени года или по погоде, подозрительно оттопыривались под гнетом гаек и болтов, да ещё в руках тащил какую-нибудь болванку. Мы все воровали понемногу чего-нибудь да как-нибудь, купить болт, гайку, прокладку (не женскую, а для текущего крана), было невозможно, а когда этот кран у тебя течёт дома не затыкаясь 24 часа в сутки, всякие приличия и «позор несунам» до тебя доходят весьма плохо.

Но Большой Змей-то тырил не для себя, а для производства, пока соперничающие цеха не видят, и ради интересов производства приводил в негодность свои костюмы и польта.

А в институте он был старостой нашей группы. Помню, как однажды математичка его строго спросила: Чикачков, вы почему не были на прошлом занятии? Вы ведь староста и должны другим подавать пример. – Ко мне приезжали родственники. – У меня тоже есть родственники, и если они ко мне приедут, а я по этой причине не проведу занятия, что вы скажете? Садитесь.

И всё. Ни выговора, ни требования отработать пропущенные часы. Но для Чикачкова подобный упрёк был наказанием гораздо большим, чем самые строгие меры, применявшиеся к нам. Почти месяц после это он ходил как опущенный.

И таких как Чикачков патриотов, не за деньги, а по крику души, у советской власти было много. Почему же она их в момент схода с исторической арены не активизировала?

 

 

12 августа, среда

 

Заскочил на свою бывшую работу. Женя Васильева, выпускница нашего университета по информационным технологиям, устроилась инженером в Госреестр.

– Сисадмином или сисопом?

– Нет. Эти места уже заняты. Просто инженером.

– Инженером в Госреестр? А что там делать инженеру? Я ещё понимаю, в БТИ. Там обмерить квартиру, установить её конфигурацию. Хотя и здесь хватит техника.

– Просто инженером просто принимать документы и выдавать справки: все ли документы на месте и правильно ли оформлены.

– Раньше для этого хватало просто девочек без образования.

– Вот я такой девочкой и буду работать, только с образованием. Там все с высшим образованием, кто с юридическим, кто с экономическим, кто с филологическим, с математическим я одна.

– И все вы инженера?

– И все мы инженеры.

– «Москву-2042» Войновича читали? – вставил Илья. – Там была должность инженер-священник. А вы говорили, у фантастов не хватает фантазии, чтобы понять жизнь. Нету таких извращённых фантазий, чтобы не становились явью.

– Всё гораздо проще, – рассмеялся Олег. – У меня вот жена в милиции на регистрации вызовов работает. Так она официально инженер по коммуникациям. Вы разве не слышали, что у нас министерство внутренних дел сократило на сколько-то процентов свой аппарат? Вот тех, кто сидит, как моя жена, на приёме, или врачей, или шофёров вывели за штат. Теперь они не работники милиции, а просто вольнонаёмные работники.

– Надеюсь, твоя жена ничего не потеряла?

– В окладе-то нет, даже прибавку получила. А вот разные льготы у нее отобрали, и пенсионный стаж теперь будет считаться на общих основаниях, а не льготный, как у сотрудников милиции.

Я рассмеялся. Вот так потихоньку мы возвращаемся в Советский Союз. Тогда тоже инженеров было как собак нерезаных. Подруга моей сестры окончила библиотечное училище и устроилась работать в бибколлектор – это где заказывают литературу. Её должность называлась инженер по информации. И каких там в библиотеках только не было инженеров: инженер по работе с посетителями библиотеки – это кто сидел на выдаче, инженер по технической обработке – они наклеивали бумажки с классификацией на книжки и расставляли их по нужным полкам, инженер... ну самые разные. И даже инженер по социалистическому соревнованию.

Так что всё новое – это хорошо забытое старое.

 

 

16 августа

 

Когда под воздействием «Крокодила» я написал первые рассказики с потугами на сатиру, я, тогда ещё самонадеянный пузырь, не признавал алтайских писателей (куда им до Моралевича), понёс эти опыты, однако, Юдалевичу. Ибо знал, что молодые писатели начинают свой путь с лёгкой руки старших, и знал, что таковые на Алтае есть – Юдалевич и Квин. И сегодня, много лет спустя, люди второй половины жизни безошибочно вспомнят несколько имён алтайских классиков, хотя, по большей части, затруднятся с ответом, что именно ими написано.

То есть для жителя нашего края алтайская литература была ощутимым феноменом, в какую бы сферу дела или увлечения не забросили его интересы. Вступающий на критическую почву, избранный судьбой на место жительства даже в краевой столице, не говоря уже о нашем маленьком Новоалтайске, обязательно, как на путеводную звезду, мог ориентироваться на несколько ярких, у всех на слуху имён алтайского небосклона.

Сегодня таких общезначимых имён нет. Молодые люди, сколько бы я ни силился в трезвых и юбилейных беседах выдавить их литературные знания о родной почве, ничего даже полуопределённого промычать не могли, разве лишь знали что-то о Бузиновском и Владикаре, но это наши постоянные университетские авторы, слава о которых дальше академического круга не уходит.

Причём, не стоит обольщать себя игривой надеждой, будто нынешние молодые читают меньше их застойных сверстников. Весов не имею, но гирьки показывают далеко не на безвоздушное пространство на оппозиционной чашке. Я бы добавил, что те, кто читал раньше – т. н. интеллигенция, те читают и сейчас, кто не читал раньше – рабочие, а ныне торговцы, те не читают и сейчас.

 

27 августа

 

Премьер-министр дал команду создать русский аналог «Википедии».

– Марк Иосифович, вот вы были обласканы нашим прежним коммунистическим руководством...

– Плохо ты знаешь, старик, про меня и про всех нас, советских писателей. Нас ведь хвалили только в глаза, говорили, что на нас лежит высокий долг воспитания нашего читателя или там зрителя. А за глаза нас не любили и не уважали. Если бы ты знал, как нас унижали. На нас ведь глядели как на прислугу. Принеси то, подай это. Мы должны были писать стихи к красным датам. Нам давали прямой приказ: написать пьесу о Мамонтове, создать эпопею о Гражданской войне, у нас на Алтае должен быть свой «Тихий дон»...

– «Бурливая Обь».

– Скорее уж, «Солона ты, земля». Если бы ты знал, через какие пороги мне пришлось в своё время пройти. Два выговора по партийной линии, два замечания, а сколько раз на меня орали в крайкоме и угрожали положить мне партбилет на стол, ты и не поверишь.

– Помнится, вы говорили, что главным в театре является зритель, и драматург должен дышать с ним в унисон.

– Не отрекаюсь от этих слов и сейчас.

– Как же это согласовывалось с необходимостью выполнять идеологический заказ?

– Ну да. Сейчас как кого из писателей или режиссёров не послушаешь, так только как они боролись с цензурой и обходили рогатки. Что было, то было. И мне приходилось хитрить, чтобы писать как хотелось. Но если хочешь знать, всё это нормально. Заказчик – он ведь тоже зритель. И с ним тоже нужно считаться. Главное, что все мы в советское время исповедовали одну веру. Идеологически я не был противником ни коммунистическому руководству, ни зрителям, которые так же были насквозь советскими.

– Вот как?

– Вот так. Просто людям задурили голову этой демократией, рынком, они и кинулись. А тогда мы все дудели в одну дуду. Народ и партия едины – это не было только лозунгом, это было то, что было на самом деле. Просто у каждого были свои бзики. Писателю хотелось писать о том, что нравится ему, зритель приходил в театр поразвлечься, и ему нет дела до авторских переживаний. Ну а руководство... Начальник он ведь всегда начальник. Он хочет, чтобы слушались только его. Ещё он конъюнктурщик. Ему нет дела до глубоких идей, его идеология – это директива вышестоящего руководства. Не поверишь, но у нас Лев Израилевич Квин чуть однажды не угодил в антисоветчики. С трудом выкарабкался.

– Лев Израилевич?

– Лев Израилевич. А всё дело в том, что он написал очерк, где чёрным по белому утверждал, что соевые – это ерунда, и в условиях нашего края их культивирование – глупость. А тогдашний первый секретарь крайкома Георгиев заставлял всех внедрять соевые. Вот и попался Квин под горячую руку. Смешно сказать, но в Омской области руководство решительно выступало против соевых в Сибири. Получалось, пиши Квин в Омске, он был бы проводником линии партии, а у нас на Алтае он за то же самое попал в антисоветчики.

– Ну и о какой свободе творчества можно в таких условиях вести речь?

– Эх, старик, охмурили вас с этой демократией. Ещё раскаетесь. А я скажу: кто хотел творить в советские времена, тому идеологический диктат не мешал. Хотя и приходилось, как говаривал Лисандр, когда не хватало львиной шкуры, подбивать шубу лисьим мехом.

– Какой Лисандр?

– Древнегреческий спартанский полководец. Тут на старости лет стал перечитывать антиков. Да только их и читаю. Всё что нужно они уже написали, и, я думаю, ничего принципиально нового человечество уже не придумает. Вот и мы подбивали наши пальто лисьим мехом. Во всех своих пьесах сюжет, тема, конфликт шли от идеологических установок, которые для меня были иногда стеснительны не потому, что я был в душе каким-то там антикоммунистом, а потому, что они не шли в строку, как не лезет в размер в стихах какое-то слово.

А вот в мизансценах была полная свобода. Никакая партия не мешала писать о любви. Пиши о борьбе за выполнение плана, а параллельно пусти любовную линию, и никакая цензура к тебе не придерётся. А о чём же ещё должен писать драматург, как не о любви? Пиши о борьбе большевиков за советскую власть, а по ходу дела осмеивай чванство, глупость, жадность... И опять никакая цензура не придерётся, особенно если пороками ты наделишь белых. Но ты-то высмеиваешь не белых, а людские пороки, а это актуально во все времена. Так что кто хотел писать, писал, а кто не мог писать, так никакая свобода слова ему не поможет.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить в журнале за май 2017 (doc, pdf):