Жизненный путь философов, расписанный по годам

 

Купить в журнале за октябрь 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется полтора часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

21 год. Карьера Гроция всё взлетает и взлетает. Он становится юридическим советником принца фон Нассау. Пишет работу «О справедливой цене». Работа эта отнюдь не носила академического характера, а писалась на потребу дня. И потому писалась на голландском. (Позднее она была переведена автором на латинский). И из-за своего практического характера не нашла должной оценки в научных кругах. Да и сам Гроций не считал торговлю наукой. Между тем в данной работе он, правда, не в такой ясной форме, как позднее Петти, приходит к идее того, что наряду со спросом и предложением, цена определяется вложенным в продукт трудом. Тогда мысль Европы столкнулась с парадоксом: резким падением цены всех товаров и обесцениванием золота и серебра (т. н. «революция цен»). Основная причина виделась в том, что золота стало слишком много из-за его наплыва из испанских колоний.

 

Но совершенно непонятным для тогдашних интеллектуалов было, почему Испания, главный держатель серебра и золота, вдруг резко обеднела. 21-летний философ уловил ту истину, что если в стране не развиты производительные силы, которые могли бы продуктами своего труда покрыть этот избыток, то добра от сокровищ не жди. Молодой Гроций это уразумел, а до старых и навороченных степенями специалистов никак не доходит, что ни обилие нефти и газа, ни создание золотого запаса для отвязки от доллара не помогут, если собственное хозяйство в загоне. Причина была очевидной.

 

22 года. Кант заканчивает университет. Ничем особым в университете он себя не проявил. Добросовестный, прилежный студент: посещал все лекции, вовремя сдавал курсовые и экзамены. Да и как проявить себя, если от студента требовали, как в нынешних да и советских вузах, «знания предмета» в соответствии с читаемыми курсами, а никаких не творческих способностей.

 

Поэтому и дорога его в будущее рисовалась, как уходящая в необъятную и неопределённую даль. В вузе все места были заняты. В школах тоже. Его было приняли учителем в школу, но другой кандидат оказался расторопнее. Обычно выпускники шли либо в юристы, либо в священники. Ни к той, ни к другой стезе у Канта не был ни охоты, ни способностей. Он прекрасно разобрался с физикой и математикой, но промышленный переворот ещё не стоял на повестке дня, и эти знания не были востребованы. А тут ещё умер отец, и он оказался совсем без средств.

 

Что было делать бедному Канту? Ничего лучшего, чем пробиваться репетиторством, ему не пришло в голову.

 

Где-то в этом возрасте Спиноза, уже набравшись смелого и вольнолюбивого духа, обнаружил в Священном писании массу хронологических нестыковок. Каковые мысли он и не скрывал от окружающих.

 

23 года. Кант выходит в публичное пространство: печатает свою первую работу за счёт двоюродного дяди, который, кстати, вообще смазывал на первых порах его скудный репетиторский хлеб хоть каким-то маслом. Работа скромно называлась «Ясные как солнце мысли об истинной оценке живых сил в природе». Кант ввязался в спор, разделивший тогда физиков на два больших лагеря – сторонников сохранения живой силы в системе тел и сохранения момента инерции. Кант решительно стал на первую точку зрения, как и несколько лет позднее Лаплас. Но если у Лапласа позиция была математически выверенной и доказательной, то Кант шмяк-бряк – всё на эмоциях.

 

Так что Лессинг даже написал:

 

Восхищению нету меры:

Кант восхищает целый свет,

Живые измеряет силы,

А собственные нет.

 

Также в этом возрасте дебютирует в печати Дидро. Отец отказался платить его долги (ещё одна история о жестокосердном отце и непокорном сыне, только вот сын-то был не того: вёл жизнь паразита и висел у родителей на шее). Дидро перебивается случайными заработками. Тут-то ему и подлетел заказ от издателей перевести историю греков некоего Станьяна.

 

Заметим, что тогда переводчик – это не то что ныне. Переводами подрабатывали в Париже тысячи, и это была такая же подённая работа, как рекламный агент или редактор ныне. В отличие от нашего времени, когда переводчики, несмотря на все стоны и ахи с их стороны, живут припеваючи относительно прочих профессий и образуют замкнутую касту, куда со стороны попасть так же трудно, как и на любую блатную работу. Дидро же бы никто и не знал как переводчика, если бы не последующая слава. Английский язык к тому времени Денис знал великолепно, что иначе как чудом не назовёшь. Пособий тогда не было, двуязычных словарей почти не было, репетиторы, которыми Париж тогда кишмя кишел, были ему не по карману.

 

Характер Дидро вполне проявился в этом переводе. Живой, подвижный, неспособный чем-либо увлечься в течение нескольких часов, Дидро, когда его что-то интересовало, мог упорно, не хуже Канта, долбить в одну точку. Именно так обстояло дело и с английским переводом. Исследовали отмечают, что оригинал и рядом не валялся с переводом: пользуясь отсутствием авторского права, Дидро, который, по его словам, практически не знал тогда греческой истории, привлёк к работе массу дополнительных источников: благо книжные лавки были тогда своеобразными библиотеками, где за небольшую плату можно было читать любые книги, не покупая их.

 

Заметим разницу между Парижем и Кенигсбергом. В Париже можно было интеллектуалу найти пусть подённую, но работу, в провинции – практически нет.

 

С Мамардашвили происходит очень странное событие. На 4-м курсе он вдруг проваливает экзамен по политической экономии социализма. В газете «Московский Университет» напечатано: «Отличник Мамардашвили не смог правильно разобраться в вопросе о двойственной природе крестьянского хозяйства». Ну, допустим, пару схлопотать можно было ни за что: преподаватель не в духе, попался на шпаргалке, причем, скорее всего, не сам, а помогая товарищу: они ведь, отличники, гораздо чаще ловятся, чем бездельники. Но если человек в отличниках доходил до 4-го курса, то таких, как правило, тянут за все уши и другие части тела.

 

24 года. Мамардашвили присоединяется к кружку «диалектических станковистов». Кружки в советских вузах весьма не поощрялись. Существование подобного кружка следует отнести к историческим загадкам.

 

Спинозу отлучают от синагоги и изгоняют из Амстердама. Тогда это была очень серьёзная кара. Это сегодняшнее общество во многом – скопление атомарных единиц. Тогда же люди жили общинами, и лишившись поддержки родных и друзей, человек если и не был обречён на вымирание, то серьёзных последствий ему было не миновать. Тем более что рассорившегося с евреями Спинозу вовсе не ждали с распростёртыми объятиями христиане. Всё же Спиноза нашёл себе единомышленников в секте коллегиантов, которые нашли для него на первых порах и кров, и хоть какой-то способ зарабатывать средства к существованию.

 

Непосредственным поводом разрыва была попытка убийства Спинозы кем-то из фанатиков, после чего будущий философ, который до той поры всё ещё надеялся на примирение с общиной, окончательно откололся от еврейства.

 

25 лет около. Кант преподаёт науки отпрыску графов Кейзерлингов. Это был удачный сбег обстоятельств. У графа в его поместье была богатая библиотека, его жена увлекалась литературой и искусством, и Кант, уча других, самообразовывался и сам, чего в провинциальном Кенигсберге при отсутствии хороших библиотек и дороговизне книг ему бы не удалось.

 

Фома уже достиг священнического сана и вдруг снова отпрашивается в Париж для учёбы. Однажды ему было видение (ох уже эти святые, вечно их посещают какие-то видения), что ему нужно очистить христово учение от скверны. А скверной было вкривь и вкось понятое и очень популярное тогда среди богословов учение Аристотеля. Он долго плакал и молился, после чего сознался настоятелю, что нет у него необходимых знаний, чтобы мечом истины побороть неверных. Любопытно, но этому поверили, и его снова отпустили на учёбу.

 

К власти во Флоренции приходит неистовый монах Савонарола. Макиавелли с восторгом юности приветствует правление этого человека. И всё же в это время среди его записей появляется такая: «Если закон этот был полезен, надо было заставить его соблюдать; если нет – не следовало за него так бороться». Потом она прозвучала в его «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» по поводу того, что в Риме творился судебный произвол.

 

Спиноза возвращается в Амстердам. Живёт преподаванием картезианской философии, а поскольку это приносит весьма скудный доход, изучает ремесло полировки линз. Пишут, что в этом ремесле он достиг совершенства, давая пример того, что у людей большого ума не всегда руки из жопы растут.

 

27 лет. Учил Спиноза большей частью бесплатно, что также вызывало ярость его противников («Он даром распространял свои зловредные атеистические идеи»). Вокруг Спинозы из его учеников стихийно создаётся кружок. Главной целью молодых людей является изучение философии Декарта.

 

28 лет. Первая публикация Мамардашвили: выход статьи «Процессы анализа и синтеза». Вот это по-нашему. Человеку уже 28 лет, и он только-только начал появляться в печати, с материалами вторичного свойства.

 

Спиноза переселяется в небольшой городок возле Лейдена Рейнсбург. Человеком он был добросердечным и общительным, и поэтому и здесь без связей и рекомендаций он быстро завоёвывает популярность у местных интеллектуалов. Со многими из них он вступает потом в переписку, сохранившуюся до сих пор. Были среди его новых знакомых и люди состоятельные, но гордый и щепетильный философ, начитавшись Булгакова – «никогда ничего не просите у власть имущих, придут и сами всё дадут; но и тогда не берите» – упорно отказывается от всякого материального вспомоществования. Кстати, ремесло, которое его кормит, отнюдь не лёгкое и не приятное – стеклянная пыль и постоянно согбенное положение поспособствовали ранней смерти Спинозы.

 

29 лет. «История Греции закончена». Дидро шляется по салонам и заводит многочисленные знакомства в интеллектуальной среде – это вам не Кенигсберг, где все интеллектуалы были наперечёт, причём даже по очень снисходительным меркам навряд ли тянули на такое звание. Среди прочих он знакомится с яростным бароном Гриммом и нерусским арфистом Руссо.

 

В Париже тогда процветали салоны, и не одно дарование выдвинулось благодаря салонным знакомствам. Можно даже сказать, ни одно дарование не выдвинулось, минуя салонную стадию. Дидро, Гримм. Руссо здесь не исключение. Но не нужно забывать, что были салоны и салоны. Салонов было как грибов после дождя, и большинство из них отнюдь не обладало должной стартовой силой для интеллектуальной карьеры.

 

Да и таланты нужны были особые. Руссо обладал чувствительностью, бренчал на арфе, и это обеспечило ему поддержку состоятельной нимфоманки мадам Варанс. Но эта дамочка развела у себя целый гарем молодых и подающих надежды. Но только Руссо, да и то, рассорившись с покровительницей, действительно претворил надежды в достижения.

 

А часто салоны губили эти дарования. Пример Клеро, пожалуйста, в студию. Этот молодой и очень талантливый математик перевёл на французский «Начала натуральной философии» Ньютона. Да так, что оригинал и рядом не стоял с переводом. Ньютон, верный поклонник античной традиции, написал труд по лекалам Евклида: сначала выдвинул аксиомы, а потом доказывал их, причём чисто геометрическим методом. Оттого его труд получился путаным и нелогичным, ибо новые идеи, выдвинутые Ньютоном, просто выпирали за рамки античных представлений о науке. Клеро же в качестве исходных принципов опирался на новое тогда дифференциальное и интегральное исчисление. Поэтому «Начала» в его переводе отвечали всей необходимой математической строгости и ясности. Перевод Клеро был на голову выше ньютоновского труда, а именно на голову Ньютона, ибо дифференциальное и интегральное исчисление Ньютоном же и были разработаны. То есть Клеро побил Ньютона с помощью самого же Ньютона.

 

И вот такой талант был загублен шлянием по салонам и развлечением корчащих из себя поклонниц наук аристократических дур. В России Клеро погубила бы водка, во Франции же – юбка.

 

Макиавелли начинает свою служебную карьеру, и сразу с довольно высоких постов: о избирается секретарём Второй канцелярии нового после свержения Савонаролы правительства, через месяц – секретарём Совета десяти. В Италии тогда был режим, в чём-то напоминающий современные: в люди выходили не по образованию или заслугам, а по блату. Макиавелли, который ничем себя не проявил, входил в кружки местной золотой молодёжи, хотя ни по происхождению, ни по богатству к таковой не принадлежал, очевидно, развлекая олигархов умной беседой, и те кинули ему кость: должность.

 

Спиноза знакомится с Ольденбургом. Чудны пути господни. Каким образом случилось это знакомство? Кто такой Спиноза и кто такой Ольденбург? Спиноза великий философ, а Ольденбург – секретарь Лондонского королевского общества. Это по современной энциклопедии. А по тогдашним понятиям Ольденбург – влиятельный деятель в сфере науки, с Ньютоном, Лейбницем (через Ольденбурга эти двое, не любившие друг друга, вели переписку), Бейлем, Гассенди...  да со всем тогдашним бомондом на дружеской ноге. Мало того, принятый при королевском дворе, знакомый с кучей принцев, а уж герцогам, графам и каким-нибудь маркизам он и счёт потерял.

 

А Спиноза? Шлифовщик стекол, никому не известный даже в Голландии, разве лишь как бузотёр и отлучник от синагоги, общающийся в тесном мирке поклонников Декарта. И вдруг Ольденбург бросает все дела, летит в Амстердам только для знакомства со Спинозой и между ними завязывается длительная переписка

 

30 лет. Дидро женится. Брак следует назвать неудачным. Его жена, белошвейка, возможно, милая и хорошая женщина (по крайней мере, папа писателя, который категорически был против этого брака, примирился с невесткой, когда Дидро послал её для ознакомления к своей родне), но совершенно отдалённая от философских интересов мужа. Он остался ей верен до конца жизни, если не брать во внимание многочисленных любовных интрижек (но что это за француз без интрижек), но, очевидно, тяготился её обществом. Да и сам он был как муж, похоже, не подарок.

 

Макиавелли фиксируется в литературе. Его первое произведение не трактат, не повесть или роман в стихах, а служебная записка для флорентийского сената «О положении дел в Пизе». Написана она живо, как в наше время служебных записок уже никто не пишет, но даёт очень трезвый и обстоятельный анализ ситуации, вполне в духе его позднейших работ: т. е. как политик и философ он к этому времени вполне сформировался.

 

Вопрос стоял так: стоит ли завоёвывать Пизу сейчас или повременить. Рассмотрев со всех сторон ситуацию, Макиавелли пишет: «Милану они не нужны, Генуя гонит их, папа смотрит на них косо, Сиена с ними холодна», – и делает вывод: сейчас самый удобный момент, чтобы напасть на них немедля, помня, однако, об их отчаянной стойкости.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить в журнале за октябрь 2018 (doc, pdf):