Наследник проклятого трона

 

Lənətlənmiş taxtın varisi

 

Heir of the cursed throne

 

 

 

 

Вот тогда и грянули казни, – с меньшей пышностью, чем казнь Бабека-хуррами, но с не меньшей изобретательностью. А незадачливого племянника халиф передал с рук на руки ибн Кавусу и велел убить принца страшным, невиданным доселе путем, но так, чтобы смерть юноши выглядела естественной, без всяких признаков насилия. Ведь несмотря ни на что, кровь аль Аббаса считалась священной, как и кровь остальных аббасидских принцев и халифов, так как они являлись родственником самого пророка Мухаммеда. И пролить хоть каплю их крови считалось огромным преступлением.

Афшин досадовал: такие вещи были ему не по нутру. Истинно доблестный и достойный муж, думал он, удовольствовался бы одним ударом меча. Ибн Кавус с наслаждением расправился бы именно таким образом со всеми своими врагами. Но видимо, смертный час для сына аль-Мамуна пробил. Ибн Кавус ожидал, что Мутасим все же смилостивится над бедолагой Аббасом. Как-никак, племянник. Родная кровь. Но халиф решил по-иному. И пообещав повелителю выполнить приказ в самые короткие сроки, Афшин ибн Кавус отправился в свой дворец для того, чтобы привести в исполнение строгий наказ аль-Мутасима.

Спешившись с коня, князь Кавус темной и грозной тучей пронесся мимо испуганных мертебедаров, рабов и стремянных, угодливо метнувшихся к нему навстречу, и направился в свои покои.

Немая вереница рабынь сняли с хозяина намокшую от пота одежду и повели его в купальню. И только прикосновение теплой, благоуханной воды и нежных рук юных купальщиц смогли ненамного остудить раздражение Афшина. Когда процесс купания закончился, вошел один из хаджибов дворца.

– Почему мой сын не явился на прием к халифу? – сердито буркнул ибн Кавус.

Робко и нерешительно переступая с ног на ногу, хаджиб дрожащим от страха голосом ответил:

– Повелитель, молодой господин покинул дворец с раннего утра и до сих пор еще не вернулся. И куда он направился, никто не знает.

Ибн Кавус тут же вскипел, как котел с водой на пылающем очаге. Как посмел этот мальчишка поступить столь неразумно, зная, что над их головами висят сотни вражеских мечей?! Не мог усидеть и дня после возвращения из Уструшаны!

Несколько месяцев назад Афшин назначил сына наместником Уструшаны. Таким образом, он желал выказать Абдуллаху ибн Тахиру, что не позволит ему чувствовать себя хозяином в своем родном княжестве. Но, несмотря на все старания отца, Гасан в Уструшане не задержался надолго. С первого и до последнего дня своего пребывания в столице Уструшаны Бунджикенте этот юный шалопай то и дело присылал отцу длинные слезные письма и молил позволить ему возвратиться обратно в Самарру. Он постоянно сетовал на то, что люди ибн Тахира непрестанно вмешиваются во все дела, связанные с правлением княжества, и подрывают его авторитет перед простым народом.

Афшин без устали жаловался повелителю правоверных на бесчинства, устраиваемые людьми ибн Тахира в княжестве Уструшане и требовал наказать его. Но всякий раз Абдуллаху ибн Тахиру удавалось выходить сухим из воды и настоять на своем.

Предлоги отыскивались разные, и все сводились к одному: мол, сынок Афшина слишком молод и неопытен, и его неискушенность в делах правления вызывает недовольство у народа. Этих слов было достаточно, чтобы аль Мутасим оставался глух к жалобам Афшина.

В конце концов, ибн Кавусу не осталось ничего иного, как разрешить сыну вернуться. Но это поражение еще сильнее разожгло в нем ненависть по отношению к халифу и ибн Тахиру и уничтожило в его душе последние колебания насчет правильности своих тайных планов.

Короткий, нарочитый кашель слуги оторвал Хайдара ибн Кавуса от мрачных дум и вернул в не менее безрадостную действительность.

– О, бог богов наших! Абуль Садж Дивдад самолично отправился на поиски молодого князя Гасана. Рядом с ним ваш юный сын будет в полной безопасности.

Уструшанский князь, принявший мусульманство еще во времена покойного халифа аль Мамуна, до сих пор позволял слугам обращаться к нему категорически противоречащим канонам ислама образом^[38].

Афшин облегченно кивнул головой. Дивдад был сыном его покойной сестры. Еще в детском возрасте этот мальчик потерял обоих родителей, и ибн Кавус взял племянника под свое покровительство. Дивдад и сын Афшина с самого детства были очень сильно привязаны друг к другу. Но даже люди из самого близкого окружения не раз удивлялись, гадая, что может быть общего между мрачноватым и сдержанным молчуном Абуль Саджем и веселым, но легкомысленным Гасаном. Хайдар невольно вздохнул. Втайне он не раз сожалел о том, что не Дивдад, а Гасан его родной сын.

Продолжая мрачно размышлять, Афшин велел принести ему поесть. В последние месяцы сипахсалар все чаще и чаще вспоминал и о своем княжестве Уструшане. О ее прекрасных горах со снежными вершинами, зелеными плодородными долинами и приветливыми, смелыми жителями. При этом его охватывала необычайная усталость и апатия, сменявшаяся затем озлобленностью на весь мир, и в особенности на халифа, которого он ненавидел всеми силами своей исстрадавшейся по родине души. В такие минуты он был похож на дикого льва, которого лишили свободы и посадили в клетку на потеху людям.

После еды Хайдар встал и молча кивнул своему верному слуге абиссинцу Убаю. Тот немедленно взяв в руки светильник, пошел впереди хозяина, освещая ему путь. Молча и неспеша они дошли до самой дальней половины дворца, которая по непонятным причинам пустовала и летом и зимой. Туда не заглядывали даже слуги, и, возможно, поэтому там постоянно царила мрачноватая, неуютная атмосфера. Убай и Афшин, безмолвно шествуя по бесконечно длинным, полутемным коридорам, приблизились, наконец, к одной узкой, деревянной двери. Убай неторопливо отпер ее и, низко поклонившись, отошел и стал в стороне, с бесстрастным видом скрестив на груди руки. Афшин прошел внутрь, а слуга остался ждать его снаружи, застыв подобно статуе.

В этой маленькой потайной комнате на стареньком, потертом временем килиме сидел, преклонив колени в беззвучной, но страстной молитве, принц аль-Аббас. Сипахсалар тихо уселся на скамеечку у двери и, сложив руки на коленях, стал терпеливо дожидаться окончания ритуала. Его небольшие, с угрюмым, недоверчивым взглядом, серые глаза, мрачно наблюдали за усердно молившимся юношей.

«Умоляет Аллаха спасти ему жизнь, зная, что смерть в данное время сидит на скамейке за его плечами», − промелькнуло вдруг в его голове, и он, презрительно фыркнув, покачал головой.